Она крепко сжала его руку, будто хотела держаться за него до скончания веков.
– Слишком поздно, Райан. Я бы хотела сказать другое, но… слишком поздно.
– У тебя… кто-то есть?
– Нет. И не было, за целый год ни разу не ходила даже на свидание. Мне хорошо одной, я больше ничего не хочу. Может, когда-нибудь кто-то и появится. Не знаю.
– Но ты любила меня. Я уверен, что любила. Нельзя же любить от одного дня и до другого.
– Я и не переставала.
Эти три слова не вызвали у него восторга, пусть несли в себе столь радостную весть, но безмерно опечалили: ее голос переполняло горе, душевная боль, с какой жены говорят об их безвременно ушедших мужьях, любовь к которым теперь так и останется невостребованной.
– Я тебя люблю, – добавила Саманта, – но больше не смогу влюбиться в тебя.
– Ты противоречишь себе, – в его голос прорвалось раздражение.
– Нет. Есть разница.
– Не такая, чтобы иметь хоть какое-то значение.
– Все имеет значение, Райан. Все.
– Пожалуйста, скажи мне, что я сделал не так?
Ее лицо перекосило от ужаса.
– Нет, Господи, нет!
Такая реакция совершенно не соответствовала его вопросу. В конце концов, он всего лишь другими словами хотел спросить, чего в нем ей не хватало.
Резкость ответа показала ему, что они находятся в поворотной точке их отношений, и отношения эти могут развернуться как к свету, так и к темноте, обрести надежду или лишиться ее навсегда.
Создавая программное обеспечение, занимаясь бизнесом, он научился распознавать такие моменты, которые могли сбросить его в пропасть или вознести на вершину.
– Пожалуйста, скажи мне, – настаивал Райан. – Скажи мне, что я сделал.
Ее пальцы до боли сжали его руку, ногти впились в кожу, едва не раздирая ее до крови.
– Любить тебя и говорить об этом? Лицом к лицу? Невозможно.
– Но если ты меня любишь, ты хочешь пройти через это так же, как и я.
– Пройти через это нельзя.
– Мы сможем, – настаивал Райан.
– Я не хочу все уничтожить.
– Уничтожить что? Что остается, если мы не предпримем вторую попытку?
– Год, проведенный нами вместе, когда все было так хорошо.
– Этого не уничтожить, Сэм.
– Можно. Разговором о том самом.
– Но если мы просто…
– Теперь в этом нет смысла. Только слова на правильный путь нас не выведут. Ничего не предотвратят.
Он уже открыл рот, но она остановила его, прежде чем с его губ сорвалась очередная мольба.
– Нет. Позволь мне и дальше любить тебя. И позволь помнить то время, когда я была в тебя влюблена. Пусть оно останется со мной навсегда.
Потрясенный чистотой ее страсти, осознав, что она действительно любила его душой и сердцем, по-прежнему не понимая, чего же все-таки ему не хватало, какую он допустил ошибку, Райан мог ответить только двумя словами.
Но опять она остановила его, прежде чем он заговорил:
– Не говори, что ты заблудился. Не повторяй вновь. – Ее глаза переполняло горе, голос дрожал. – Это правда. Я принимаю эту правду, вот почему и не хочу услышать ее вновь. Я этого не вынесу, Моргунчик.
Она убрала руку, не сердито, скорее в отчаянии, поднялась, вроде бы запнулась, словно могла передумать и снова сесть, потом повернулась и зашагала прочь.
Райан с трудом подавил желание броситься следом, остался на скамейке, между двух кустов герани, ярких, словно абажуры ламп «Тиффани». Витрины магазинов слепили. Водяные арки в фонтане сверкали, как хрусталь, а потом рассыпались, ударяясь о поверхность бассейна.
В какой-то момент он заметил молодую женщину-азиатку, которая стояла в двадцати футах от него, перед книжным магазином. Похоже, наблюдала за ним и, должно быть, видела, что он говорил с Самантой.
Перед собой обеими руками она держала букет из полудюжины бледно-розовых лилий, завернутых в целлофан и перевязанных синей ленточкой.
Предположив, что она – поклонница таланта Саманты и, заинтригованная его разговором с ней, может подойти, чтобы обсудить роман, Райан поднялся со скамьи. Он мог лишь сказать женщине, что заблудился, а она, к сожалению, ничем не могла ему помочь.
Глава 39
Последние пять зим числились среди самых холодных в истории Калифорнии, хотя температуры, которые заставлялись калифорнийцев тянуться за свитером, вызвали бы у жителей Мэна или Мичигана желание отправиться на пикник. Но этот день выдался теплым, так что люди с удовольствием гуляли среди корпусов торгового центра, подставляя лица солнцу, и не очень-то стремились заходить в магазины.
Когда-то Райану нравилось находиться в толпе, и он с удовольствием продолжил бы прогулку. Теперь большое количество людей его нервировало.
Выздоровление после операции требовало тишины и покоя. А потом он избегал скоплений людей: принимал, среди прочих, препараты, подавляющие иммунную систему, и опасался инфекций, которые передавались воздушно-капельным путем. Дома он теперь проводил много времени, и не потому, что выполнял рекомендации врачей. Просто предпочитал одиночество.
В этой толпе никто никуда не спешил, не расталкивал других. Люди неторопливо прогуливались по дорожкам и аллеям. Но при этом их было очень уж много, Райану они напоминали гудящий рой инопланетных существ, грозящий утащить его в свой улей, откуда он бы уже не вырвался. Направляясь к автомобильной стоянке, он изо всех сил сопротивлялся наваливающейся на него панике. Если бы сдался, то сорвался бы с места и бежал, бежал, бежал, пока рядом не осталось бы ни одного человека.
На огромной, заставленной автомобилями стоянке царила тишина. Все, кто хотел, уже приехали в торговый центр и оставшиеся до сумерек пару часов намеревались провести, гуляя и разглядывая витрины. Так что уезжали лишь единицы.
Найдя ряд, в котором припарковался, Райан направился в дальний его конец, где стоял его купе, размышляя о взгляде Саманты. Ранее он подумал, что она жалела его, но теперь заподозрил, что в этом взгляде читалась не жалость, а что-то куда более худшее.
Жалость – это боль, которую чувствует человек, видя беду других, в сочетании с желанием помочь. Но Саманта не могла ему помочь. Она ясно дала понять, что не может. То есть в ее глазах он увидел скорее соболезнование, которое может быть нежным, как жалость, но это и сочувствие к тем несчастным, помочь и спасти которых уже нет никакой возможности.
Солнце давило на него, отраженные от ветровых стекол лучи слепили, от автомобилей шел жар, от асфальта поднимался запах гудрона, ему хотелось вернуться домой, в прохладу солярия.
– Привет, – раздался за его спиной голос. – Привет. Привет.
Он повернулся и увидел ту самую азиатку с букетом светло-розовых лилий. Лет двадцати пяти, миниатюрную, удивительно красивую, с длинными, блестящими черными волосами, скорее даже евразийку[34], с серовато-зелеными глазами.
– Вы ее знаете, вы знаете женщину, которая написала эту книгу? – на английском она говорила без малейшего акцента.
Если бы он отшил ее, его грубость бросила бы тень на Сэм.
– Да, – кивнул Райан. – Я знаю ее. Раньше знал.
– Она – очень хорошая писательница, такая талантливая.
– Это точно. Хотелось бы мне обладать ее талантом.
– И такая сострадательная, – незнакомка подошла ближе, выразительно посмотрела на книгу, которую Райан держал в руке.
– Очень сожалею, но, боюсь, мне пора ехать. Опаздываю.
– Замечательная книга, пронизанная таким тонким пониманием жизни.
– Да, конечно, но я опаздываю.
Держа лилии обеими руками, она протянула их ему.
– Вот. Я видела, что между вами возникло недопонимание, вам они нужны больше, чем мне.
– Нет, нет, – в удивлении ответил он. – Я не могу их взять.
– Пожалуйста, возьмите. Вы должны, – она буквально ткнула букет ему в грудь, с такой силой, что один бутон отломился от стебля и упал на асфальт.
– Нет, – промямлил ошеломленный Райан, резкий аромат лилий защекотал ноздри. – Видите ли, там, куда я еду, мне не удастся поставить их в воду.
– Нет, нет, вы должны, – настаивала она, и если бы он не подхватил целлофановый конус свободной рукой, цветы упали бы на землю.
Взяв лилии, он тут же попытался вернуть их.
И вдруг почувствовал, что его обожгло, полоса огня вспыхнула на левом боку. Мгновением позже ожог сменился резкой болью. И вот тогда он увидел выкидной нож.
Лилии и книга выпали у него из рук.
– Я могу убить тебя, когда захочу, – процедила женщина.
Потрясенный, зажимая рану рукой, Райан привалился к «Форду Эксплореру».
Женщина повернулась и зашагала к параллельному ряду автомобилей. Не побежала.
Лезвие, очень уж острое, прорезало рубашку, не выдергивая нитей, так же чисто, как бритва режет газету.
Лезвие, очень уж острое, прорезало рубашку, не выдергивая нитей, так же чисто, как бритва режет газету.
Правой рукой, запачканной кровью, Райан ощупал рану. Не рваная, скорее надрез, длиной в четыре дюйма, поверхностная, не требующая швов, не смертельная, рана-предупреждение, но достаточно глубокая, чтобы края разошлись.
Он поднял голову и увидел, что миниатюрная женщина исчезла среди автомобилей, возможно, уже села в один из них, чтобы уехать.
Шок лишил его дара речи. И теперь, когда он подумал о том, чтобы позвать на помощь, с губ срывался только хрип.
Райан оглядел стоянку, заставленную автомобилями. Вдали две машины медленным ходом направлялись к выезду. Увидел он и трех человек, но все находились довольно далеко.
Женщина с ножом давно исчезла, превратившись в отблеск солнечных лучей от ветровых стекол, в мерцание горячего воздуха, поднимающегося от асфальта.
Райан вновь обрел голос, но лишь для того, чтобы тихонько выругаться. Решил никого не звать, не привлекать к себе излишнего внимания. Все равно женщина ушла, и ее уже не найти.
Раздавив несколько лилий (так уж получилось – не намеренно), когда двинулся к лежащей на асфальте книге, Райан поднял ее левой, не запачканной в крови рукой.
Когда подошел к своему «Форду»-купе модели 1932 года, капли пота падали на багажник, пока он рылся в кармане, доставая ключи. И пот, который его прошиб, не имел никакого отношения к теплому дню.
В багажнике, среди прочего, он держал инструменты, которые могли понадобиться для мелкого ремонта на дороге, одеяло, несколько кусков чистой замши, рулон бумажных полотенец, бутылку воды.
Кусок замши просунул в разрез рубашки, прижал к ране, придавил локтем, чтобы замша не сдвигалась с места.
После этого смыл кровь с правой руки водой из бутылки, расстелил одеяло на водительском сиденье.
«Шеви Тахо» медленно проезжал мимо, но Райан не остановил водителя. Ему хотелось как можно быстрее уехать отсюда и добраться до дома.
Ее голос по-прежнему звучал в голове: «Я могу убить тебя, когда захочу».
Возбужденная видом его крови, она могла решить, что надо бы вернуться и добить жертву.
Мощный двигатель «Форда» проектировался для гонок, так что сотрясал автомобиль на холостых оборотах. И коробка передач позволяла быстро набирать скорость.
Когда он выехал с автостоянки, Райану захотелось промчаться по улицам, как по гоночной трассе, но он сдерживал себя, не нарушал скоростного режима. Общение с полицией в его планы не входило.
Автомобиль изготовили по старым чертежам, но начинили многими техническими новинками, в том числе и устройством «без рук» для мобильного телефона. И когда раздался звонок, Райан, занятый своими мыслями, ответил автоматически:
– Алло?
– Болит? – спросила женщина, которая порезала его.
– Что вам нужно?
– Ты никогда не слушаешь?
– Что вам нужно?
– Разве я выразилась недостаточно ясно?
– Кто вы?
– Я – голос лилий.
– Давайте ближе к делу, – раздраженно бросил он.
– Не трудятся они, не прядут[35].
– А если конкретнее, без галиматьи? Дело в Ли? В Кей?
– Тинги? – Она мягко рассмеялась. – Думаешь, причина в них?
– Вы их знаете? Да, знаете.
– Я знаю о тебе все, кого ты уволил и кто на тебя работает.
– Они получили двухгодичное жалованье. Я хорошо к ним относился.
– Ты думаешь, все это связано с Тингами, потому что у меня такие же раскосые глаза, как и у них? Они тут совершенно ни при чем.
– Тогда скажите мне, с чем все это связано?
– Ты знаешь, с чем связано. Ты знаешь.
– Если бы знал, вы бы не подобрались ко мне достаточно близко, чтобы ударить ножом.
Красный свет заставил его остановиться. Автомобиль покачивался, ноющая рана под куском замши пульсировала в такт работающему на холостых оборотах двигателю.
– Ты действительно так глуп? – спросила она.
– Я имею право знать.
– Ты имеешь право умереть.
Он подумал о Спенсере Баргхесте из Лас-Вегаса и его коллекции законсервированных трупов. Но он так и не нашел связи между доктором Смерть и событиями последних шестнадцати месяцев.
– Я не глуп, – ответил он. – Я знаю, вам что-то нужно. Всем что-то нужно. У меня есть деньги, много денег. Я могу дать вам все, что вы пожелаете.
– Если ты не глуп, то ничего не понимаешь. В лучшем случае совершенно ничего не понимаешь.
– Скажите мне, что вам нужно, – настаивал он.
– Твое сердце принадлежит мне. Я хочу его вернуть.
На столь лишенное здравого смысла требование у Райана просто не нашлось ответа.
– Твое сердце. Твое сердце принадлежит мне, – повторила женщина и заплакала.
Слушая ее плач, Райан подумал, что здравомыслие от нее не спасет, что она безумна и одержима навязчивой идеей, которую ему никогда не понять.
– Твое сердце принадлежит мне.
– Хорошо, – мягко ответил он, чтобы ее успокоить.
– Мне, мне. Это мое сердце, мое драгоценное сердце, и я хочу его вернуть.
Она оборвала связь.
Позади нажали на клаксон. Красный свет сменился зеленым.
Вместо того чтобы надавить на педаль газа, Райан съехал на обочину, перевел ручку коробки скоростей на нейтралку.
Воспользовавшись функцией «*69», попытался перезвонить плачущей женщине. Услышал только записанный на пленку голос, предлагающий отключить связь или набрать номер.
Дождавшись разрыва в транспортном потоке, Райан вписался в него.
Чистое небо висело над головой, словно огромная перевернутая чаша, но синоптики обещали дождь, с воскресного утра до второй половины понедельника. И Райан знал: когда чаша наполнится водой и начнет изливаться вниз, женщина придет. В темноте и дожде, под капюшоном, она придет, и, как призрака, замки ее не остановят.
Глава 40
Райан припарковал купе и вышел из машины, с облегчением обнаружив, что в гараже ни души. Стоя у распахнутой дверцы, достал из рубашки окровавленную замшу, бросил на одеяло, которое предохраняло от крови водительское сиденье, приложил к ране чистый кусок замши.
Быстро скатал одеяло, зажал под левой рукой, вошел в дом, на лифте поднялся на третий этаж, укрылся в своих апартаментах, ни с кем не встретившись.
Положил одеяло на стол, с намерением сунуть в мешок и выбросить.
В ванной промыл рану медицинским спиртом, потом намазал йодом.
Щипало ужасно, что его только порадовало. Боль прочистила туман в голове.
Рана была неглубокая, и кровеостанавливающий крем быстро справился со своей задачей. Через какое-то время Райан осторожно вытер марлевой салфеткой избыток крема и нанес слой неоспорина[36].
Обрабатывая рану, мысленно Райан сосредоточился на грозящей ему опасности, думал о том, что может произойти в будущем.
На неоспорин он положил марлевые салфетки и закрепил их полосками пластыря, расположенными поперек раны, чтобы получше стянуть кромки разреза. Потом длинными продольными полосками зафиксировал короткие.
Боль уже практически не чувствовалась, чуть пульсировала.
Райан переоделся в черные джинсы и черный свитер-рубашку с отложным воротником.
В баре стояло несколько бутылок вина. Райан открыл «Опус один»[37] десятилетней выдержки и наполнил бокал от «Риделя»[38] чуть ли не до самого края.
По аппарату внутренней связи сообщил миссис Эмори, что сам расстелет кровать и обедать будет у себя. Заказал стейк и попросил оставить тележку на колесиках у лифта на лестничной площадке третьего этажа в семь часов вечера.
Без четверти пять Райан позвонил доктору Дугалу Хоббу в Беверли-Хиллс. Ожидал, что услышит голос телефонистки службы ответов, и так оно и вышло. Он оставил свою фамилию, номер, подчеркнул, что у него пересажено сердце и он попал в чрезвычайную ситуацию.
Сев на диван, включил плазменный телевизор, заглушил звук и какое-то время смотрел, как гангстеры 1930-х годов бесшумно стреляют по черным автомобилям, которые огибали углы без скрипа тормозов и визга шин.
Выпив треть бокала, он вытянул перед собой правую руку. Она практически не дрожала.
Переключил канал, понаблюдал, как непривычно молчаливый Рассел Кроу бесшумно ведет парусник сквозь бушующий, но не издающий ни звука шторм.
Через одиннадцать минут после разговора со службой ответов ему позвонил доктор Хобб.
– Извините, что потревожил вас, доктор. Со здоровьем проблем у меня нет. Но, тем не менее, мне необходима ваша помощь.
Заботливый, как и всегда, доктор Хобб никоим образом не выразил недовольства.
– Я всегда на связи, Райан. Если я вам потребовался, звоните без малейшего колебания. Как я и говорил вам, независимо от того, сколь хорошо идет выздоровление, всегда возможно появление эмоциональных проблем.