Эристид Келл медленно вытащил пистолет.
— Из-за тебя я потерял всё, что было дорого мне.
— Не так, — Хорус чуть покачал головой, не обращая внимания на «Экзитус». — Не я направил тебя сюда. Не я заставил тебя рискнуть всем ради обреченной на провал миссии. Гибель Терры и моего отца неизбежны, Келл — ты понимаешь это, не так ли? Возможно, осознал только сейчас, в самом конце? Он отправил тебя, послал на смерть, и ради чего?
На мгновение показалось, что Воитель действительно сочувствует столь бессмысленной растрате жизней.
Келлу хотелось вопить от безысходности, в его груди внезапно вспыхнуло пламя чувств, пробужденных словами великого воина. Хорус коснулся истины, погребенной глубоко в сердце Эристида, и тот, ошеломленный, сдерживал её, не позволяя вырваться наружу в крике. Но примарх, взглянув на ассасина, увидел правду — так, словно тело виндикара было прозрачным, как стекло.
— Сигиллит, этот ничтожный подлец на службе моего отца, направил твой карательный отряд, и ещё несколько после него. Ассасины — орудия слабых. Неужели ты такой же, как и он, Эристид Келл?
Потеряв самообладание, ассасин завопил, что было мочи. Используя последние крохи жизненной энергии, чтобы поднять пистолет, Келл нажимал и нажимал на спусковой крючок, посылая веер разрывных зарядов «Инфернус» в грудь Воителя. Отвернувшись, Хорус прикрыл лицо латной перчаткой, но не сделал ничего более.
Примарх выстоял под кратким, ревущим огненным вихрем, и, когда свирепое пламя угасло, на броне не осталось и мельчайшего следа от жарких поцелуев «Экзитуса».
Сердце Эристида упало в ожидании смерти.
Хорус направился к нему, а воины полубога так и не шевельнули ни единым мускулом, чтобы отомстить за нападение на их сеньора. С поразительной мягкостью Воитель забрал опустевшее оружие из руки Келла и склонился над ассасином.
— Теперь ты видишь?
— Вижу, — с усилием произнес Эристид, глотая слёзы. Я сломлен, сказал он себе. Бесполезен и побеждён. — Молю вас, господин, сделайте это быстро.
В своей просьбе Келл услышал эхо слов несчастного Литэ.
Но смертельного удара не последовало, и, подняв взгляд, Келл увидел, что Хорус внимательно наблюдает за ним.
— Знаешь, что ты такое? — спросил Воитель. — Задумывался ли когда-нибудь, сколько нитей возможных будущих проходят сквозь тебя? Подумай, человек. Подумай, сколько судеб ты изменил своим оружием. Такие деяния обладают собственной силой.
Холодный металлический коготь коснулся груди Эристида.
— В этом и ином мирах ты обвит цепями событий, уделов, окружающих тебя. Миллионы жизней изменились вслед за попаданиями твоих смертоносных пуль. Таков оставленный тобою след, ассасин, хотя тебе и не суждено увидеть его.
Келл сморгнул слёзы.
— Чего… Чего вы хотите от меня?
Хорус изучающе посмотрел на него.
— Скажи, чего ты хочешь.
Прежде Эристид мог бы сказать, что желает положить конец мучениям, пугающим вопросам о собственном безумии, избавиться от расколовшихся воспоминаний. Но теперь ассасин понимал, что спасения нет, что он сломан, и никто не соберет его обратно. Оставался лишь один способ найти покой.
— Хочу вновь обрести ясность, — Келл посмотрел на пистолет, кажущийся маленьким, почти игрушечным в руке Хоруса. — Стать оружием, холодным и точным, словно машина.
Произнесенные им слова принесли освобождение и огласили предательство.
— Я исполню просьбу, — ответил примарх и взглянул на отобранный «Экзитус». — Это тебе не понадобится, я прослежу, чтобы ты получил в награду нечто лучшее.
Легким движением запястья Хорус выбросил пистолет и поманил Келла к себе.
— Дай мне руку, убийца.
Эристид протянул распоротую ладонь, и Воитель принял её. Ледяное острие длинного когтя, опустившись, вырезало на покрытой шрамами коже символ, сочащийся исступленной болью. Медленно и мучительно Хорус выводил тайный восьмиконечный знак, виденный ассасином на стенах «Мстительного духа». Келл чувствовал, как метка погружается в него, отдаваясь в теле, отражаясь в плоти и костях, воспроизводясь, словно вирус — Эристида изменяли способами, лежащими за гранью его понимания.
Жгучая, рвущая душу боль едва не остановила сердце, но затем милосердно схлынула. Ассасин тяжело дышал, глубоко и часто хватая воздух быстрыми, хриплыми вдохами.
— А теперь, — сказал Хорус, выпуская его и делая шаг назад, — мы поглядим, на что способно это оружие.
Посмотрев на собственную руку, Келл увидел в ней нечто чужеродное и зловещее, нечто греховное.
Пистолет, созданный из стекла, крови и ненависти.
Если ты усомнишься, взгляни на свое оружие и узри слова, начертанные на нем. Знай их и знай, что ты прав. Абсолютная истина никогда не изменится.
«Цель оправдывает средства».
Энди Смайли Грехи Отца
В самые тяжелые минуты я не люблю своих сынов.
Сангвиний был недвижим, вокруг него сталкивались клинки. Его разум был полон тяжелых мыслей, давивших на него как само время, они приковали примарха к месту, парализовав в центре дуэльного камня, пока двое сражавшихся обменивались ударами.
В такие мгновения я думаю о том, что произойдет.
Красота примарха облаченного в простые одежды превосходила статуи и скульптуры, украшающие зал в глубине Крепости Геры. Божественный ангелоподобный Сангвиний воплощал красоту и силу созданий Императора.
И только отец смог бы увидеть его задумчивость.
Моим сынам никогда не постичь моих добродетелей, они останутся потускневшим зеркалом, поблескивающим в свете величия, которого они лишатся с моей смертью. Им не хватит отваги, чтобы бороться с проклятием их крови. Разве что…
Разве что, возможно, кроме этих двоих.
Буря Ангелов была смертельным ритуалом. Сангвиний стоял в сердце бури, вокруг него мелькали мечи Расчленителя и Спасителя. Примарх следил за ходом дуэли, оценивая силу и умения пары его сынов, пока они скалились и обменивались гневными репликами.
Мой отец создал меня по образу ангела, божественного защитника или гневного разрушителя. Но не сказал кто из них — я. Это причуда его характера — создавать нечто, способное удивить и выйти за пределы его знаний. Решение о том, каким меня запомнит история, он оставил мне.
Сангвиний закрыл глаза, погружаясь в воспоминания об Улланорском Триумфе. Он всегда чувствовал себя одиноким, даже тогда, в присутствии многих братьев. Он смотрел на их лица, и видел проблеск грядущего в их глазах.
Мои братья не страдают от подобной неуверенности. Магнус не воин, а Ангрону не интересна тактика. Выбор был сделан за них, они свободны от гнета подобных мыслей.
Клинки из ваальской стали, горячие как гнев, снова сшиблись и скрестились, выбросив искры перед лицом Сангвиния.
Разрушитель или защитник, я проклят, ибо увижу, как заканчиваются оба этих пути, и уже познал боль отказа от того или другого. В моей слабости, я ступаю по обоим.
Он открыл глаза. Дуэль шла практически вплотную к нему, яростные удары и рывки обдавали его кожу теплом.
Но эти двое, мои сыны, несущие изъян, они следуют только одному пути.
Меч Расчленителя, ведомый смертельным умыслом, устремился к шее Сангвиния. Примарх не двигался, но остался жив — удар был остановлен оружием Спасителя.
Азкаеллон, главный из сангвинарных гвардейцев — мой величайший защитник. Золото и бронза его брони отражают чистоту в его сердце. Его ведут долг и гордость, он искусный мечник, все его движения взвешены и сбалансированы
Азкаеллон, кряхтя от напряжения, плечом оттолкнул своего соперника от примарха.
Амит, капитан пятой роты, прирожденный воин. Он будет сражаться, пока не погаснут звезды, его броня покрыта выбоинами, которые могли бы стать шрамами на душе любого другого, кровью, и запятнана темнейшим багровым. Он — разрушитель, сражающийся с яростью берсеркера, от его жестоких ударов нет защиты.
Амит, поднявшись, зарычал и возобновил атаку.
Они переживут меня, из-за своей целеустремленности, она дает им силы делать то, что не могут другие.
Но все же, я видел будущее, в котором нет ангелов…
+++
Мое тело разбивается о землю и Ка’Бандха издает победный рык. Удовлетворенный местью демон взмахивает крыльями и уносится в отдаленную гущу боя.
Я лежу без движения.
— Нет! — кричит Азкаеллон в мучительной ярости.
Он бежит ко мне, не обращая внимания на зов воинов, которых он бросил.
— П-повелитель, — бормочет он, падая на колени.
Он берет мое тело на руки и подтягивает к себе, прижимая голову к украшенному нагруднику. Мое лицо выглядит так же как сейчас — невинное и не поврежденное.
— Отец, — трясет меня Азкаеллон, сходящий с ума от тоски, он ищет признаки жизни, которой во мне больше нет, — он мертв…
— Наш отец Сангвиний мертв! — Азкаеллон устремляет взор в небеса, ища какую-нибудь сущность, которая сможет опровергнуть его слова.
Вокруг него части дворца полыхают в агонии. Огонь пожирает землю и начинает ползти по стене, он срывает плоть с мертвых и тех, кто еще жив. Они горят как масло, в огне богов, жаждущих разрушения.
— Почему…почему это случилось, — Азкаеллон снимает шлем и смотрит по сторонам, как будто мир изменится, когда он взглянет на него обычными глазами. Этого не происходит.
Его окружает ад. Надежда покидает Кровавого Ангела, и он падает ниц, выпустив клинок из руки. Его братья умирают, краснокожие демоны разрывают их зазубренными когтями и рубят обсидиановыми клинками. Враги двигаются так быстро, что Кровавые Ангелы как будто сражаются в замедлении, рык их болтеров теряется в животном реве чудовищ.
Мозаика разрушения и безумия, кошмар наяву. Это конец всего.
— Повелитель! Повелитель Азкаеллон, вы должны сражаться!
Азкаеллон поднимает взгляд на подошедшего Кровавого Ангела, его броня почернела, обожженная пламенем варпа.
— Повелитель, ваш клинок нужен в бою.
Лицо Кровавого Ангела исказилось в оскале, на нем смешались злоба и отчаяние.
— Его…его больше нет. Мы обречены, — отвечает Азкаеллон бесцветным голосом, все эмоции вытеснены отчаянием.
— Командор Азкаеллон, вы нужны нам! Мы не можем…
Голова и тело Кровавого Ангела исчезают в багровой вспышке молнии, испаренные каким-то колдовским оружием врага.
Азкаеллон смотрит на останки Кровавого Ангела, теряя себя в расширяющейся луже крови.
— Мы потеряны.
Амит бредет вперед. Он остался один в огромной пустыне, потерянный среди меняющихся красных дюн, окружающих его со всех сторон. Его поддерживает только собственная ярость. Он пришел за добычей, потеряв всех своих воинов, чтобы сделать это. Песок под его ногами никогда не был камнями. Он — напоминание о той ужасной битве. Он ступает по праху мертвых, холмам крови, которая была высушена и запеклась в свете восьми солнц сияющих над ним.
— Я найду тебя!
Голос Амита — еле слышный рык, его горло пересохло от повторения этих трех слов.
Демон смеется в ответ. Его дразнящий рев наполнен презрением, он окружает космодесантника подобно грому.
Амит направляет клинок к небу
— Ты не сможешь прятаться от моего меча вечно, демон. Я найду и убью тебя!
Багровые небеса трещат как горящий огонь. Воля демона разрывает их и открывает в небесном своде рваную рану, извергающую мстительные багровые капли. Кровь.
— Это меня не остановит, — рычит Амит.
Он ошибается.
Кровавый дождь превращается в стремительный поток, сбивающий Амита с ног и превращающий дюны в густую грязь.
— Покажись, демон, — выплевывает слова Амит, рыча от усилий. Он пытается выбраться из трясины, но это бесполезно, — трус. Сразись со мной!
Разочарование терзает его как удары меча, когда земля напивается досыта и превращается в океан. Повелитель Расчленителей беспомощно тонет в багровой бездне.
— Нет!
Крик Амита практически неразличим за ревом разбивающихся кровавых волн.
Он пытается встать, выплыть на поверхность, но кровь слишком густая, а его броня слишком тяжелая. Он погружается глубже, в пучину смерти, из которой создан этот мир.
— Нет…
Густая артериальная кровь заполняет легкие, затаскивая его в глубину, пока он не оказывается на дне, усеянном полированными черепами. Их уже сотни тысяч.
Но всегда найдется место для еще одного.
+++
— Остановитесь.
По команде Сангвиния Амит и Азкаеллон опустили оружие.
— Поменяйтесь местами.
— Повелитель? — непонимающе спросил Азкаеллон.
— Азкаеллон, ты будешь нападать. Амит — защищать.
— Повелитель, мой характер не подойдет для…
— Да, Амит, не подойдет, — голос Сангвиния был твердым, но в его глазах не было угрозы, — ты сражаешься, чтобы убивать, не задумываясь о выживании. А ты, Азкаеллон, — Сангвиний повернулся ко второму Кровавому Ангелу, — сражаешься только чтобы защищать, не задумываясь о том, к чему может привести выживание.
— Я сражаюсь за легион, в память об Императоре и ушедшем Империуме, — начал спорить Азкаеллон.
— Нет, это не так, — Сангвиний покачал головой, — ты сражаешь за свою честь, за меня.
Азкаеллон выглядел так, будто слова причинили ему физическую боль.
— Разве есть что-то важнее?
— Это качество не грех, и оно сослужило тебе хорошую службу. Но этого недостаточно. Когда этот новый Империум падет, и мы все падем вместе с ним… Когда меня не станет — за кого ты будешь сражаться?
— Повелитель, этого не…, - в глазах Азкаеллона загорелась злость.
— Ты так уверен в будущем, которое было скрыто даже от моего отца?
— Повелитель…простите меня, — Азкаеллон склонил голову.
— А ты, Амит, сражаешься, чтобы обрести покой в гуще битвы.
Амит отвернулся, не в состоянии выдержать взгляд Сангвиния.
— Придет время, когда крики тех, кого ты привел на смерть, заглушат рев в твоих жилах. Придет время, когда придется защищать то, что осталось.
Амит промолчал, сжав зубы.
— А теперь…, - Сангвиний вернулся в центр дуэльного камня, — поменяйтесь местами.
Без возражений Амит и Азкаеллон заняли места друг друга и приготовились к бою.
— Моя жизнь в ваших руках, сыны мои. Не тратьте её впустую.
Мэтью Фаррер Воракс
Ноги рациоманту Раалу заменяют тяжеловесные устройства, расширенные в бедрах, изогнутые назад в коленях и с сердечником из сплава никелевой стали. При ходьбе их механизмы издают тихий вой, а раздвоенные стопы лязгают о палубу.
Покрытые серебром и более длинные, чем органические оригиналы, руки на универсальных сочленениях движутся плавно и бесшумно. Когда их только даровали ему, на обеих сторонах ладоней были выгравированы символы, описывающие священные формулы Древнего Марса. Когда Раал на ступенях храма Келбор-Хала отверг свои клятвы и сменил звание калькулюса на рациоманта, он взял гравировальный инструмент и, вонзив его в свое тело, смазал собственной кровью, а затем стер старые изображения. Он до сих пор помнит сводящую зубы вибрацию, проникающую через металл в органическое тело.
Вскоре после этого гладкая серебряная поверхность начала тускнеть и покрываться органическими с виду волдырями, которые Раал не мог ни понять, ни объяснить. Сейчас его руки вместо действительно идеальных механизмов выглядят вполне человеческими, только пораженными болезнью. Кажется, что наросты образуют новые узоры.
Это будоражит Раала, хотя он и не понимает, почему.
Еще больше его возбуждает вид собственных рук, обхвативших шею технопровидца Арриса. Гноящийся налет на них пачкает его красный воротник и капюшон. Волоча человека по узкому туннелю, Раал слегка встряхивает его, словно проверяя, жив ли тот. Конечно же, он знает, что Аррис все еще жив — рациомант следит за жизненными показателями при помощи набора не свойственных человеку чувств. Встряхивание нужно только, чтобы увидеть, реагирует ли технопровидец.
Так и есть. Рот Арриса шевелится и краткая попытка заговорить придушена хваткой Раала.
— Нет, нет, неееет, — тихо напевает Раал, качая технопровидца так, словно убаюкивает ребенка, а не сжимает горло врага. Из-за редкого использования его естественный голос дрожит.
<Вот так,> — произносит он нараспев и хриплым рыком посылает мусорный код в уши технопровидца.
Волоча полумертвого человека, рациомант следит за тем, как код подобно звуковым волнам поражает слуховые процессоры, превращается в его механических чувствах в микроимпульсы и устремляется в аугментированную нервную систему, чтобы уже там присоединиться к инфекционному коду. Системы Арриса корчатся от распространяющихся элементов мусорного кода, настраивая и перенастраивая себя, терзая технопровидца изнутри. Некоторые из новообразований уже сражаются друг с другом за доступ к горстке все еще незараженных систем. Глядя на происходящее, Раал хихикает. Он не может дождаться, когда же это снова случится, но теперь во всех имперских системах, которые рациомант смутно ощущает вокруг себя.
Где-то вдали раздается свист и лязг. Это перестраиваются некоторые компоненты огромного Кольца Железа. На миг вибрация ощущается даже через тяжелые металлические ноги Раала.
А возможно пристыковался корабль, или же от бронированной шкуры Кольца отскочил фрагмент огромного орбитального поля обломков.
Не важно. Кольцо — артефакт старого Механикума. Раал не ждет, что оно долго протянет в новом порядке Келбор-Хала, после того как закончится эта война и Марс начнет основательную перестройку.