Но потом меня снова охватил страх, и я побежал назад по извилистой наклонной галерее. Мне необходимо было найти «Менэка, я ведь не знал, где выход. Нечего было и пытаться вспомнить все эти повороты. Я даже не знал, в какой части шахты я нахожусь. Знал только, что это старые выработки. Здесь можно блуждать целыми днями. Менэк, наверное, где-нибудь меня ждет, разве не так? Раньше он ведь каждый раз меня дожидался. Или я ошибаюсь? Может, он и понятия не имел, что я иду следом за ним. Я ударился головой о выступ скалы и вскрикнул от слепящей боли, но, не останавливаясь, побежал дальше, заглядывая в каждую выработку, которые отходили от галереи. Некоторые их них, поперечные, шли в обе стороны, другие напоминали скорее щели и тут же заканчивались, и ни в одной, из них я не видел ободряющего света лампы Менэка. Я подошел к развилке, которую не мог вспомнить, и повернул направо. Не пройдя и двадцати шагов, я понял, что никогда раньше в ней не бывал, и решил вернуться назад. Попытавшись пойти по левой галерее, опять увидел, что шел не оттуда. Тогда я остановился. Мне не хватало дыхания. Нужно взять себя в руки. Я ошибался в Менэке. Он не ждал меня на каждом повороте. Это все мое воображение. За каким чертом я вообще сюда сунулся? И тут меня поразила новая мысль. А что, если он знал, что я за ним иду? Что, если он нарочно завел меня в эти старые выработки? Какой удобный способ разделаться с человеком! Какой великолепный способ меня убить – завести сюда, а потом бросить! Мне вспомнились рассказы о римских катакомбах. Вспомнился и священник, который водил меня в Санта-Калисто – это тридцать девять миль подземных переходов, один над другим, и в каждой стене ниши, в которых были похоронены первые христианские мученики. Я так и вижу перед собой этого священника с горящей свечой в руке, его неанглийское лицо и жесткие торчащие волосы, и как он шел спиной вперед, водя нас по этим катакомбам. Он рассказывал, что до сих пор еще существуют неисследованные галереи, в которых монахи никогда не бывали, и что германцы, ища спасения после падения Рима, прорвались в катакомбы и остались там навсегда, так никогда отгуда не вышли. Этот священник меня напугал. Он ни слова не знал по-итальянски, и, когда мы поднялись наверх, я спросил его, какой он национальности. Он улыбнулся и ответил, что он немец.
Я громко выругался. Нужно прекратить думать о таких вещах. Я должен выбраться отсюда самостоятельно. Глубоко вздохнув, я задержал дыхание, чтобы перестать задыхаться. Менэк должен быть где-нибудь здесь. Я позвал его, выкрикнув во весь голос его имя. Но никто не ответил, только мой собственный голос вернулся ко мне, отозвавшись глухим эхо. Я крикнул еще раз и снова услышал свой голос, который прозвучал много позже того, как я крикнул. Я перестал кричать. И вдруг кто-то засмеялся, или мне это показалось. Ну конечно, это только мое воображение. Звук возвращался снова и снова – что-то шелестело и кудахтало, и одновременно я почувствовал дуновение свежего воздуха. Должно быть, это звуки моря гуляют по галереям.
Море! Я взял себя в руки и выключил фонарик. Нужно беречь батарейку. Не стоит тратить зря энергию, пока я тут стою и раздумываю. А подумать необходимо. Нельзя впадать в панику, нужно просто во всем разобраться. Я шахтер, а не ребенок, который впервые спустился в шахту.
Я повернул назад в темноте, ориентируясь по легкому движению воздуха, которое ощущалось в галерее. Она привела меня назад, в направлении к завалу, и я шел по нему до ближайшего квершлага. Он был узкий и низкий, и мне пришлось ползти на четвереньках. Здесь, в этом узком тоннеле, движение воздуха ощущалось сильнее. Я чувствовал на лице его влажное соленое дыхание. Тоннель снова расширился и круто пошел вниз. Вскоре мне пришлось сползать по почти вертикальному спуску. Там отовсюду била вода, и я моментально промок до пояса. Потом тоннель снова выровнялся, и теперь отчетливо было слышно море – свежий ветерок доносил до меня слабый плеск волн.
И вдруг галерея внезапно кончилась. Теперь передо мной был не обвал, а просто пустое место. Направив туда луч фонарика, я увидел огромную пещеру, естественную или искусственно созданную – неизвестно. На дне ее плескалось море. Мне казалось, что я даже вижу его черную поверхность.
Никакого выхода здесь не было. Края пещеры круто обрывались вниз; по зеленым стенам ее текла вода, выбиваясь фонтанчиками из трещин. Даже если бы я смог спуститься, не было никаких признаков того, что там, внизу, существует продолжение галереи. Я вскарабкался снова наверх, потом поднялся по квершлагу, прошел по тоннелю и снова очутился там же, откуда начал свой путь.
Значит, следовать за ветром было бесполезно. Я выключил фонарик и попытался вспомнить, откуда я пришел. Если бы только можно было восстановить мой путь в обратном порядке. Встав лицом по ходу галереи, я двинулся вперед, свернул в левую развилку и продолжал идти наугад, куда глаза глядят. Вскоре я понял, что заблудился окончательно – мне попадались какие-то завалы, штреки, в которых было по колено мутной воды, – ничего знакомого, все это я видел в первый раз. Я обнаружил шахту с зелеными от водорослей стенами, которая вертикально шла вверх, далеко за пределы луча моего фонарика; наверху не было видно ни звезд, ни серпика луны, несущего свет надежды. Просто какая-то старая шахта. Все больше становилось воды, она сочилась из каждой трещины и потоком текла по галерее, доходя мне до колена. Кровля галереи постепенно опускалась, так что она превратилась в настоящую трубу, по которой текла вода.
Я вернулся назад, выбрал другое направление и теперь двигался наверх, поднимаясь с одного горизонта на другой. В этом направлении был какой-то план, который, как мне казалось, был мне понятен. И вдруг – снова тупик, неизвестно почему. Просто, наверное, жила в этом месте иссякла. Я снова повернул назад, опускаясь постепенно вниз по ходу выработки. Если бы только услышать насос – по его звуку можно было бы ориентироваться. Я пошел по течению воды. Галереи напоминали старинные готические переходы, которые вдруг открывались в широкое пространство собора – в том месте, где расширялась выработка, следуя капризам жилы. Я спускался все ниже и ниже, и воды становилось все больше. И ни малейших признаков насоса. Узкий гезенк вывел меня в более просторную галерею. Здесь воды было уже по пояс.
Идти мне было трудно, но я все-таки шел, хотя и понимал, что нужно вернуться, – воды было слишком много. Но мне не хотелось признавать, что я снова ошибся. Свет фонарика начал слабеть. Какое-то время я отказывался это замечать. Но здесь, в этой полной воды галерее, где видна была только темная поверхность воды, стало совершенно ясно, что батарейка садится. Луч из белого превратился в желтый и потерял свою силу. Эти изменения наступали постепенно, так что я не сразу обратил на них внимание.
Впереди на темную гладкую поверхность волы, которая уже перестала быть гладкой, лилась сильная струя из какого-то отверстия наверху. Когда я дошел до этого места, нога моя потеряла опору, и я с головой ушел под воду. Вынырнув и отфыркиваясь, держа фонарик над головой, я пытался нащупать ногой илистое дно. Найдя его, выкарабкался из ямы, мокрый и промерзший. Одного взгляда на потолок было достаточно: я понял, что провалился в шахту, потому что сверху было отверстие, из которого и лилась эта струя воды.
Тут я понял, что дошел до того уровня, где шахта залита водой. Ничего не оставалось делать, как только вернуться назад. Вот тут я испугался. Испугался по-настоящему. Страшнее всего был пожелтевший луч фонарика. Его батарейка слишком долго пролежала на складе. Ее может хватить на пять минут, а может быть, на полчаса. У меня было слишком мало времени, я должен был выбраться из шахты.
Двигаясь назад по затопленной галерее, я посмотрел на часы. Стрелки на светящемся циферблате показывали без пяти одиннадцать, значит, я находился пол землей уже около часа. Я повернул и двинулся вверх по крутому подъему, стараясь идти как можно быстрее, что было нелегко, так как ноги вязли в тине, покрывающей дно. Но я все равно лихорадочно спешил – необходимо было выбраться наверх как можно скорее, прежде чем батарейка окончательно сядет. Если бы только я мог найти шахту, из которой было видно небо и светящийся серпик луны. Можно было бы попытаться вскарабкаться по ней наверх. Или, по крайней мере, дождаться утра и тогда начать звать на помощь. Впрочем, было мало шансов, что меня услышат. Но все-таки была бы хоть какая-то надежда.
Карабкаясь наверх, я стал вертеть головой, чтобы уловить на лице движение воздуха, которое указало бы мне направление в сторону моря или какой-нибудь вертикальной выработки. Но никакого движения не было. Было тихо и неподвижно, как в гробу. Мне снова вспомнились римские катакомбы. Нет-нет, не годится об этом думать. Я сойду с ума, если себе это позволю. У Эдгара По есть один рассказ. Как он называется? Кажется, «Бочонок амонтильядо». К черту Эдгара По. Вот уж о ком не следует вспоминать, если желаешь сохранить рассудок.
И вдруг я остановился. Ухо уловило еле слышный звук, похожий на биение пульса. Или это кровь стучит в висках? Я тяжело дышал, прямо задыхался. Что же это такое, кровь в висках или насос, спрашивал я себя, пытаясь не думать о себе и своем сердце и прислушаться. Но никакой уверенности у меня не было. Страх в сочетании с неподвижным влажным воздухом могут сыграть с человеком любую шутку.
Я медленно двинулся вперед, сосредоточив всю свою энергию на слушании. Крыша галереи слегка приподнималась. Вдоль стены шел каменный уступ, который вел к темному отверстию. Звук как будто бы шел оттуда. Или это только мое воображение? Он был такой слабый, почти эфемерный. Я поднялся по уступу и нырнул в узкий тоннель, который оказался сравнительно сухим. Боже мой, каким тусклым стал мой фонарик! Расширившийся тоннель привел меня в очередную галерею. Пульсирующий звук стал громче и резче, превратившись в частую капель. Окружающие породы были здесь значительно мягче. Под ногами то и дело оказывались ямы. С гулким звоном капали капли. Этот звук я и услышал.
Выключив фонарик и прислонившись к стене, я закрыл глаза, чтобы не так угнетала темнота. Внезапно появившаяся искра надежды погасла. Я чувствовал безмерную усталость. Сунув фонарик в карман, я всем своим весом оперся о стену. Мне нужно было подумать. Времени у меня не оставалось, скоро я окажусь в полной темноте. В галерее было тихо и спокойно, только непрерывно капала вода.
И вдруг я осознал, что руки мои прикасаются не к граниту, а к значительно более мягкой породе. Я снова достал фонарик. Да, порода мягкая. Вот откуда эти ямы под ногами. Это была та же самая порода, которую я отмстил вскоре после того, как Менэк провел меня мимо пещеры. Можно, конечно, было предположить, что этот скверный участок мягкой породы охватывает достаточно обширную часть шахты, но это было мало вероятно, ведь вся выработка располагается в основном в граните. Мягкая порода, вероятно, заполняла только разрыв в гранитном массиве.
Пройдя немного вперед, я обнаружил гезенк и заглянул туда. Мой фонарик едва позволял видеть очертания стен. Но мне показалось, что меня погладили по лицу, – воздух уже не был неподвижным. Спустившись по этому проходу, я повернул налево и пошел по более узкой и низкой галерее, следуя за движением воздуха. Стены снова были гранитные. За следующим же поворотом я обнаружил, что дальше идти некуда, – передо мной была пустота. Оглядевшись вокруг, я увидел нечто вроде пещеры. Напротив можно было разглядеть каменную стену.
И вдруг, задрожав от радости, я увидел выступ, который шел вниз вдоль каменной стены. Он был покрыт жидкой грязью, и я легко соскользнул вниз. Неужели это действительно тот самый путь, по которому меня вел Менэк? Неужели я не ошибся? Не может быть, чтобы существовали два таких одинаковых места. Двигаясь дальше по галерее, я все больше убеждался в том, что иду по знакомому пути. Стены были из мягкой породы, кровля – вся в трещинах. Под ногами валялись упавшие сверху куски породы.
И вот галерея расширилась и открылась в обширную выработку. Слышно было, как по каменистому склону вода стекает в море, лежащее глубоко внизу. А прямо надо мной виднелось крохотное пятнышко света, указывающее на то, что это верхнее отверстие шахты.
Я испытал такое облегчение, что у меня даже задрожали коленки. Пришлось постоять неподвижно, чтобы немного прийти в себя. Я стоял и смотрел на этот далекий кружок света. Совсем другое дело, когда чувствуешь контакт с внешним миром, с поверхностью земли. Можно было мириться даже с темнотой.
Я включил фонарик и стал нащупывать ногой первую железную крепь. Мой сапог наткнулся на деревянный обломок крепежной стойки. Крепь должна быть как раз над ней, но я никак не мог ее нащупать. Возможно, я слишком волнуюсь и поэтому ищу не там, где нужно. Крепко ухватившись за ручную скобу, я протянул ногу немного подальше. Но и там ничего не было, только гнилые обломки дерева. Отступив назад и изогнувшись, я посветил вверх.
Крепи не было. Не было и следующей, которая должна была находиться над первой.
Сначала я подумал, что это другое место, нс то, мимо которого я проходил раньше. Но ведь наверху был виден свет, а внизу плескалось море. Кроме того, состав пород был тот же самый. Могло, правда, случиться и так, что я оказался в той же самой формации, только выше или ниже. Но ведь не может же быть второго, точно такого же уступа, ведущего к узкому входу в гранитную толщу? Я вернулся в галерею, чтобы посмотреть еще раз. Обвал бы тот же самый, сомнения не было. Вернувшись к выходу, я встал на колени и, светя фонариком, осмотрел то место, где, по моим расчетам, должна была находиться крепь.
Крепи на месте не было. Вместо нее была неровная дыра. Ее просто раскачали, а потом выдернули.
Именно в этот момент мой фонарик начал мигать. Света он почти не давал, и я его выключил. Здесь, слава Богу, темнота была не совсем черной. Подняв глаза, можно было увидеть луну. Пусть она была далеко, все-таки, когда я видел этот крошечный серпик, на душе становилось легче.
Я достал спичку, чиркнул и, высунувшись наружу, осветил то, что осталось от настила. В неверном свете было ясно видно, что второй крепи тоже нет, отсутствует и третья. Они ведь были на месте, когда я перебирался вслед за Менэком через эту выработку. А теперь их не было, их вырвали, вытащили – словом, уничтожили. Это могло означать только одно: Менэк знал, что я иду следом за ним. Он поджидал меня после каждого поворота. И он нарочно завел меня в эту старую часть шахты. А потом вернулся и снова перешел через яму, выдергивая за собой крепи. Боже мой, какое чудовище! Это настоящее убийство, хотя со стороны никто этого не скажет. Тем не менее это было так. Мне вспомнилось то, как я подумал: человек, который мог хладнокровно сбросить собаку в старую шахту, способен на все.
Я сел на самый край обрыва, свесив ноги вниз, и стал думать, что же делать дальше. Я был совершенно спокоен. Теперь я знал дорогу, знал, как пройти отсюда к насосу и к главному стволу. Все, что требовалось, – это перебраться через проклятую пещеру, через этот мертвый промежуток в двадцать футов. Задача вполне понятная. Я больше не боялся. Бояться было нечего. Все было предельно ясно. Мне уже не нужно было ломать голову над таинственным и неизвестным. Передо мной стояла реальная задача. Менэк хотел меня убрать и разработал дьявольский план, согласно которому я должен был погибнуть. Между мной и спасением стоял всего-навсего двадцати футовый промежуток голой крутой скалы. Его разум против моего.
Немного отдохнув, я решил сделать единственную вещь, которая представлялась мне возможной. Я засветил фонарик, нашел скобу для руки и опору для ноги и вылез из галереи на скалу, держа фонарик в зубах. Скала была не совсем отвесная, градусов восемьдесят, и, прижимаясь к мокрому камню, мне удавалось удерживаться, цепляясь за скалу руками и ногами. Беда была в том, что камень был покрыт какой-то слизью и ноги и руки скользили. Внизу, подо мной, плескалось море, словно облизываясь в предвкушении момента, когда я сорвусь вниз.
Я медленно передвигался по скале от скобы к скобе. Иногда удавалось опереться ногой, засунув носок ботинка в трещину, иногда – поставить -ногу на выступающий камень, но иногда они просто болтались. Добравшись до пятой скобы, я не мог найти опоры для ног и просто висел на руках, пытаясь найти следующую скобу с помощью слабого мерцания фонарика, однако все было тщетно. Ногами тоже ничего не удавалось нащупать, всюду была гладкая скала. Вися на одной руке, я попытался что-то найти левой, однако ни скобы для руки, ни опоры для ноги не было, и мне пришлось вернуться назад.
К тому времени как я снова очутился в галерее, руки у меня дрожали от перенесенного напряжения. Я сел, прислонившись к каменной стене. Через некоторое время попробую еще раз, а пока у меня нет никаких сил. Мне казалось, что я брожу по переходам этой старой шахты целую жизнь, а было всего половина двенадцатого.
Я пытался отдохнуть и расслабиться, но это было нелегко, так как одежда моя промокла и я чувствовал себя неуютно, хотя и не мерз, поскольку воздух был довольно теплым. Просто я безумно устал, и было неприятно, что я такой грязный. Черт бы побрал этого проклятого старика! Почему он хочет меня убить? Чего он опасается?
У меня стали затекать руки и ноги. Мокрая одежда липла к телу. Меня начало трясти, не от холода, просто оттого, что я промок. Я поднялся на ноги. Как же мне все-таки перебраться на другую сторону? Сделав еще одну попытку, я поскользнулся, нога у меня сорвалась с опоры, и мне пришлось висеть на одной руке, пока не удалось нашупать трещину, на которую можно было опереться.
Последняя попытка убедила меня в том, что этот способ невозможен. Нужно было искать обходной путь.Но фонарик к тому времени почти совсем сдал. Что-нибудь различить можно было, только поднеся его к нужному месту на два-три дюйма. Двигаясь ощупью, я нашел дорогу к обвалу и к наклонному уступу, поднялся по нему, заполз в тоннель и сразу же повернул налево. Ощупывая руками стены с обеих сторон, прошел еще несколько шагов и снова свернул влево. Здесь тоннель резко пошел вниз, и через минуту земля ушла у меня из-под ног. Я рискнул зажечь еще одну драгоценную спичку. Здесь оказался почти Отвесный спуск на расстоянии пятнадцати метров, а потом галерея выравнивалась. Я с трудом преодолел этот спуск и продолжал идти дальше. Дойдя до развилки, повернул налево и через несколько ярдов оказался перед завалом. Пришлось вернуться назад и пойти по правому тоннелю, но и он кончился тем же. Осмотревшись при помощи еще одной драгоценной спички, я убедился, что эта галерея непроходима.