– И что отсюда следует? Мой спутник пожал плечами.
– Если верить отчетам СЭБ, в Анклаве невозможен ряд химических реакций. Или, вполне вероятно, они происходят, но очень медленно. Зато другие идут с огромной скоростью – например, окисление металла и иные процессы деструкции. Вспомните маяки, которые мы обнаружили, – те, что за вуалью… Вид у них был весьма потрепанный.
Я молчал, и Макбрайт, выждав минуту, произнес:
– Жаль, что ближе нам не подобраться. Там должны быть тела… или хотя бы скелеты… еще – одежда, амуниция, приборы… органика, ткань, пластик, магнитные носители… Хотел бы я на это поглядеть!
– Думаю, случай еще представится, – заметил я.
– Надеюсь, босс. Некоторые экспедиции были очень многолюдными…
* * *
В этот вечер мы долго не могли уснуть. Макбрайт рассуждал о нашей находке и строил всевозможные гипотезы, Цинь Фэй то возражала ему, то соглашалась, ад-Дагаб, застывший в каменной неподвижности, внимал им, словно некое непогрешимое божество, коему предстояло объявить истину и тем закончить спор. Я, надув комбинезон, расположился на песке и, прислушиваясь к уверенному баритону Джефа и чистому высокому сопрано девушки, ловил дыхание близкой вуали.
Она колыхалась, то отступая на метр-другой, то приближаясь к нашему крохотному оазису. Ее беззвучное незримое движение порождало эхо, будто какие-то волны проносились над нами, отражались от скал и границ бассейна и гасли, наполняя воздух умирающими отзвуками иной реальности. Не уверен, что Фэй воспринимала их; ощутить эти реверберации было нелегкой задачей даже для меня.
Я думал о том, что способ, которым мы, уренирцы, исследуем Вселенную, имеет свои преимущества и недостатки. Нам в отличие от талгов не требуются корабли; мы посылаем к обителям разума не эти медленные неуклюжие конструкции, а энергоинформационную матрицу, стремительный луч, хранящий человеческую личность. И каждый уренирский Наблюдатель, очнувшись от забвения, является в мир во плоти, привычной для этого мира; он – не чужеродный объект, а столь же законная часть среды обитания, как все живое на планете. Он проживает срок, отпущенный природой, он копит информацию, и этот внутренний взгляд важнее данных, собранных при внешнем наблюдении. Это случай, когда субъективное дороже объективного; исследователь может многое узнать о пчелах или воробьях, но он узнает много больше, став на какое-то время пчелой или воробьем.
Есть, разумеется, и недостатки. Елавный из них заключается в том, что я на долгие десятилетия ввергнут в темницу плоти, хоть и подобной внешне уренирской, но не прошедшей тот же эволюционный путь и не способной ко многому, что для меня знакомо и привычно. Свободный телепатический обмен, телесная трансформация, перемещение в пространстве без помощи живых источников ментальной энергии, связь со Старейшими, естественная долговечность… Увы, здесь мне все это недоступно! К тому же земное тело при всей его мощи, универсальности и красоте не слишком надежный индикатор внечувствен-ного – вернее, тех феноменов, которые нельзя увидеть и услышать, пощупать, попробовать на вкус и запах. Меньше центров восприятия энергии плюс барьеры в психодинамических каналах, и в результате я не способен изменять свой облик, а вместо мысленной речи улавливаю лишь эмоциональный фон. Но грех жаловаться – на Ра-хени и Сууке я был лишен и этого.
– Как вы считаете, дружище? – Голос Макбрайта прервал мои размышления.
– Простите, Джеф, я не следил за вашей дискуссией. О чем разговор?
– Мистер Макбрайт утверждает, – произнесла Цинь Фэй, – что катастрофа вызвана внешними причинами. Имеется в виду не гибель обнаруженного нами вертолета, а Анклав и все, что окружает нас… – Она изящно повела затянутой в оранжевое ручкой. – По мнению мистера Макбрайта…
– Детка, я же просил называть меня Джефом!
– Это, сэр, слишком близкая дистанция, – Фэй иронически усмехнулась. – Стоит ли скромной девушке из Хэйхэ[15] так приближаться к персоне почти божественной? К лицу, владеющему богатством и в силу этого способному играть человеческими судьбами? Нет, неподходящая и очень опасная компания! Ли Бо говорил: «Я жителей неба не смею тревожить покой…»
Макбрайт дернулся и скривил губы.
– Кто этот чертов Ли Бо? Один из ваших коммунистических лидеров? Ему не нравятся богатые? И он, как некогда Мао, требует, чтобы его цитировали?
– Он был поэтом, великим поэтом, – пояснил я, решив, что полезно сменить тему. – Восьмой век, династия Тан… Фэй произнесла строфы из «Храма на вершине горы».
Даже в сумраке, что обволакивал нас грязно-серой пеленой, было заметно, как вспыхнули ее глаза.
– Вы знаете Ли Бо, командир?
– Лично не встречались, но с его поэзией знаком. – Перейдя на китайский, я нараспев промолвил:
Мне не хотелось обсуждать причины катастрофы, ни внешние, ни внутренние, однако Макбрайт был из породы упрямцев. Настырный тип; такого древней китайской лирикой не убаюкаешь. Повернувшись ко мне, он пробурчал:
– Этот Ли Бо прав, в каком-то смысле я – небожитель. Я был на «Вифлееме» и видел Землю с высоты ста сорока миль… не в ти-ви, а сквозь стекло иллюминатора… Это впечатляет! Как и зрелище звезд в бездонной пустоте… Впечатляет и позволяет избавиться от предрассудков.
– Каких же? – спросил я, переглянувшись с Цинь Фэй. – Вы убедились в человеческой ничтожности по сравнению с величием Вселенной и пожелали раздать имущество беднякам?
– В моей стране нет бедняков, а остальные меня не волнуют, – огрызнулся Макбрайт. – Я говорю, приятель, о другом – о мысли, что мы одиноки в Мироздании, а потому являемся божьими избранниками, возлюбленными чадами Творца. Это, я полагаю, нонсенс! Есть и другие чада – там, среди звезд! – и их могущество мы не способны ни предсказать, ни представить. Я был на «Вифлееме» сорок дней, и иногда мне доверяли ночное дежурство… Сидишь один в кабине, слушаешь скрипы, стоны и шорохи, пучишь глаза в иллюминатор и думаешь, думаешь… Глядя на эти звездные россыпи, я все пытался вообразить, каких проклятых дьяволов они скрывают и сколько их в этой бездне – миллиарды, триллионы?.. Какие светила захвачены ими, какие галактики и что осталось людям? Что будет, если они доберутся до нас? Всемирный апокалипсис?
– Вначале нам придется туго, – заметил я. – Они взорвут Москву, Пекин и деревушку Гринвилл в штате Алабама, однако Нью-Йорк, надеюсь, уцелеет. Потом начнутся акты вандализма, насилие над женщинами и массовый отлов мужчин для разработки шахт в созвездии Большой Медведицы. Но дальше все пойдет по голливудскому сценарию: бравые парни из Штатов воспрянут духом, ощетинятся и выпустят пришельцам кишки.
Цинь Фэй прыснула. Макбрайт нахмурился и покачал головой.
– Признаки славянской ментальности – шутовство, беззаботность и нежелание считаться с очевидными фактами… Я сказал: что будет, если они доберутся до нас? Если доберутся… Но, возможно, уже добрались? Взгляните! – Внезапно он приподнялся, потемнев лицом, и широко раскинул руки. – Взгляните вокруг! Вы видите? Это вам не Хиросима, не Чернобыль и не пожар на амстердамской фабрике петард! Не взрыв химического комбината в Шаосине и не авария с дюжиной атомных субмарин! Не утечка ядерных отходов под Иркутском и не крушение танкера с серной кислотой! Другие масштабы и другие средства, приятель! Поистине нечеловеческие!
Я ощутил эманацию страха – он исходил от Макбрай-та, словно из распахнутых дверей вдруг потянуло сквозняком. Видимо, весь недолгий срок скитаний по пескам Анклава нервы его были напряжены и призраки неведомой угрозы смущали душу. Моя вина! Не в том, конечно, что Макбрайт боялся, но мне полагалось заметить его состояние. Быть может, я тратил слишком много сил, дублируя действия нашего проводника? Или же здесь, в пустыне, мой дар внечувственного притупился? Не исключено. Здесь в самом деле не Чернобыль и даже не Хиросима – в этом Макбрайт был прав.
Мне было понятно, какие демоны его терзают. Центральным звеном его финансовой империи считался концерн Эм-эй-си, «Макбрайт Арминг Корпорейшн», производивший современное вооружение: танки, ракеты и экранолеты, стратопланы, лазеры и средства космического базирования, системы информационной защиты и соответственно помех, даже боевые роботы, хотя у стратегов ЕАСС их эффективность была под большим сомнением. Словом, Джеффри Коэн Макбрайт, наследник пушечных королей, являлся человеком компетентным и понимал, какие бомбы можно сотворить и что случится, если эти бомбы сбросить. Анклав, какую гипотезу ни принимай, не вписывался в рамки коврового бомбометания и поэтому пугал Макбрайта как проявление неведомых и смертоносных сил, а мысль об их неземном происхождении казалась ему, эксперту, очевидной и вызывала шок. Вполне закономерная реакция; эксперты для того и существуют, чтобы оценить то или это и, перепугавшись последствий, донести свой страх до безалаберного человечества.
Сиад по-прежнему не шевелился, застыв, как статуя из желтого известняка с черным базальтовым ликом, но зрачки Цинь Фэй тревожно блеснули. Едва заметно кивнув девушке, я придвинулся к Макбрайту и, прикоснувшись к его плечам, ощутил, что он дрожит. Здесь, на Земле, я не могу исцелять недуги, но успокоить и поделиться энергией – не слишком сложная задача. Даже без телесного контакта, хотя бывают случаи, когда он желателен или необходим.
Я заговорил, чувствуя, как струится через ладони ментальный поток и как стихает дрожь, сотрясавшая Макбрайта:
– Не ищите черную кошку в темной комнате, Джеф. Вселенная, конечно, велика, и ab initio[17] я согласен с мыслью, что в ней встречаются всякие диковины и чудеса. Не буду спорить – найдется среди них и что-то опасное, угрожающее… Но взгляните на другую сторону медали и поразмыслите над тем, кто и как отыщет Землю в этом огромном, бесконечном хаосе светил и туманностей, обломков погибших миров и праха отгоревших звезд? Кому под силу обнаружить наш обитаемый остров? Зов, брошенный радиотелескопами, остался безответным… Мы можем звать, кричать во все горло, но голос наш – писк комара на фоне артиллерийской канонады. Никто не услышит, не отзовется, не прилетит…
Полуправде верят больше, чем абсолютным истинам. Я не лгал, утверждая, что чертог Вселенной необъятен, а обитаемые пылинки, которые кружат в нем, не так-то просто отличить от множества других, безжизненных или не породивших разум. Во всяком случае, способ, который применяем мы, не связан с ростом активности в радиодиапазоне, с поиском направленного излучения или анализом потоков частиц. Все много сложнее и много проще – не будь Старейших с их обостренной ментальной чувствительностью, мы не нашли бы ни Суука, ни Земли, ни остальных миров… Возможно, так было бы к лучшему – ведь по протоптанным следам идут другие, и не всегда их влечет бескорыстное любопытство. Взять хотя бы трагедию на Диниле…
Кажется, Макбрайт успокоился. Он глубоко вздохнул, затем покосился на Сиада и Фэй, будто проверяя, что спутники не заметили его слабости. Однако голос у него все еще был хрипловат.
– Я читал «Синюю книгу», полный текст отчета Кондона[18], меморандум Квиллера и доклады Саймона Ли… оба доклада, опубликованный в прессе и секретный, который он отправил президенту в две тысячи пятнадцатом… И «Долю ангелов» Мэлори я тоже читал. Вы слышали о Мэлори? Это полковник, руководивший проектом «Ангар-18» в Райт-Паттерсон… Если десятая… сотая доля того, что они пишут, – правда, нас ждет немало неприятностей. И первая из них – эта пустыня!
– Я бы не связывал все упомянутые вами сочинения с Анклавом, ибо в них столько же истины, столько сахара в уксусе. Они продиктованы страхом, Джеф… страхом перед иррациональным, стремлением к паблисити, жаждой приобщиться к модной теме. В лучшем случае – исполнить заказ, отвлечь внимание от более важного и оправдать нелепые расходы… Нет, я им не верю!
– Но…
– Ложитесь, Джеф, и спите! – Я надавил на его плечи, заставив опуститься на песок. – Завтрашний день будет нелегким. Полезем на стену, и вам придется прокладывать путь.
Его глаза подернулись туманом, веки опустились. Сиад поглядел на него, бесшумно поднялся, отошел шагов на двадцать и двинулся в обход лагеря. Темного лица нуэра не было видно, и казалось, что около нас кружит безголовый призрак, одно из загадочных существ, рожденных воображением уснувшего Макбрайта. Последовав его примеру, мы с Цинь Фэй тоже растянулись на песке. Минуту-другую я слышал тихое дыхание девушки, потом она спросила:
– Вы хотите, командир, чтобы он шел первым? Почему?
– Потому, что он опытный скалолаз. И потому, что это ему нужно.
Она фыркнула и перешла на русский:
– Я ему не верю. Он боится! И он не видит вуали!
– Он не боится, а опасается. Это разные вещи, девочка. Ну, а с вуалью… с вуалью ты, разумеется, права. Пойдешь второй и присмотришь за ним.
Фэй повозилась в своей ямке, приминая песок. Затем я услышал:
– Он боится, и мне его жалко. Но все равно я ему не верю…
– Отчего же?
– Он из ЕАСС… чужак, миллиардер, империалист…
– Я тоже из ЕАСС.
– Вы из России. ЕАСС и Россия – не одно и то же, командир. – Помолчав, она вдруг тихо добавила: – Моя мама была русской…
– Была? С ней что-то случилось?
– Думаю, нет. Наверное, мама и отец живы, но я не вижусь с ними, это запрещается. Меня забрали от них, когда…
Всхлипнула? Или мне почудилось?
– Забрали, когда проявился твой дар? – спросил я.
– В шесть лет, – с тоскливым вздохом промолвила Фэй. – Мы жили в Дуньцзы… в Уссурийске, по-вашему… Меня отправили в Хэйхэ, в школу для особо одаренных… сказали, что это большая честь для семьи… что нету меня других родителей, кроме Великого Китая… Я помню, мама плакала. Но они с отцом были молоды, и я надеюсь, что у них родился кто-нибудь еще. Мой брат или сестра…
«Бедный одинокий звереныш!» – мелькнуло у меня в голове. Приподнявшись, я посмотрел на сжавшуюся в песчаной ямке фигурку.
– Хочешь, я найду твоих родителей? – Как?
– Я могу это сделать. Китай – не Африка, не мусульманские страны, у вас все граждане сидят в компьютерах. До этих файлов я смогу добраться.
Она слабо повела рукой.
– Зачем? Теперь уже поздно… Я ведь сказала: мой родитель – Великий Китай.
Тишина. Мертвая тишина, только скрипят камешки под башмаками ад-Дагаба. Неподвижный воздух, ни теплый, ни прохладный, неясные контуры холмов, черная линия скал в сереющем полумраке, низко нависшее небо, будто затянутое ватной пеленой. Пустыня в сердце Азии. Анклав. Четыре человека, каждый – со своими проблемами…
Любая проблема, в чем я давно убедился, есть производная от странного. Странность, непохожесть на других объединяла нас, хоть в остальном мы относились к разным этносам, соперничающим союзам и альянсам, настроенным друг к другу отнюдь не дружелюбно. Три из них, по выражению Монро, являлись головами гидры, самыми крупными и хищными в многополярном мире: Запад, Восток, а между ними – крепнущая цитадель ислама. Россия соединяла их в подобие общепланетного сообщества, пусть в зыбкий, неустойчивый, однако единый конгломерат, и в нашем походе, как считал Монро, мне отводилась та же функция.
Но странность связывала нас сильнее – быть может, потому, что каждый, помня о собственной необычности, был снисходителен к партнерам. Даже Цинь Фэй, считавшая Джефа чужаком, неподходящей компанией и все же жалевшая его…
Странности Фэй и Сиада были очевидными, а вот о Макбрайте я этого сказать не мог. Я видел множество мелких деталей – его напускную браваду, скрывавшую неуверенность, настойчивость, с которой он ухаживал за Фэй, страх перед загадочным и непонятным, – но это пока не сложилось в целостный пейзаж. Фэй он внушал чувство жалости и в то же время отторжения… Не оттого ли, что в нем ощущалась некая ущербность, будто он сомневался в собственной значимости? Удивительно для человека его положения и в его летах!
Возраст, точнее, внешность являлась еще одной мелкой, но странноватой деталью. Макбрайту было за пятьдесят, но выглядел он моложе Арсена Измайлова, моей последней ипостаси; я дал бы ему лет тридцать пять, от силы – тридцать восемь. Это подтверждалось не только гладкой кожей, блеском смоляных волос, отсутствием морщин и мешков под глазами, но также юношеской гибкостью и живостью движений. Он, как и я, был человеком рослым, крупным и весил под девяносто килограммов; такие стареют раньше жилистых и тощих вроде Ярослава Милоша. Однако ни признака увядания и ни намека на седину… Упругие крепкие мышцы, прямая осанка, неутомимость и энергия… Монро был прав – он находился в отличной форме!
Это казалось почти что чудом. Что до меня, то я способен погружаться в транс, приостанавливая процесс старения, и даже обращать его вспять, но это нелегкая процедура – необходим приток живой энергии извне, умение использовать ее, распределить в воспринимающих каналах и дать ментальные команды. Именно те, что приводят к регенерации клеток, а не к пространственному перемещению; ошибка не фатальна, но, совершив ее, рискуешь очнуться от транса в другом полушарии. Я знал, что на Земле этим искусством не владели; оно – достояние зрелых мудрых рас, дар миллионолетней эволюции, которым Вселенский Дух когда-нибудь наградит землян. Или не наградит – ведь всякую награду необходимо заслужить, не так ли?
Пока они были ее недостойны, и потому чрезмерно юный облик Джефа внушал мне удивление. Само собой, он был достаточно богат, чтобы заменить все органы – от щитовидной железы до селезенки, но это не давало стойкого эффекта омолаживания. А если бы и давало! За всю свою жизнь Макбрайт не перенес ни одной операции, как заверяли его медицинские файлы.
Возможно, данные в них подчищены? Но зачем? Чтобы скрыть какой-то эпизод, касавшийся личности Мак-брайта и его здоровья, как физического, так и психического?