Если только удастся, я возьму его с собой, лишь бы самому вернуться в Милвил. Он будет вещественным доказательством, подтверждением всему, что я буду рассказывать… ну, хорошо, я все расскажу, предъявлю этот шар и мне поверят, а дальше что? Запереть его в сейф и уничтожить шифр, чтобы никто не мог до него добраться? Взять молоток и раздробить его в пыль? Отдать ученым? Что с ним делать?
— Ты этой штукой всю куртку измял, — сказал Таппер.
— Да она и так старая и мятая.
И тут я вспомнил про конверт с деньгами. Он лежал в нагрудном кармане и запросто мог выпасть, пока я бегал, как шальной, по холмам или когда заворачивал эту машинку времени.
Ах, болван, безмозглый осел! Так рисковать! Надо было заколоть карман булавкой, либо сунуть конверт в башмак, либо еще что-то придумать. Шутка ли, полторы тысячи долларов, такое не каждый день дается в руки.
Я наклонился, пощупал карман куртки — конверт был на месте, и у меня гора с плеч свалилась. Но тотчас я почуял неладное: конверт на ощупь совсем тоненький, а ведь в нем должна лежать пухлая пачка — тридцать бумажек по пятьдесят долларов.
Я выхватил конверт из кармана, открыл… он был пуст.
Нечего и спрашивать. Нечему удивляться. Все ясно. Ах ты, мерзкий слюнявый бездельник, недотепа, не знающий счета собственным пальцам… я тебя излуплю до полусмерти, я вытрясу из тебя эти деньги!
Я уже приподнялся, готовый взять Таппера за горло, как вдруг он заговорил со мной — и не своим голосом, а голосом красотки-дикторши с экрана телевизора.
— Таппер говорит сейчас от имени Цветов, — сказал этот кокетливый голосок. — А вы извольте сидеть смирно и ведите себя прилично.
— Ты меня не одурачишь, — огрызнулся я. — Нечего прикидываться, все равно не обманешь…
— Но с вами говорят Цветы! — резко повторил голос.
И в самом деле, лицо у Таппера опять стало безжизненное, глаза остекленели.
— Так ведь он взял мои деньги, — сказал я. — Он их вытащил из конверта, пока я спал.
— Тише, тише, — промолвил мелодичный голосок. — Молчите и слушайте.
— Сперва я получу обратно свои полторы тысячи.
— Да, конечно. Вы получите гораздо больше, чем полторы тысячи.
— Вы можете за это поручиться?
— Ручаемся. Я снова сел.
— Послушайте, — сказал я, — вам не понять, что значат для меня эти деньги. Конечно, отчасти я сам виноват. Надо было подождать, пока откроется банк, или припрятать их в каком-нибудь надежном местечке. Но такая заварилась каша…
— Только не волнуйтесь, — сказали Цветы. — Мы вернем вам деньги.
— Ладно, — сказал я. — А Тапперу непременно надо говорить таким голосом?
— Чем плох голос?
— А, черт… ну валяйте, говорите, как хотите. Мне надо с вами потолковать, может, придется и поспорить, выходит нечестно… ну, постараюсь помнить, с кем говорю.
— Хорошо, перейдем на другой, — сказали Цветы, и на полуслове голос переменился на уже знакомый мне мужской, деловитый.
— Большое спасибо, — сказал я.
— Помните, мы беседовали с вами по телефону и предлагали вам стать нашим представителем? — сказали Цветы.
— Конечно, помню. Но стать представителем…
— Нам очень нужен такой человек. Человек, которому мы доверяем.
— Да откуда вы знаете, что мне можно доверять?
— Знаем. Потому что вы нас любите.
— Послушайте, — сказал я, — с чего вы это взяли? Не понимаю…
— Ваш отец нашел тех из нас, кто погибал в вашем мире. Он взял нас к себе и стал о нас заботиться. Он оберегал нас, выхаживал, он нас полюбил — и мы расцвели.
— Все это мне известно.
— Вы — продолжение своего отца.
— Н-ну, не обязательно. Не в том смысле, как вы думаете.
— Нет, это так, — упрямо повторили Цветы. — Мы изучили человеческую биологию. Мы знаем о законах наследственности. Ваша пословица говорит: яблоко от яблони недалеко падает.
Что толку спорить. Их не переубедишь. У этого племени особая логика, соприкасаясь с нашей Землей, они собрали уйму сведений, кое-как их усвоили, кое-как осмыслили и сделали выводы. С их точки зрения, с точки зрения растительного мира вполне естественно и логично, что отпрыск растения почти неотличим от родителя. Бесполезно внушать им, что рассуждения, безусловно справедливые для них, отнюдь не всегда приложимы к людям.
— Ладно, — сказал я, — будь по-вашему. Вы убеждены, что можете мне доверять, и, пожалуй, так оно и есть. Но только скажу вам по совести: не могу я взяться за эту работу.
— Не можете?
— Вы хотите, чтобы я выступал от вашего имени перед людьми на Земле. Хотите сделать меня вашим посланником. Вашим посредником.
— Совершенно верно.
— Но меня этому не учили. Я не дипломат. Понятия не имею, как делаются такие дела. Просто не знаю, с какого конца за это браться.
— А вы уже взялись, — возразили Цветы. — Мы очень довольны вашими первыми шагами.
Я даже вздрогнул.
— Какими шагами?
— Ну, как же. Неужели вы не помните? Вы просили Джералда Шервуда с кем-нибудь переговорить. И еще подчеркнули: с кем-нибудь, кто облечен властью.
— Я просил об этом вовсе не ради вас.
— Но вы можете выступать от нашего имени. Нам необходимо, чтобы кто-то за нас объяснился.
— Давайте начистоту, — сказал я. — Как я могу за вас объясняться? Я же ничего о вас не знаю.
— Мы вам расскажем все, что вы хотите знать.
— Начать с того, что ваша родина не здесь.
— Вы правы. Мы прошли через многие миры.
— А люди… ну, не люди, разумные существа… разумные жители тех миров… что с ними сталось?
— Мы вас не поняли.
— Когда вы проникаете в какой-то новый мир и находите там мыслящих обитателей, что вы с ними делаете?
— Мы очень редко находим в других мирах разум… подлинный, высокоразвитый разум. Он развивается далеко не во всех мирах. Когда мы встречаемся с мыслящими существами, мы находим с ними общий язык. Сотрудничаем с ними. То есть, когда это удается.
— А если не удается?
— Пожалуйста, не поймите нас ложно, — попросили Цветы. — Раза два бывало так, что мы не могли установить контакт с мыслящими обитателями планеты. Они нас не слышали и не понимали. Мы остались для них просто одной из форм жизни, одним из… как это у вас называется?.. Одним из видов сорной травы.
— И что вы тогда делаете?
— Что же мы можем сделать?
Не очень-то прямой и честный ответ. Как я понимаю, они могут сделать очень многое.
— И вы идете все дальше?
— Дальше?
— Ну, из мира в мир. Из одного мира в другой. Когда вы думаете остановиться?
— Мы не знаем, — сказали Цветы.
— Какая у вас цель? Чего вы добиваетесь?
— Мы не знаем.
— Стоп, погодите. Вы уже второй раз говорите, что не знаете. Но вы должны знать…
— Сэр, а у вашего народа есть какая-то цель? Цель, к которой вы все сознательно стремитесь?
— Пожалуй, нет, — признался я.
— Значит, в этом мы равны.
— Да, верно.
— В вашем мире есть машины, которые называются электронным мозгом.
— Да. Их только недавно изобрели.
— Задача этих машин — собирать и хранить всевозможные сведения, устанавливать между ними связь и сообщать их, как только вам это понадобится.
— Тут еще много других задач. К примеру, исправлять устаревшие данные…
— Это сейчас неважно. Скажите нам, как вы определите цель такого электронного вычислителя?
— У него нет осознанной цели. Это ведь не живое существо, а машина.
— Ну, а если бы он был живой?
— Что ж, тогда наверно, его конечной целью было бы собрать все факты и сведения о Вселенной и установить соотношение между ними.
— Пожалуй, вы правы, — сказали Цветы. — Так вот, мы — живые вычислители.
— Тогда вашим странствиям не будет конца. Вы никогда не остановитесь.
— Мы в этом не уверены.
— Но…
— Собирать факты и сведения — это лишь средство, — веско произнесли Цветы. — Цель же одна: достичь истины. Быть может, чтобы достичь истины, нам вовсе не нужно собирать сведения обо всей Вселенной.
— А как вы узнаете, что достигли ее?
— Узнаем, — был ответ.
Я только рукой махнул. Так мы ни до чего не договоримся.
— Стало быть, вы хотите захватить нашу Землю, — сказал я.
— Вы очень неправильно и несправедливо выражаетесь. Мы не хотим захватить вашу Землю. Мы хотим получить доступ к вам, получить место, где можно поселиться, хотим сотрудничества и содружества. Мы поделимся друг с другом нашими познаниями.
— Дружная получится команда, — сказал я.
— Да, конечно.
— А потом?
— Мы вас не поняли.
— Ну вот, мы обменяемся знаниями, а потом что будет?
— Пойдем дальше, разумеется. В другие миры. И вы вместе с нами.
— Будем искать новые цивилизации? И новые знания?
— А потом?
— Мы вас не поняли.
— Ну вот, мы обменяемся знаниями, а потом что будет?
— Пойдем дальше, разумеется. В другие миры. И вы вместе с нами.
— Будем искать новые цивилизации? И новые знания?
— Совершенно верно.
Очень у них все просто получается. А на самом деле это не так просто, не может быть просто. На свете все очень и очень непросто.
Толкуй с ними хоть месяц подряд, задавай еще и еще вопросы — и все равно не разберешь, что происходит, — разве что в самых общих чертах…
— Поймите одно, — сказал я. — Люди моей Земли не примут вас вот так, вслепую, не поверят на слово. Им надо точно знать, чего вы ждете от нас и чего нам ждать от вас. Им нужны доказательства, что мы и правда можем с вами сотрудничать.
— Мы во многих отношениях можем вам помочь, — ответили Цветы. — Нам вовсе не обязательно быть такими, как вы нас видите сейчас. Мы можем обратиться в любое растение, какое вам полезно. Можем создать для вас неисчерпаемые экономические ресурсы. Можем обратиться в привычные вам растения, на которых издавна строится ваше хозяйство, но только лучше, полноценнее. Мы дадим вам лучшую пищу, лучший строительный материал, лучшее волокно. Только скажите, какие растения вам нужны, с какими свойствами, — и мы в них обратимся.
— Как же так: вы согласны, чтобы мы вас ели, пилили на дрова, пряли и ткали из вас одежду? Вы не против?
Ответом было что-то очень похожее на вздох.
— Ну как вам объяснить? Вы съедите кого-то из нас — но мы остаемся. Вы спилите кого-то из нас — но мы остаемся. Мы все — одно, и наша жизнь едина, вам никогда не убить нас всех, не съесть нас всех. Наша жизнь — это наш мозг и нервная система, наши корни, луковицы, клубни. Ешьте нас, мы совсем не против, нам только важно знать, что мы вам помогаем. И мы можем стать не только такими растениями, которыми вы привыкли пользоваться в вашем хозяйстве. Мы можем обратиться в другие злаки и деревья, вы о таких и не слыхали. Мы можем приспособиться к любой почве, к любому климату. Можем расти всюду, где вы только пожелаете. Вам нужны различные лекарства и снадобья. Пусть ваши врачи и аптекари скажут, что вам требуется, и мы вам это дадим. Мы будем растениями на заказ.
— И ко всему еще поделитесь вашими знаниями.
— Совершенно верно.
— А что же мы дадим вам взамен?
— То, что знаете вы. Мы соединим все наши познания и сообща будем ими пользоваться. Вы поможете нам выразить себя, мы ведь лишены этой способности. Мы богаты знанием, но само по себе знание — мертвый груз, важно его применить. Мы жаждем, чтобы наши знания приносили пользу, жаждем сотрудничать с народом, который способен воспользоваться тем, что мы можем ему дать, только тогда мы обретем полноту бытия, сейчас нам недоступную. И, конечно, мы надеемся, что сообща мы с вами найдем лучший способ проникать через рубежи пространства — времени в новые миры.
— Вот вы накрыли Милвил колпаком, куполом времени… для чего это?
— Мы хотели привлечь внимание вашего мира. Хотели дать вам знать, что мы существуем, что мы ждем.
— Так ведь можно было сказать это кому-нибудь из людей, с которыми вы общаетесь, а они бы передали всем. Да вы, наверно, кое-кому и говорили. Например, Шкалику Гранту.
— Да, ему мы говорили. И еще некоторым людям.
— Вот они бы и сказали всему свету.
— Кто бы им поверил? Подумали бы, что они… как это у вас говорят?.. Чокнутые.
— Да, правда, — согласился я. — Шкалика никто слушать не станет. Но есть же и другие.
— Мы можем установить контакт не со всяким человеком, а только с теми, у кого определенный склад ума. Мы понимаем мысли многих людей, но лишь очень немногие понимают нас. А прежде всего нас надо понять — только тогда вы нас узнаете и нам поверите.
— Что же, значит, вас понимают только разные чудаки?
— Да, по-видимому, так…
Если вдуматься, так оно и выходит. Самого большого взаимопонимания они достигли с Таппером Тайлером, а что до Шкалика — он, конечно, в здравом уме, но человеком почтенным, солидным членом общества его никак не назовешь.
Любопытно знать, а почему они связались со мной и с Джералдом Шервудом? Впрочем, это не одно и то же. Шервуд им полезен, он фабрикует для них телефоны, при его помощи они получают оборотный капитал для своих затей. Ну, а я? Неужели все дело в том, что о них заботился мой отец? Хорошо, если так…
— Ладно, — сказал я. — Кажется, понял. А что это была за гроза с ливнем из семян?
— Мы засеяли показательный участок, теперь вы своими глазами увидите, что мы можем изменяться, как хотим.
Где уж мне с ними тягаться. Что ни спрошу, у них на все найдется ответ.
Да, в сущности, разве я надеюсь до чего-то с ними договориться? Разве я, по совести, этого хочу? Кажется, в глубине души я хочу только одного: вернуться в Милвил.
А может, это все Таппер? Может, и нет никаких Цветов? Может, просто-напросто, покуда он торчал тут десять лет, он со своими мозгами набекрень додумался до этакой хитрой шутки, затвердил ее, вызубрил и сейчас всех нас дурачит?
Нет, чепуха. Таппер — придурок, ему вовек такого не сочинить. Слишком это для него сложно. Не мог он додуматься до такой шутки, а если бы и додумался, не сумел бы ее разыграть. И потом, он ведь как-то очутился здесь, в этом непонятном мире, а за ним сюда попал и я, — этого никаким розыгрышем не объяснишь.
Я медленно поднялся на ноги, обернулся лицом к склону холма над нами — вот они темнеют в ярком лунном свете, несчетные лиловые цветы… а Таппер сидит на прежнем месте, только подался вперед, согнулся в три погибели и спит крепким сном, тихонько похрапывая.
Теперь они, кажется, пахнут сильнее, и лунный свет словно трепещет, и чудится — там, на склоне, скрывается Нечто. Я смотрю во все глаза… Вот-вот, кажется, что-то различаю… но нет, все снова растаяло… и все-таки я знаю: Оно там.
Сама эта ночь таит в себе Лиловость. И я ощущаю присутствие Разума, он ждет только слова, найти бы это слово — и он сойдет с холма, и мы заговорим, как двое друзей, нам больше не понадобится переводчик, мы сядем у костра и проболтаем всю ночь напролет.
Ты готов? — вопрошает Оно.
Так что же нужно — найти какое-то слово, или просто что-то должно пробудиться у меня в мозгу — что-то, рожденное Лиловостью и лунным светом?
— Да, — отвечаю, — я готов. Я сделаю все, что в моих силах.
Я наклонился, осторожно завернул шар из линз в куртку, зажал сверток под мышкой и двинулся вверх по косогору. Я знал: Оно там, наверху, Оно ждет… и меня пробирала дрожь. Может, и от страха, но чувство было какое-то другое, на страх ничуть не похожее.
Я поднялся туда, где ждало Оно, — и ничего не разглядел, но я знал, что Оно идет рядом со мною, бок о бок.
— Я тебя не боюсь, — сказал я.
Оно не ответило. Просто шло рядом. Мы перевалили через вершину холма и стали спускаться в ложбину — ту самую, где в другом мире находились цветники и теплицы.
Чуть левее, — без слов сказало То, что шло в ночи рядом со мною, — а потом прямо.
Я подался чуть левее, потом пошел прямо.
Еще несколько шагов, — сказало Оно.
Я остановился, оглянулся в надежде его увидеть… ничего! Если секундой раньше позади что-то было, оно уже исчезло.
На западе разинула золоченую пасть луна. В мире пустынно и одиноко; серебряный склон словно тоскует о чем-то. Иссиня-черное небо смотрит мириадами крохотных колючих глаз, они жестко, холодно поблескивают каким-то хищным блеском — чужие, равнодушные.
По ту сторона холма у еле тлеющего костра дремлет человек, мой собрат. Ему там неплохо, ибо он наделен особым даром, которого у меня нет, — теперь-то я твердо знаю, что нет… ему довольно пожать руку (или лапу, или щупальце, или клешню) любого пришельца — и его вывихнутые мозги переведут прикосновение чужого разума на простой и понятный язык.
Я поглядел на разинутую пасть золоченой химеры — луны, содрогнулся, ступил еще два шага — и перешел из этого пустынного, тоскливого мира в свой сад.
Глава 15
По небу все еще неслись клочья облаков, закрывая луну. Бледная полоска на востоке предвещала зарю. В окнах моего дома горел свет — стало быть, Джералд Шервуд и все остальные меня ждали. А слева от меня темнели теплицы и подле них, на фоне холма, точно призрак, смутно маячил высокий вяз.
Я направился было к дому — и тут цепкие пальцы ухватились за мои брюки. Вздрогнув, я опустил глаза — оказалось, я забрел в кусты.
Когда я в последний раз проходил по саду, никаких кустов здесь не было, только лиловые цветы. Но еще прежде, чем я нагнулся посмотреть, за что зацепился, мелькнула догадка.
Я присел на корточки, вгляделся — и в сером предутреннем свете увидел: цветов не стало. На месте лилового цветника растут невысокие кустики, лишь чуть повыше и пораскидистей тех цветов.