— Говори по-русски! — рявкнул царь Давид грозно. — Это что, в Лондоне таких гопников растят?
Васька в ответ тоже что-то заорал, но что — Аня не поняла, потому что Васька орал по-английски.
Ну вот, так она и думала. Не успели порог переступить — и уже скандал. Аня дождалась паузы в Васькином крике и спросила, обращаясь к пустому инвалидному креслу:
— Наверное, пора обедать? Или сначала душ после дальней дороги?
Васька помолчал и хмуро сказал:
— Сначала душ.
Царь Давид засмеялся и сказал:
— Молодец, девочка. Не обращай внимания, мы всю жизнь так. Васька в меня пошёл, совсем психованный. Отец-то у него ничего, смирный. А мать ты сама видела. Сандро и Машке с нами тяжело, они всё ждут, когда мы друг друга поубиваем. А нам орать только в кайф, понимаешь?
— Дядь Давид, говори по-русски! — злорадно сказал Васька.
И царь Давид тут же закричал что-то на не известном Ане языке. Скорее всего — на грузинском.
Аня вздохнула и пошла в кухню заправлять салаты и разогревать слойки с козьим сыром. Кухня находилась далеко от прихожей, за двумя коридорами, тремя стенами и одной дверью, но Аня прекрасно слышала, как дядя с племянником то орали друг на друга на разных языках, то громко хохотали на два голоса, то хлопали дверцами шкафов, то роняли на пол что-то металлическое… Сумасшедший дом. И это будет очень хорошо, если царь Давид не станет подписывать договор. Вряд ли она долго вытерпит такую обстановку. Или уж не терпеть? Сразу сказать, что она работать не будет — и пусть ищут другую домработницу. Или даже спровоцировать царя Давида на недовольство ею, тогда он её просто выгонит, не заставляя отрабатывать две недели…
Вот чем кончаются всякие заоблачные мечты и необоснованные надежды. Она ведь с самого начала говорила себе: нельзя мечтать о слишком многом!
— Вах, какой хороший стол! — сказал за её спиной царь Давид. — А вино где? Почему я вина не вижу?
Аня оглянулась от плиты — в дверях кухни стояли дядя с племянником, по-родственному обнявшись, как будто пятнадцать минут назад не собирались поубивать друг друга. Оба были с мокрыми после душа волосами, в спортивных штанах и белых футболках. И босиком — вот почему она не услышала шагов. На левой ноге царя Давида из-под штанины была видна марлевая повязка. Наверное, это они не так обнимаются по-родственному, как племянник помогает дяде держаться на ногах. Зачем царь Давид вообще из своей коляски вылез? Поломался — выздоравливай, не нарушай режим. А он ещё и о вине говорит…
— Вино я не покупала, — строго сказала Аня. — От Маргариты Владимировны такого распоряжения не было. К тому же, при переломах вино противопоказано.
— Вино она не покупала! — Царь Давид удивился даже больше, чем Евгений Михайлович, когда она закукарекала. — Да кто б тебе доверил вино выбирать? У меня полный бар такого вина!.. Где бы ты нашла такое? То-то. Иди из бара принеси. Что-нибудь красное и старое.
— Из какого бара? — не поняла Аня. — Я не знаю, где здесь бар.
— В кабинете, — с подчёркнутым терпением объяснил царь Давид. — Знаешь, где кабинет? А где бар — не знаешь?
— Не знаю, — упрямо отрезала Аня. — Всё равно вам вино нельзя. К тому же — белый день. Что это за привычка — пить посреди дня?
Царь Давид шевелил бровями, задумчиво смотрел на неё прищуренными глазами и молчал. Вот прямо сейчас он и скажет, что она уволена.
— Дядь Давид, ну его, правда, это вино, — неожиданно сказал Васька. — Есть невыносимо хочется, а пить — жарко сильно. Потом, вечером, попозже. Если твоя кухарка разрешит.
— Я домработница, — напомнила Аня, ни на кого не глядя. — Но всё равно не разрешу. Чтобы мне тут с переломами ещё пьянствовали!
Вот сейчас её и выгонят…
— Я её боюсь, — доверительным тоном сообщил царь Давид своему племяннику. — Слушай, я её просто боюсь! Васька, почему я её боюсь, ты не знаешь?
— Потому, что она тебя не боится, дядь Давид, — шутливым тоном ответил Васька.
Было очевидно, что он даже мысли такой не допускает. Не бояться самого царя Давида! Свежий анекдот.
Аня вдруг поняла, что она совершенно не боится царя Давида. Никого она не боится, и увольняться уже не хочется, и вообще всё будет хорошо.
— Всё будет хорошо, девочка, всё будет хорошо, — неожиданно сказал царь Давид. — Давайте уже кушать, такой запах, я весь в нетерпении… А почему на столе только два прибора? Арифметики не знаешь, да? Нас тут трое, приборов — два!
— Я обедать не буду, я не хочу, я уже обедала… — Аня совсем растерялась под насмешливым и ожидающим взглядом Васьки и решительно заявила: — И вообще, я не гостья, а кухарка.
Васька криво ухмыльнулся и отвёл глаза, царь Давид сердитым и хриплым голосом закричал что-то на не знакомом Ане языке, но она уже не боялась.
— Тема исчерпана, — сказала она бабушкиными словами и с бабушкиной интонацией. — Прения закончены. Прошу за стол. А то разогревать придётся.
Царь Давид и Васька переглянулись, захохотали и так, хохоча, в обнимку пошли к столу.
Наверное, гипертрофированная смешливость — фамильная черта всех членов этой семьи…
Глава 6
Потом Аня ещё долго вспоминала этот день. Иногда — с запоздалым страхом, иногда — с неловкостью, а чаще — с чувством вины. Потому что именно по её вине царь Давид тогда поссорился с племянником. Так сильно, что даже выгнал его из дома. Выгнал из дома! Это было ужасно.
А Василий был не виноват. Почти не виноват. По большому счёту. Это она была виновата — чужой человек, просто кухарка, — это она стала причиной разрыва родственных отношений. Это по её вине самодержец всея семьи остался без своих подданных. Совсем один, если не считать её, Ани. Но разве её можно было считать? Домработница — и всё. При чём — домработница, которую приняла на работу дама Маргарита, мать именно того Васьки, которого царь Давид выгнал из дома. А она, получается, вот так отблагодарила свою благодетельницу. Аня тогда чуть не умерла от стыда, представляя, как будет смотреть в глаза даме Маргарите. Если им вообще суждено когда-нибудь встретиться. Ужасно всё получилось, просто ужасно…
Царь Давид каким-то образом сразу понял её состояние, молча поизучал патологию её сосудистой системы, успокаивающе сказал:
— Ты не бойся, не думай ничего, хочешь — завтра поговорим, не хочешь — не будем говорить. Спать ложись. Я тоже спать пойду.
Повернулся, пошёл из комнаты, сильно хромая. Сейчас можно было поверить, что ему все семьдесят лет. В дверях задержался, оглянулся и вроде бы неохотно добавил:
— На Ваську не обижайся. Прости его, а? Он пацан не злой, просто дурак. Избаловался, кобель, по этим заграницам.
— Давид Васильевич, как вы можете такие слова говорить о своём племяннике? — в полном смятении пролепетала Аня. — Он же вам родной…
— Ну да, — согласился царь Давид. — Был бы чужой — убил бы на месте.
И вышел, хлопнув дверью. Наверное, всё-таки сердился на неё. На его месте любой бы сердился.
А Аня осталась сидеть на своём прекрасном ложе и тупо рассматривать свой разорванный халат. На самом видном месте разорванный, сильно, от выреза почти до пояса. Это потому так получилось, что пуговицы были пришиты крепко. Если бы держались на одной ниточке, отлетели бы — и всё. Но поскольку держались насмерть, то при рывке потащили за собой ткань, а ткань была не очень крепкая, халат уже старый, вот и получилась такая страшная дыра. А другого халата у неё нет.
Надо бы немножко поплакать. Бабушка советовала в минуты сильного душевного волнения плакать. Бабушка говорила, что слёзы смывают горечь. Несколько раз в жизни Аня пробовала плакать, но горечь не смывалась, наоборот — ещё больше накапливалась где-то внутри. Наверное, Аня просто не умела плакать правильно. Ничего-то у неё не получается делать правильно. И сегодня всё неправильно получилось. Она сняла халат, нашла иголку и нитки, стала зашивать безобразную дыру, а параллельно — думать, чего неправильного она сегодня наделала, что привело вот к этим плачевным результатам.
Ведь она поверила, что всё будет хорошо. И царь Давид сам сказал, что всё будет хорошо. И Васька, кажется, не имел ничего против того, чтобы всё было хорошо. Просто у Васьки оказались свои представления о хорошем…
После обеда царь Давид сказал, что страшно объелся, поэтому пойдёт поваляется часок с книжкой в кабинете на диване, а Ваське посоветовал поносить воду, порубить дрова или ещё какой-нибудь физической нагрузкой растрясти жир.
— У тебя, дядь Давид, даже тренажёров нет, — капризным голосом сказал Васька.
— Тренажёры — глупость, — сурово заявил царь Давид. — Займись чем-нибудь общественно полезным.
Он вышел из кухни, а Васька остался. Сидел за столом, вальяжно откинувшись на спинку стула и вытянув ноги во всю длину, внимательно следил за Аней, которая убирала со стола остатки обеда и складывала грязную посуду в мойку. Посидел, помолчал, задумчиво спросил:
— Ты здесь клуб какой-нибудь приличный знаешь?
— Клуб? — Аня уже включила воду, вода шумела, поэтому она подумала, что не расслышала вопроса. — Какой клуб? Кажется, все клубы закрылись несколько лет назад. И дворцы культуры тоже закрылись, только один остался — железнодорожников. А, нет, знаю! Шахматный клуб у нас есть.
Она не услышала, как Васька оказался за её спиной, и сильно вздрогнула, когда прямо над ухом раздался его вкрадчивый голос:
— Шахматный? Оригинально. Сходим туда вместе сегодня? Поиграем во что-нибудь интересненькое…
Васькины руки обхватили её талию, а его дыхание обожгло шею. Аня ойкнула, выронила тарелку и резко повернулась, стукнувшись затылком о Васькин подбородок.
— Ты чего? — Васька выпустил её из рук, выпрямился, отступил на шаг и схватился за челюсть. — Больно же!
— Извините, — сказала Аня без всяких признаков раскаяния и потрогала свой ушибленный затылок. — Я не смогу пойти с вами в шахматный клуб сегодня. И никогда не смогу. У меня много работы. Мне не за то деньги платят, чтобы я по клубам ходила.
— Ах, деньги! — Васька вернулся на свой стул, опять развалился, вытянув ноги, насмешливо пропел: — Люди гибнут за-а-а мета-а-ал!.. Не сомневайся, я тебе заплачу.
— За что? — не поняла Аня.
— Ну, хватит уже выёживаться, — хмуро сказал Васька. — Ты кто такая вообще? Не, даже прикольно! Сроду кухарок не снимал, а она ещё и торгуется…
— Извините, я правильно поняла, что вы… — Аня помялась, но всё-таки решила прояснить ситуацию до конца. — Вы… как бы это сказать… собираетесь платить за интимные услуги? Ещё раз извините…
— Собираюсь, собираюсь, не сомневайся! — Васька присмотрелся к ней и недоверчиво спросил: — Или ты того? Интим не предлагать?
— Не предлагать, — сказала Аня, чувствуя, что её сосудистая система опять демонстрирует свою патологию.
— Это что же такое, я тебе не нравлюсь? — откровенно удивился Васька. — У тебя испорченный вкус. Ну, понятно, кухарка и есть кухарка. О! Я понял. Ты на царя Давида глаз положила. Царицей мечтаешь стать? Ну, так особо не надейся. Он ещё не в маразме, чтобы на кухарке жениться. И не такие пытались окрутить.
— Ну, как вам не стыдно? — тихо сказала Аня. — Разве я давала вам повод?.. Это… некрасиво. Зачем вы так себя ведёте? Ведь потом сами жалеть будете…
— Жалеть?! Ух ты какая… — Васька поднялся и шагнул к ней.
Статуя Командора. Аня невольно поёжилась. Васька заметил это и торжествующе ухмыльнулся.
— Васька! — хрипло рявкнул из глубины квартиры царь Давид. — Куда ты делся? Третий раз зову!
— Иду! — заорал в ответ Васька, а Ане тихо пообещал: — Мы с тобой ещё поговорим. Наедине, да? Жди и надейся. Надейся и жди.
Этот нелепый разговор оставил у Ани очень тревожное ощущение. Интересно, этот Васька долго ещё будет тут жить? Заплатить он собирается, подумать только! Мы так не договаривались. Ну, ничего, царь Давид всё-таки рядом, если что — так можно будет ему пожаловаться…
Нет, нельзя жаловаться царю Давиду. Тем более — на собственного племянника. Кто же будет держать на работе человека, который жалуется хозяину на его любимого племянника? Царь Давид сам за обедом сказал, что этот Васька — его любимый племянник. Правда, добавил, что любимый — потому, что других нет, есть ещё племянница, но с девки что возьмёшь, выйдет замуж — и конец фамилии. А у них в семье к продолжению фамилии все относятся очень трепетно. Нет, нельзя жаловаться самодержцу на его единственного наследника.
К ужину тревожные мысли как-то незаметно рассосались. Скорее всего — потому, что Васька смылся из дому сразу после того, как ушёл из кухни на зов царя Давида. А сам царь Давид вскоре пришёл в кухню, попросил крепкого кофе. Аня сказала, что согласна напоить его только чаем, потому что кофе очень вреден при переломах. Они долго препирались на тему прав хозяина и обязанностей работника, в конце концов, царь Давид согласился с доводами Ани, но заявил, что в качестве моральной компенсации требует, чтобы Аня почаёвничала вместе с ним. И они долго сидели за столом, пили чай, неторопливо разговаривали — вернее, царь Давид задавал всякие вопросы, а Аня отвечала, — и постепенно она совсем успокоилась, даже почти забыла об этом Ваське. Вспомнила, когда царю Давиду позвонила дама Маргарита — наверное, затем, чтобы узнать, где её сын, потому что царь Давид недовольно сказал в трубку:
— Машка, чего ты дёргаешься? Пострелять мальчик пошёл, тир — в подвале, вот телефон и недоступен. Придёт — скажу, чтобы позвонил… Анна? Анна молодец, всё умеет, особенно грибы, не ожидал… Передаю трубку, сама с ней поговори.
— Здравствуйте, Маргарита Владимировна, — сказала Аня, краем сознания отмечая, что телефон царя Давида очень хорошо пахнет. — А у меня уже свой мобильник есть! Ещё вчера купила, но когда вы звонили, я забыла сказать. Номер запишете или мне просто с него вам позвонить? А то сейчас я всё-таки по чужому говорю, долго говорить — это неудобно. Я так понимаю, что у Давида Васильевича до сих пор московская карта. Я слышала, что если с московского номера на московский же звонить, но из другого города, то это такие страшные деньги, вы себе не представляете…
— Не представляю, — согласилась дама Маргарита. — Надеюсь, не разорюсь… Анна, ты мне лучше расскажи, как там что.
— Всё хорошо… — Аня вспомнила о безобразном поведении Васьки, невольно вздохнула, но продолжила бодрым тоном: — Обед понравился, ели с аппетитом. И «наполеон» тоже понравился. Жаль, что вы не приехали. А вино я не разрешила пить, Давид Васильевич хотел вина, а я не разрешила — всё-таки перелом… Я правильно поступила?
Царь Давид, откровенно слушавший её разговор с дамой Маргаритой, вдруг захохотал. Дама Маргарита помолчала и с изумлением спросила:
— И что, они тебя послушались? Оба? И Давид, и Васька?
— Конечно, — уже не так бодро сказала Аня, слыша в изумлении дамы Маргариты намёк на то, что простая кухарка не может разрешать или не разрешать хозяевам делать то, что тем хочется. — Разумные люди, взрослые, сами всё понимают… К тому же — перелом. К тому же — такая жара. К тому же, я читала, что до вечера вообще пить не следует. Логично?
— Ну, Анна, ты укротитель, — с уважением сказала дама Маргарита. — Тогда я за тебя спокойна. И за них спокойна. За всех спокойна… Дай-ка телефон Давиду.
Аня ушла из кухни, чтобы не мешать родственникам разговаривать между собой, но даже из холла слышала, как царь Давид то кричит хриплым голосом: «Машка, ты меня достала!» — то хохочет во всё горло. Наконец перестал кричать и хохотать, вышел из кухни, озабоченно спросил у Ани:
— Ты ведь ей не проболталась, что я на своих двоих хожу?
— Маргарита Владимировна об этом не спрашивала. Я думала, она знает.
— Ага, сейчас вот… Будет спрашивать — не говори, — приказал царь Давид. — Они там мечтают, чтобы я ещё месяц в коляске сидел. Надоели со своими заботами. Вот я и сбежал. Не говори, что хожу, поняла?
— Ой, так, может быть, вам нельзя пока? — испугалась Аня. — Может быть, рано ещё? Надо обязательно врачу показаться! Хорошему! И пусть врач решает, можно или нельзя.
— Я сам врач, причём — лучший. И я уже решил, что можно… Чего ты убежала? Пойдём чай допивать и разговор договаривать.
И они ещё немножко посидели в кухне за столом, не так допивая чай, как договаривая разговор. Похоже, царь Давид уже выспросил всё, что хотел знать о своей домработнице, и теперь рассказывал о себе то, что, наверное, полагалось знать домработнице о хозяине: любит тишину, не любит возражений, любит вкусно поесть, не любит молочные блюда, обычно рано встаёт, но завтрак готовить не нужно, любит чистоту и порядок, но сам поддерживать их не любит, хотя чашку и тарелку за собой вымыть в состоянии… Не терпит никакой музыки. Гостей тоже не терпит. И не потерпит никакой слежки за собой. Будет уходить, когда и куда захочет. Аня тоже может уходить, когда и куда захочет, но должна предупредить, когда вернётся. Если будет отсутствовать ночью — должна предупредить заранее. Всё ясно? Вопросы есть?
— Я не собираюсь уходить ночью, мне некуда уходить, — сказала Аня. — И вопросов пока нет. А, нет, забыла! Я хотела спросить, что готовить сегодня на ужин и завтра на обед.
— Так от сегодняшнего почти всё осталось! — удивился царь Давид. — Куда ещё готовить? И так наготовила на целый взвод.
— Маргарита Владимировна сказала, что приедут пять человек, — объяснила Аня. — И ещё она сказала, что каждый раз надо готовить свежее. А то, что осталось, — выбрасывать.
— Забудь, — приказал царь Давид. — Три раза в день, что ли, готовить? Каждый день — по три раза? Оно тебе надо? Выбрасывать! Ишь ты… Машка забыла, как сама варила суп из топора.
Вроде бы, надо было радоваться, что работы будет не так много, как Аня предполагала. Но она расстроилась: если царь Давид намерен лично доедать всё, так что же её бомжам достанется? Хотя ладно, ничего страшного. Типографскую зарплату она теперь не должна отдавать Вадику, да ещё и здесь платить будут. Ничего, сможет она своих бомжей прокормить. Сегодня отнесёт им хлеб, который всё равно никто в этом доме не ест, две пачки запасённого на всякий случай кефира и пачку творога — она же не знала, что царь Давид не любит молочного, — оставшийся салат из помидоров и огурцов и бутылку воды с шиповниковым сиропом. Аня никак не могла решить, сказать царю Давиду о своих бомжах сразу, или уж потом как-нибудь постепенно его подготовить… Но царь Давид опять пошёл валяться с книгой на диване в кабинете, а ей настоятельно посоветовал не сидеть в четырёх стенах, а пойти воздухом подышать, погулять просто так или заняться своими делами. Ведь есть у неё свои дела? Ну, вот и нечего сторожить его тут, он не калека, ему сиделка не нужна.