— Он… может внушить страх и желание, любовь и страсть. Не знаю, что привлекло меня в нем, наверное, его необыкновенная внутренняя сила, харизматичность. Я никогда не встречала таких людей. И это внушает уважение.
— Разве его есть за что уважать? — усмехнулась я.
— За лидерские качества, безусловно. Из него бы вышел очень сильный член совета.
— Почему же он им не стал? Ты ведь знаешь, какие планы он перед собой ставил?
— Ах, милая, если бы я это знала, если бы я знала, зачем ему ты.
— И семь отпрысков правящих семей.
— Что? — вдруг вздрогнула Ева. — Что ты сказала?
— Это так, просто мысли в слух, — пошла на попятную я. Надо же, брякнула, не подумав, и Еву перепугала.
Чтобы как-то сгладить неловкость, поспешила перевести разговор в более безопасное русло и рассказала о живом духе ее бывшего дома. Ева обещала помочь. И, не успели мы расслабиться, как появилась взволнованная бабушка.
— Идем, Илья приехал.
— И дался тебе этот артефактник, — фыркнула я. — Ну, не возьмет он меня, как не старайся. Хоть колесом перед ним крутанись, толку не будет.
— А я чувствую, что будет, — ответила бабушка и подтолкнула меня к гаражу, где в этот момент артефактник обретался. Пришлось подчиниться. Уж тут выбирать не приходится. Бабушка иногда как взглянет, так вздрогнешь. Не даром, студенты ее Горгоной кличут.
Дааа… не хило Красавчика обработали. Бедняга. Крыша помялась, двери перекосились, одна из них совсем не закрывалась, стекла повыбивало, правая фара выпала, держась на одних проводах, а левая треснула. И все же он пытался меня приветствовать, весь израненный, покореженный, а разбитыми фарами моргает. Прямо сердце кровью обливается от жалости.
— Бедный малыш, — прошептала я и погладила машину по корпусу. Илья Захарович, отвлекся от выпрямления двери, обернулся ко мне и застыл, в полном потрясении.
Я даже поежилась, и вот чует мое сердце, все дело в чертовой татушке.
— Эля, — выдохнул тем временем профессор. — Как. Что. Почему.?
— Что? — прикинулась дурочкой я. — Что не так? У меня в волосах паук?
— Нет, нет. На вас сейчас очень мощный защитный артефакт и он активный, Эля… откуда?
— Вы прямо сразу так и определили, профессор?
— Конечно, — взмахнул рукой профессор и поспешил надеть очки, которые висели у него на цепочке. — Он фонит, полностью перекрывая вашу ауру, мне кажется, он даже пытается ее оплести.
— Это… это опасно? — испугалась я. Мало ли, что взбредет в голову четырехлистнику, может, он прикончить меня собирается особо изощренным способом.
— Похоже, что нет. Ваша аура очень хорошо принимает его, словно он принадлежит вам. Что это, моя дорогая, я непременно должен увидеть.
Не знаю почему, но я показала профессору тату, думаю, так будет правильно, профессор подскажет что-то куда лучше бабушки.
— Удивительно. Первый раз такое вижу, — восхитился профессор.
— Скажите, а если я вам покажу место, где его нашла, как вы думаете, можно будет его снять?
— Не уверен, что стоит его снимать. По крайней мере, не сейчас. Это может быть опасно.
— Профессор, а как вы увидели? Крыс и тот никаких перемен во мне не заметил.
— Боюсь вашему хранителю, как и бабушке не дана такая сила.
— Бабушке? — удивилась я. Ведь я точно знаю, что бабуля не говорила ему о нашем родстве.
— Вы очень похожи. Взгляд, походка, улыбка, но главное, на вас ее кулон. Единственная память о ее бабушке.
— Я не знала, что у бабушки есть бабушка.
Вот это каламбур. Так, а мне-то она кто? Ох, Элька, лучше не заморачиваться, а то мозги закипят.
— К сожалению, она скончалась не так давно. Але так и не позволили прийти на похороны.
— Какое свинство! — возмутилась я. — А еще ее больные родственники светлыми называются. Как их там? Все время фамилию забываю.
— Данилевичи.
— Вот-вот. Эти Данилевичи те еще сволочи. Простите, профессор. Но я люблю бабулю, а эти гады. Вот даже слов нет!
— Печально знать, что частично я виноват в этом отчуждении, — вздохнул профессор.
— Бабушка говорила об этом, но знаете, мне кажется, она совсем не жалеет.
— Правда?
— Разве что иногда, совсем чуть-чуть.
Профессор улыбнулся моим словам и поспешил переключиться на совсем поникшего Красавчика.
— Да, сильно же тебя потрепали. Но ничего, мы быстро все исправим, вы же мне поможете, Элечка?
— Я? — удивленно воскликнула в ответ. — Профессор, но я ведь ничего не умею.
— О, это совсем не сложно, моя дорогая. Я попросил Алю собрать все уцелевшие осколки с места вашего… кхм… приземления. Так что сейчас мы с вами будем собирать пазл. Вы любите головоломки?
Головоломки я люблю, и вот одна из них, странная заминка профессора сигнал о том, что он все знает о нашем якобы неудачном приземлении, или у него действительно запершило в горле?
Следующий час я собирала пазл из стекол. Не легкая это задача оказалась, очень не легкая, некоторые осколки были настолько крошечные, что на восстановление ушел бы не один день, а то и месяц. Когда профессор закончил выпрямлять крышу, и двери, то подошел ко мне.
— Хорошо, очень хорошо, — неведомо чему обрадовался он. Я же ничего хорошего не видела. Просто стекла, о которые в два счета можно порезаться.
— Все, все. Достаточно дорогая. А теперь нам нужно приделать стекла на место.
— С помощью магии? — решила уточнить я.
— С помощью визуализации. Я не случайно заставил вас собирать осколки напротив каждого окна. Теперь нам нужно соединить кусочки.
— Но как?
— Просто представьте, что вы поднимаете все эти части и сращиваете их, образуя цельное стекло. Медленно, очень медленно. Смотрите, я покажу.
Я поняла, что имел в виду профессор только тогда, когда он одной силой мысли приделал ветровое стекло. Ничего не говорил, не двигал руками, просто смотрел.
— Самое главное, отчетливо представить весь процесс. Один кусочек сращивается с другим, затем с третьим, четвертым. Как маленькие капельки воды, образующие лужицу.
Я попробовала. Долго смотрела на большой кусок стекла и мысленно приделывала к нему кусочек поменьше, представила, что склеиваю их, разглаживаю место склейки, и кусочек становится больше. И у меня получилось. Удивительно, но действительно получилось склеить лишь две маленькие частички, но.
— Это удивительно.
— Да, ваша бабушка права. У вас действительно талант, — улыбнулся профессор, а я принялась склеивать остальные кусочки и так увлеклась процессом, что даже не заметила, как пролетело время. Меня не волновали ни голод, ни жажда, ничто другое, только эти маленькие и большие кусочки, которые медленно, но верно образовывали цельное ветровое стекло. Конечно, на половину окна я потратила больше двух часов, профессору же хватило нескольких минут, но сам факт того, что у меня получилось, не спонтанно, не от переизбытка сил, не от раздражения, а специально, путем усилий, невероятно вдохновлял. И пусть, я потратила на это много сил и энергии, но одно из пассажирских окон москвича было вставлено мною. Это самое лучшее, что со мной случалось за последнее время. И это чувство, собственной победы, настоящего преодоления себя… заставляло гордиться собой, как никогда раньше.
А как рад был москвич. Он оживал с каждым нашим движением, с каждой восстановленной деталью, и я поняла вдруг еще одну вещь. Они живые. Не все, конечно, но в большинстве своем артефакты действительно живые. Я словно сейчас олененка вылечила. Удивительное чувство.
— Спасибо вам, профессор, что вы позволили мне понять, почувствовать, — с восторгом прошептала я, глядя на наше творение.
— Это действительно удивительно, — согласился Илья Захарович. — Я помню, как исправил свой первый артефакт. Это были часы, давно сломанные, ржавые, покрывшиеся паутиной. Я нашел их на барахолке, но сразу почувствовал, что в них что-то есть. И каждый день, шаг за шагом я отчищал их, разбирал, протирал шестеренки, и чувствовал отклик, чудесный отклик их сути, души, заключенной в них. Я верил, что совершаю что-то по-настоящему важное, чувствовал, что без меня этот чудесный механизм погибнет, а я в тот момент давал ему новую жизнь, новую историю.
Сейчас я понимала в полной мере каждое его слово, потому что сама испытывала то же самое.
— И что случилось с часами?
— Они стоят у меня дома, на камине, — ответил профессор.
Я так и думала. Мы очень часто хотим запомнить навсегда мгновения наших побед над самими собой, запечатлеть крупицы счастья. Жаль, я не могу поставить Красавчика на полку и любоваться каждый день. Моя маленькая победа. Впрочем, почему не могу?
— Профессор, а можно я все это сфотографирую?
— А почему нет?
— Хорошо, я сейчас, у Евы наверняка есть фотоаппарат.
— О, вы говорите об этой чудесной штучке из человеческого мира? Думаю, у меня есть идея получше.
— Профессор, а можно я все это сфотографирую?
— А почему нет?
— Хорошо, я сейчас, у Евы наверняка есть фотоаппарат.
— О, вы говорите об этой чудесной штучке из человеческого мира? Думаю, у меня есть идея получше.
Профессор повернулся к своему плащу, который лежал здесь же, на столе.
— Вы знаете, Эля, меня очень часто приглашают оценить ту или иную старую коллекцию, но предметов бывает так много, что я беру с собой одну очень полезную вещь.
Профессор повернулся ко мне, с небольшой коробочкой в руках.
— О, я вижу, вы заинтригованы.
— Еще как, — призналась я.
— Я называю его «калейдоскоп воспоминаний». Удивительный артефакт, который я тоже обнаружил совершенно случайно. Чудо магической техники. Встаньте сюда, пожалуйста.
Я поспешила подойти к Красавчику, совершенно уже предчувствуя, что сейчас я увижу что-то удивительное. Профессор открыл коробочку, опустил туда руку, достал какой-то блестящий порошок и неожиданно осыпал меня им, однако, блестки не долетели до одежды, растворились прямо в пространстве. Я с удивлением заметила, что мир словно стал ярче, блеснул, как солнечный зайчик, а мгновение спустя снова стал таким, как раньше. И пока я удивлялась этому странному феномену, Илья Захарович опустил руку в шкатулку и достал оттуда небольшую фотокарточку.
Но то, что там было запечатлено, совсем не было фотографией. Это был кусочек жизни, несколько мгновений. Я сейчас словно видео смотрела, несколько секунд, где была я, Красавчик и профессор. И у меня в этот момент было такое удивительно счастливое лицо, как в детстве, в Новый год, когда ждешь утра, чтобы броситься к елке и открыть долгожданные подарки. Надо же, я когда-то не любила магию, и до сих пор жду от нее одних неприятностей, но это…
— Это чудесно, — выдохнула я.
— Да. Теперь вы сможете навсегда запомнить этот момент.
— Спасибо вам, Илья Захарович. Сегодня, вы подарили мне настоящую сказку.
— Что вы, это вам спасибо. Вы напомнили мне, Элечка, меня самого много лет назад. Напомнили, какой восторг можно получить от того, что занимаешься любимым делом.
— Я горжусь тобой, — неожиданно сказала бабушка, когда профессор уехал.
— Гордишься?
— Илья очень редко меняет свое мнение, но ты его убедила. Я же говорила. Сама не ожидала, что профессор сделает это и скажет столько теплых слов. Но он сказал. Сказал, что это честь для него, обучать меня. Бабушка аж прослезилась, а я смутилась, отвыкла как-то от похвал. Я даже забыла, как это приятно, а иногда просто жизненно необходимо. Моя самооценка и так в последнее время серьезно пострадала, а этот опыт напомнил, что все-таки я не никто, более того, могу, действительно могу, когда-нибудь стать настоящим артефактором, получить редкую, очень востребованную профессию. Но даже это не главное, что я вынесла из сегодняшнего дня, а самое главное то, что мне больше не придется никому завидовать, потому что, кажется, я нашла то, чем бы хотела заниматься в будущем.
— Бабуль, а ты была права.
— В чем? — спросила бабушка, приобняв меня за плечи.
— В том, что мне это понравится.
— Я даже ни минуты не сомневалась в этом, — улыбнулась она и щелкнула меня по носу. — Ну что, будем собираться?
— Ага, только у нас с Евой есть одно незаконченное дело. Отпустишь?
— Отпущу, куда я денусь. Моя помощь-то вам нужна?
— Нет, сами справимся. Не маленькие уже.
— Ох, милая, для меня ты всегда будешь моей маленькой, солнечной искоркой.
— А ты — моей любимой бабулей.
— Я твоя единственная бабуля, милая.
— Да даже если бы их была сотня, ты самая любимая, самая лучшая, самая-самая. Я очень люблю тебя, бабуль.
— Иди уже, подлиза, — подтолкнула меня к лестнице бабушка, а у самой слезы на глазах. Растрогала я ее своим приступом «телячьих нежностей». Это от переизбытка хороших эмоций. Когда тебе хорошо, хочется, чтобы и другим так же хорошо стало, а самым близким в особенности.
Глава 8 Возвращение
Утром мы с Евой пошли спасать старого духа семьи Савойи. И я впервые увидела настоящее привидение. Мне говорили, что они прозрачные, а теперь я убедилась в этом в полной мере, вот только характер у них совсем не сахарный. Мы как пришли, так этот неупокоенный грозно подбоченился и выдал:
— Девки? Тьфу. Вот гаденыш, хвостатый. Обманул. Сказал спасет, а тут. Что с девок возьмешь? Одна падшая, вторая зеленая совсем.
Мы с Евой остановились на полдороги и переглянулись. Спасать приведение перехотелось. Но Ева прищурилась и подмигнула мне.
— Да, Элечка, а я думала, Сбитек с годами переменился. Правду говорят, что духи не меняются. И зачем мне такой житель в доме?
Дух аж задохнулся, то ли от возмущения, то ли еще от чего. Стоял сухой, кривоватый, полупрозрачный бородатый дядечка в рясе и пялился на падшую, кажется, так он маму обозвал.
— Не хочется что-то силы тратить на это… легче некроманту заплатить.
Дух окончательно растерял всю свою воинственность и возмущение, превратившись в жалкого, растерянного старикашку.
— Не надо некроманта, — пискнул он.
— Или здесь оставить, — продолжила рассуждать Ева.
— Ой, не надо здесь. Здесь ночами страшно, волки воют, темные сущности ходят, жуть, — доверительно сообщил дух.
— А вам-то чего бояться? Вы же дух, — удивилась я.
— Так-то оно так, молодая хозяюшка, но лучше с этими тварями ни мне, ни вам не встречаться.
— Молодая хозяюшка? — тихо хмыкнула Ева. — А я, стало быть старая?
— Что вы, что вы, — замахал своими призрачными руками дух. — Вы старшая. Заберите меня, а? Я вам пригожусь. Буду дом охранять от врагов, за прислугой присматривать, вредителей отгонять.
— Ну что Эля? Возьмем приблудного?
— Не знаю, — ответила я и с сомнением посмотрела на мужчинку. — А ты что думаешь?
— Если только на испытательный срок. Но смотри Сбитек, чуть что не так, телефончик некроманта у меня на быстром наборе.
В ответ призрак закивал, как китайский болванчик, и несмело улыбнулся.
В общем, взяли мы его. Владимир, ожидающий нас в машине, достал из багажника лопату и выкопал большой камень, часть кладки, а мы набрали чуть земли.
— Думаю, чтобы дому не мешать, мы поселим его во флигеле для гостей за яблоней, — решила Ева, а дух, маячивший поблизости, просиял, как начищенный самовар.
— Хорошие у тебя методы воспитания. Надо на заметку взять, — хмыкнула я.
— У нас со Сбитеком очень длинная история взаимной неприязни. Обычно духи любят своих хозяев, но не в моем случае.
— Так может, не надо его тогда брать? — посмотрела я с сомнением на притихшего духа и ему сообщила: — А подслушивать нехорошо.
— Я не подслушивал, — надулся старичок и отвернулся, но ни шага в сторону не сделал.
— Ну, это я раньше была тихой и безмолвной, а сейчас… думаю, мы найдем общий язык, — ответила Ева и подмигнула мне. Думаю, и правда найдет. А если нет, то этому духу точно не поздоровится.
Мне очень не хотелось уезжать. Здесь спокойно, хорошо и не страшно, а в родном городе ничего кроме разочарований и врагов не осталось. Даже молчаливая поддержка бабушки не унимала моей тревоги. С Крысом мы договорились быть на связи. Он попробует поискать бывших соратников J. здесь. На Рейнера надеяться особо не стоит. Если у него и есть какой-то план по нашему спасению, то информацией он вряд ли поделится.
С рогами Нортропа пришлось повозиться. Я их создала в порыве эмоций, а вот как назад все вернуть… долго думала. А потом сосредоточилась и мысленно начала их стирать, по аналогии со стеклом. Только здесь я взяла мысленный ластик и стала водить им по ветвистым отросткам. Получилось. Не сразу, потратила кучу сил, вся потом покрылась, но у меня получилось. Жаль только, нельзя вот также стереть всех моих недоброжелателей. Как я поняла, этот фокус действует только с неживыми предметами.
Когда прощались с Евой, я напомнила об ее обещании приехать на свадьбу Лены. Бабуля странно оживилась при этом. Кажется, я сама не зная, угодила пальцем в небо, и бабушка действительно подумывает взять Еву на работу. Лично я буду просто счастлива. Еще один друг в этом террариуме, под названием «МЭСИ» мне не помешает.
— Я буду рада, если ты приедешь с Владимиром, — шепнула я, обняв маму на прощание. — Он мне понравился.
— Вижу, вы уже спелись, — притворно нахмурилась Ева. — Он тоже не перестает о тебе говорить.
Я улыбнулась. Ну, еще бы. Говорят, чтобы найти путь к сердцу девушки, нужно очаровать ее лучшую подругу, а в нашем случае, он очаровал меня. Главным образом своей надежностью. Я наблюдала за ними обоими, видела, как остро он реагирует на каждое ее движение, малейший жест, и подстраивается под нее, предупреждает каждое желание. Но и она не кажется холодной и отстраненной. Нет, внешне может показаться, что ей действительно все равно, что он рядом, но только внешне. Я же вижу, как загораются ее глаза, когда она натыкается на его пристальный взгляд. В них живет глубокое чувство. И я рада за нее, за них обоих, пусть даже вместе с радостью приходит грусть, что у меня такого никогда не было, не было именно такой, странной и притягательной взаимности. Егор, как выяснилось, использовал мою любовь к нему, и видел больше мою силу, чем меня саму, а Диреев… я его не замечала, а когда поняла, что именно он-то мне и нужен, потеряла. Вот такая у меня история любви невеселая.