Нет, царь Давид вряд ли потом будет напоминать о том, что он лично чистил картошку…
Аня не без труда приволокла из прихожей в холл большую и довольно тяжёлую коробку, сбегала к себе в комнату за ножницами, а потом долго ходила вокруг коробки, примериваясь, как бы снять с неё обёртку так, чтобы не слишком повредить. Обёртка была блестящая, разноцветная, и вполне пригодилась бы на будущее — например, чтобы завернуть подарок. Она очень скоро сможет делать подарки маме, бабушке и Алине. Настоящие подарки в настоящей подарочной упаковке.
Подарочная упаковка наконец-то упруго развернулась и ровненько расстелилась на полу. Вон какая хорошая, гладенькая, ни одной складочки, совсем как новая, ни капельки не заметно, что в неё уже что-то заворачивали. Аня переставила коробку в сторону и стала скатывать блестящую упаковку в рулон.
— Ты чего там возишься? — спросил от двери царь Давид. — А я уже картошку поставил. Только не солил, сама посоли, а то я всегда почему-то пересаливаю… Ты зачем бумажку сворачиваешь? Выброси. Давай я выброшу.
Царь Давид стоял с ножом в одной руке, а другую протягивал к Ане, нетерпеливо шевеля пальцами.
— Можно мне себе её взять? — Аня спрятала свёрнутую упаковку за спину. — Такая красивая бумажка… А вам она всё равно не нужна, я правильно поняла?
— Господи помилуй, — изумлённо пробормотал царь Давид. — Правду Машка говорила… Бери, конечно, что за вопросы… А в коробку ещё не заглядывала? Ладно, иди картошку соли, пока она будет вариться — мы вместе в коробке пороемся. Мне даже интересно, как ты… Нет, ну надо же — бумажка красивая!
Он повернулся и пошёл в кухню, на ходу хмыкая, пожимая плечами и что-то бормоча. Аня устроила рулон упаковки на диване, прижала вышитой подушкой, чтобы не развернулся, и тоже пошла в кухню, из всех этих пожиманий плечами и хмыканья сделав неутешительный вывод: наверное, в глазах царя Давида она выглядит полной дурой. Вот и кто будет держать на работе такую дуру?
Чтобы реабилитироваться, картошку она солила особенно старательно, аккуратно сняла с закипевшей воды лёгкую белую пенку, плотно закрыла кастрюлю крышкой, убавила огонь… И всё время чувствовала на себе внимательный и немного насмешливый взгляд царя Давида. Может быть, она опять что-то не так делает? Да, надо же укроп вымыть и порезать заранее…
— Хватит возиться, потом всё сделаем, — сказал царь Давид. — Пойдём барахло смотреть. Знаешь, девочка, мне так интересно, что ты скажешь!.. Ей-богу, страшно интересно. Вот бы никогда не подумал…
Он вынул у неё из рук пучок укропа, бросил его на стол, а потом прихватил Аню за локоть и повёл в холл. Почти так же, как недавно сердитый охранник Олежек вёл её к машине Евгения Михайловича, а потом Евгений Михайлович так же вёл её от бомжей к своей машине, а потом Васька так же вёл её от входной двери к кабинету царя Давида. Всё-таки, наверное, с ней что-то действительно не так, если все, не сговариваясь, то и дело хватают её за локоть и куда-то ведут.
В холле царь Давид выпустил Анин локоть, подтолкнул её к креслу, сам сел в другое, подтянул коробку так, чтобы она стояла между ними, и приказал:
— Ну, теперь доставай.
Вид у него был какой-то… предвкушающий. Вообще-то Аня не ожидала никакого подвоха со стороны царя Давида. Но всё-таки невольно насторожилась, крышку с коробки сняла с особой осторожностью, и с особой же осторожностью заглянула внутрь: что такое там может быть, чего он предвкушает-то?
В коробке были разноцветные пакеты и свёртки, большие и маленькие, плотно уложенные почти до самого верха. Под ожидающим взглядом царя Давида Аня стала доставать их один за другим и укладывать рядком на диване. Уложила последний пакет и стала ждать дальнейший указаний.
— Ну, — нетерпеливо сказал царь Давид. — Ну, ты чего? Даже не посмотрела, что там. Разворачивай!
И Аня стала послушно разворачивать свёртки и вынимать из пакетов какие-то тряпки, вроде бы одежду, опять складывая всё развёрнутое и вынутое на диван. И опять стала ждать указаний.
— Тебе ничего не нравится? — помолчав, спросил царь Давид. Вид у него был озадаченный.
— Мне всё нравится, — неуверенно ответила Аня. — А что это такое?
— Это шестой пункт договора, — почему-то сердито сказал царь Давид. — Работодатель обязуется снабжать работника всеми необходимыми личными вещами… Примерила бы что-нибудь, что ли… Или уж хотя бы как следует посмотрела! Между прочим, я сам выбирал.
— Минуточку, минуточку! — Аня вскочила на ноги и неловко затопталась на месте. — Что значит — снабжать необходимыми вещами? Во-первых, у меня всё необходимое и так есть. Во-вторых, вот это — что такое? По-моему, это какая-то косметика, а косметика никак не может считаться необходимой вещью! Тем более что я не пользуюсь косметикой. И в-третьих, здесь же почти весь магазин! Такое количество тоже не может считаться необходимым!
— Какая косметика?! — возмущённо закричал царь Давид. — Где косметика?! Это духи! Машка сказала, какие хорошие, вот — я нашёл самые хорошие! Мне нравятся! Будешь ими мазаться! А то уволю! Какой весь магазин?! Только халат! Один махровый, а другой… не махровый. И костюм тоже один! Спортивный! И не спортивный — тоже один! И никогда не спорь со мной! Я предупреждал, чтобы не спорила? Вот и не спорь! И сядь, наконец. Вскочила… Мне тоже вставать, да? Я не хочу, у меня нога болит.
Аня торопливо шлёпнулась в кресло и упрямо сказала:
— Я не спорю. Но у меня действительно есть всё необходимое. Просто я ещё не всё привезти сюда успела. Потом привезу, сейчас и этого хватает.
Она заметила, как царь Давид с сомнением рассматривает её чинёный халат, и торопливо добавила:
— Я сегодня встретила Василия. Он просил передать вам, что извиняется.
— Картошка, наверное, сварилась уже, — помолчав, сказал царь Давид. — Пойдём картошку есть, да?
И они пошли есть картошку. Со сливочным маслом, с укропом, с малосольными огурчиками. И пока сидели за столом, говорили только о картошке, о масле, об укропе и о малосольных огурчиках, а о разложенном на диване шестом пункте договора не говорили. И о Ваське не говорили. Ане говорить о Ваське было не интересно, а о шестом пункте — ужасно неудобно. А царь Давид, кажется, вообще об этом забыл.
Оказывается — нет, не забыл. Когда они уже допивали чай с Алининым вареньем из лепестков шиповника, царь Давид, на полуслове оборвав горячие похвалы лепестковому варенью, вдруг сказал:
— Знаешь, я очень давно не выбирал одежду для девочек. Очень давно. Я хотел, чтобы тебе понравилось.
Аня вспомнила о его погибшей жене и дочках и быстро сказала:
— Мне понравилось… то есть, мне наверняка понравится. Я просто растерялась. Сразу так много, и всё — мне одной… И почему — мне?
— По шестому пункту… — Царь Давид коротко рассмеялся, тут же поскучнел и неохотно добавил: — Ну, не Машке же шмотки выбирать, да? С ней никогда не угадаешь, что понравится, что не понравится… И шмоток этих у неё — девать некуда. А Лилька её вообще что попало носит. Драные штаны и бархатный пиджак. И цветастые башмаки. Огромные, грубые, как у десантника, но все розовыми цветочками разрисованы. Одна дублёнка была нормальная, так она её какому-то прохиндею отдала, чтобы он на спине чей-то портрет нарисовал. Не то певца какого-то, не то актёра… Масляными красками! И за работу отдала в два раза больше, чем та дублёнка стоила… Ты такое носить стала бы?
— Давид Васильевич, я прямо сейчас всё перемеряю и вам покажу, — решительно сказала Аня. — Вот прямо сейчас. Только со стола уберу и посуду помою. Ладно?
Царь Давид откровенно обрадовался, заулыбался, заблестел глазами, поднимаясь из-за стола, быстро заговорил:
— Ладно! Вот и молодец, вот и умница… Только посуду я помою, а ты иди, надень чего-нибудь, и покажись сразу же. Да? Иди, иди, не спорь со мной — уволю.
— Почему вы сами всё делать хотите? — с недоумением спросила Аня.
— Потому, что мне скучно, — ответил царь Давид.
— Тогда почему вы искали домработницу?
— Потому, что мне скучно, — невозмутимо повторил царь Давид.
Аня вздохнула, подумав, что это очень похоже на правду, и пошла разбираться с шестым пунктом договора, который так и остался лежать на диване в холле. Быстренько рассовав всё барахло опять по пакетам, она прихватила первый попавшийся и пошла в свою комнату переодеваться.
Первым попавшимся оказался спортивный костюм глубокого винного цвета, лёгкий, мягкий, очень стильный и — что нравилось Ане больше всего, — очень большой. Она всю жизнь предпочитала свободную одежду. Надо сказать царю Давиду спасибо.
Аня вошла в холл, где царь Давид уже сидел в кресле с видом председателя жюри какого-нибудь конкурса красоты, и сразу сказала:
— Спасибо, Давид Васильевич. Мне очень нравится. Только ведь это, наверное, страшно дорого?
Первым попавшимся оказался спортивный костюм глубокого винного цвета, лёгкий, мягкий, очень стильный и — что нравилось Ане больше всего, — очень большой. Она всю жизнь предпочитала свободную одежду. Надо сказать царю Давиду спасибо.
Аня вошла в холл, где царь Давид уже сидел в кресле с видом председателя жюри какого-нибудь конкурса красоты, и сразу сказала:
— Спасибо, Давид Васильевич. Мне очень нравится. Только ведь это, наверное, страшно дорого?
— У, — разочарованно буркнул царь Давид, критически разглядывая Аню. — Девочка, я тебя переоценил. Килька. А может, ещё поправишься? Нет, это дело долгое. Ладно, это Алина поносит, как раз на неё. Ну, иди ещё что-нибудь надень. Там что-то поменьше есть.
Аня взяла с дивана ещё два первых попавшихся пакета и опять пошла в свою комнату, очень надеясь, что и остальное будет не намного меньше. В этот раз надежды её оправдались: жёлтый махровый халат с капюшоном скрывал её от макушки до пят, а широкие рукава пришлось подвернуть несколько раз. Наверное, этот халат тоже Алине достанется…
— Вот это хорошо, — неожиданно одобрил царь Давид. — Прямо как иголка в стоге сена. Это будешь носить.
Аня подумала, что в этом халате совершенно невозможно что-нибудь делать — слишком широкие и длинные рукава всё время будут мешать, — но ничего не сказала и пошла надевать следующую тряпочку.
Следующей тряпочкой оказалось маленькое кремовое летнее платье. Совсем маленькое, почти по ней. Да ещё и короткое. Она долго не решалась выйти к царю Давиду, с неудовольствием разглядывала свои незагорелые ноги, пыталась одёрнуть подол и одновременно повыше подтянуть вырез… Потом всё-таки вышла в холл, схватила с дивана ещё один пакет и попыталась скрыться, бормоча: «Сейчас я что-нибудь другое…»
— Стой, — приказал царь Давид. — Не мельтеши. Повернись. Очень хорошо. Почему босиком? Сюда надо хорошие туфли, да? И сумку хорошую надо. Но это ты сама должна выбрать. Завтра съездим, да? А так — молодец. Я доволен…
— Какие туфли? — испугалась Аня. — Какая сумка? У меня всё есть! И завтра я не могу, у меня ещё две распечатки не вычитаны…
— Уволю, — ласково пообещал царь Давид.
Аня не поверила, но всё-таки замолчала и пошла опять переодеваться.
В этот вечер она примеряла ещё один халат — обыкновенный, сатиновый, не очень длинный и не очень яркий, вполне пригодный для работы по дому, — невероятной ширины длинную чёрную шёлковую юбку с белой маленькой блузкой и серый брючный костюм офисного вида. Судя по всему, царь Давид был очень доволен, и Аня не решилась сказать, что ничего из всего этого шестого пункта, не считая сатинового халата, ей, скорее всего, никогда не пригодится. Деньги на ветер… Она ничего не понимала в известных фирмах и знаменитых именах, но подозревала, что итальянские и французские этикетки на вещах — это не подделка. И чувствовала страшную неловкость, потому что была уверена, что шестой пункт не предусматривал итальянских и французских этикеток. Юридический Изя в связи с шестым пунктом говорил только о рабочей одежде, постельном белье, полотенцах и резиновых перчатках, если она правильно запомнила…
— Ух, хорошо, — сказал царь Давид, когда дефиле наконец-то закончилось. — Давно я так не развлекался. Аня, почему не радуешься? Все девочки тряпкам радуются, а она не радуется… Тебе что-нибудь не понравилось? В следующий раз сама будешь выбирать. Завтра съездим. Посмотрим, что ты сама выберешь.
— Завтра я не смогу, — решительно сказала Аня. — Мне завтра в типографию надо. А я ещё ни одной рукописи не дочитала. И обед завтра надо готовить. А я даже не знаю, что готовить, вы ничего не говорите, а у меня сомнения… Я же не знаю, что вы любите. Кроме грузинской кухни любите что-нибудь?
Как она и надеялась, большой знаток всяческих кухонь царь Давид с готовностью отвлёкся от тряпочных тем и битый час с удовольствием рассказывал ей, какие блюда в каких ресторанах каких столиц ему доводилось пробовать. А Аня с удовольствием слушала, даже не думая о том, что время идёт, а вёрстка не читается. Ничего, всё успеется. Ей нравилось слушать царя Давида, и ещё нравилось, что ему нравится рассказывать, и вообще ей всё нравилось… Всё было непривычно, всё было неожиданно и странно, всё было не так, как она представляла. За эти дни она устала от событий, от новых лиц, от новых разговоров, от нового ритма жизни. Аня однажды вычитывала работу по психологии и запомнила, что автор называл такую усталость стрессовым состоянием в результате ломки стереотипов. У многих ломка стереотипов даже вызывает серьёзные заболевания. Аня не боялась серьёзных заболеваний. Она с холодным ужасом вспоминала те стереотипы, в которых жила последние годы, и своими руками готова была бесповоротно ломать их — все до одного.
— Ты устала, — сказал царь Давид, прерывая описание какого-то невиданного блюда. — Наверное, ты не привыкла так много говорить и слушать? Ну, иди, почитай. Или что ты обычно в такое время делаешь? Делай что хочешь. Не обращай на меня внимания. Я всегда много говорю, ты потом привыкнешь. Я тоже немного почитаю — и спать пойду. А завтра мы с тобой будем делать окрошку. Ты против окрошки ничего не имеешь? В такую жару ничего лучше не бывает. Я тебя научу настоящую окрошку делать. Иди, иди, я ещё долго бродить буду. Старость прогоняет сон…
Царь Давид неторопливо побрёл к своему кабинету, заметно прихрамывая, и Аня тоже неторопливо побрела в свою комнату, на ходу размышляя о ломке стереотипов и горячо надеясь на то, что по крайней мере один стереотип уже сломался раз и навсегда: она по вечерам уже давно не прислушивается к тому, когда хлопнет входная дверь, совершенно не думает, одобрит или нет царь Давид её стряпню, и совсем не боится ворочаться на своём прекрасном ложе — её прекрасное ложе не скрипит, не трещит и не имеет обыкновения посреди ночи рушиться на пол, как та проклятая раскладушка, на которой она спала последние два года.
Ну, и как после этого не верить предсказанию Алининого глюка о грядущем счастье? Правда, грядущее счастье Аня представляла не очень ясно. Точнее — никак не представляла. Да бог с ним, с грядущим. И настоящего было вполне достаточно.
Глава 8
Царь Давид сердился. Аня уже знала, что все эти крики и угрозы, сверкание глазами и размахивание руками, которых она так боялась в первые дни, совершенно ничего не значат. А вот когда царь Давид становился тихим — это был верный признак того, что он сердится.
Сейчас царь Давид был очень тихим. С чего бы это? Кажется, Аня всё сделала правильно. Даже припарковалась с первой попытки. И практически — безупречно. Даже о ручном тормозе не забыла. Хотя ручной тормоз, конечно, с такого расстояния, да ещё через тонированные стёкла, он видеть не может. Ну, мог бы подойти и проверить!
Аня вылезла из машины, обошла её кругом, ревниво сравнивая с теми, которые стояли рядом, и решила, что машину царя Давида она поставила ничуть не хуже. И даже лучше некоторых. Например, вон та красненькая вообще наискосок стоит, почти касаясь багажником вон той беленькой… Аня до сих пор почти не различала марки машин.
Царь Давид сунул телефон в карман, шагнул с тротуара и пошёл к ней, заметно прихрамывая. У, да там действительно что-то серьёзное. Наверное, опять Васька что-то натворил.
— Не надо было его отпускать, — с досадой сказала Аня подошедшему царю Давиду. — Был бы на виду — всем бы спокойнее… Учиться и у нас можно. Давно бы уже выучился, а то двадцать пять лет — и ещё никакого образования!
— Да нет, одно-то у него уже есть, юридический он два года назад закончил… — хмуро начал царь Давид. Запнулся на полуслове, посверлил Аню глазами и подозрительно спросил: — Слушай, откуда знаешь, о чём я думаю?
— Сердитесь, — объяснила Аня. — Я ни одной ошибки не сделала, значит — не на меня. Но вы даже почти и не смотрели, как я паркуюсь, вы в это время по телефону говорили. А после разговора уже рассердились. Я знаю только одного человека, из-за которого вы можете так рассердиться… если он что-то натворит. Значит — натворил. Логично?
— Логично, — согласился царь Давид и тяжело вздохнул. — Ай, как мне хочется его выпороть, ай-я-яй… Учиться бросил. Сказал: надоела мне ваша Англия. Приезжает скоро. Девочка, ты хочешь ещё покататься? Нет? Ну, тогда поехали домой. Посидим, поговорим. Я тебе что-нибудь расскажу, ты мне что-нибудь расскажешь — и всё будет хорошо. Только я за руль сяду, мне успокоиться надо.
Аня с облегчением угукнула и полезла на место пассажира. Она за рулём до сих пор чувствовала себя неуютно и вообще не понимала, как можно успокаиваться, ведя машину. Тем более — так, как обычно водил её царь Давид. Правда, Руслан говорил, что царь Давид водит безупречно. Может быть, и безупречно, что она в этом понимает… Но зачем так быстро? На пожар, что ли, торопится?