Ее признание Дину, напомнившее ему историю 20-летней давности, ввело того в состояние ступора. Он долго не знал, что ответить сидящей напротив него красивой женщине, пребывающей в состоянии эмоционального шока. На его глазах развертывался мексиканский сериал. Нет, хуже! Это была типичная индийская мелодрама, в которой герои ни с того ни с сего начинают признавать в окружающих их персонажах своих близких родственников и с криками «Я твой брат!», «Я твоя мать!» или «Я твоя жена!» бросаются друг к другу с объятьями, заливают экран потоками слез, после чего танцуют и поют свои нескончаемые песни под всхлипывания и вздохи удовлетворенных увиденным зрителей. Дин был явно обескуражен. Он не знал, как должен реагировать на признание Бэт. Возможно, он и спас когда-то какую-то маленькую девочку в Сомали, чему, если честно, тогда не придал особого значения. И он бы с удовольствием порадовался встрече с ней спустя четверть века. Но при одном условии: если бы она не была офицером МИ-6, пытавшимся в течение двух дней завербовать его. Пока, правда, безуспешно. Поэтому он решил попытаться успокоить Бэт.
Он взял со стола бумажную салфетку и со словами: «Солнце мое! Давай вытрем слезы и успокоимся», — потянулся к ней. Но лучше бы он этого не говорил! Бэт вдруг перестала плакать и, глядя на него широко раскрытыми глазами, с нотками мольбы в голосе попросила: «Повторите, что вы только что сказали!»
— Давай вытрем слезы, — недоуменно промолвил Дин.
— Нет, не это! — почти прокричала Бэт. — То, как вы ко мне обратились по-русски!
— Солнце мое, — произнес ошарашенный Дин.
— Да, да, именно так он называл меня всю дорогу: «solntsemoio», — коверкая это вполне обычное для Дина словосочетание, промолвила Бэт.
— Кто он? — спросил было Дин, но потом понял, о ком шла речь, и замолчал, не зная, что делать дальше.
В кино в таких случаях либо идет музыкальная заставка, либо что-то взрывается, либо герои падают друг другу в объятия. Все эти варианты были абсолютно неуместны в итальянском ресторане в центре Лондона с участием русского (и то не вполне русского, если быть до конца честным) экс-шпиона и английской разведчицы. Надо было срочно что-то предпринять.
И Дин не придумал ничего лучшего, как перевести разговор в другое русло:
— А знаете, как называли сомалийцы Сиада Барре?
Элизабет молча посмотрела на Дина и отрицательно покачала головой.
— Аабаха Аквоонта! Это значит «Мудрый Учитель», — многозначительно сказал Дин.
— Класс! — сквозь слезы улыбнулась Элизабет. — А еще?
— А еще… «Хорошо» будет «фиан».
— А еще?
— Еще… «Очень хорошо» будет «фиан бадан».
— А еще?
— Машина — это «бабурка», — рассмеялся Дин.
— Смешно, не могу, — и она захлопала в ладоши. — А еще!
— «Женщина» будет «наг».
— Ну вот! Опять вы за свое. Но вы меня по настоящему развеселили. Так хорошо мне давно уже не было. И скажу сразу, я чувствую себя счастливой. Спасибо вам. Правда, не буду скрывать, шефу мне докладывать абсолютно нечего. И потому я буду наказана, что справедливо, — немного с досадой добавила Бэт.
— Ну почему нечего?! — успокаивающе перебил ее Дин. — Вы спокойно можете сказать, что со мной обо всем договорились. В целом так и есть. Все эти сериальные подробности о пропавшей девочке и ее храбром спасителе лучше опустить. Но это вы и сами понимаете. Детали же, так сказать, взаимодействия мы уточним во время нашей следующей встречи в Будапеште. Вам нравится Будапешт? — неожиданно спросил он удивленно внимающую ему Бэт.
— Мне? Не знаю… Я там никогда не была.
— Ну вот и побываете. Я в следующем месяце лечу туда по делам. Прилетайте, обсудим детали. И начальство будет довольно! — Бэт поняла предлагаемую Дином игру. Это было что-то похожее на описанное Грэмом Грином в повести «Наш человек в Касабланке». То есть ей предлагалось доложить начальству о том, что объект завербован и что детали взаимодействия будут уточнены во время встречи с ним в Будапеште в следующем месяце. Что ж! Это, конечно, было должностным преступлением. Но Элизабет уже внутренне с этим смирилась. И потом, в ее работе никогда нельзя заранее знать, что обернется на пользу делу, а что — нет.
Через месяц она благополучно прилетела в Будапешт, где ее уже ждал агент по кличке Дьюк.[35] Дин сам придумал себе это прозвище, которое, с одной стороны, было связано с воспоминаниями о замечательной комедии славных 70-х «Блеф» с участием феерического Челентано (ведь именно на блефе Дин и стремился построить официальную часть взаимоотношений с британскими спецслужбами), а с другой — говорило о его благородном происхождении, что было немаловажным фактором для настоящего английского джентльмена, каковым являлся босс Элизабет. Во всяком случае, тот, узнав о родстве Дина с Гнеем Помпеем и его аристократических корнях, как-то сразу проникся к нему уважением, что лишь облегчало работу Бэт.
Они провели вместе три незабываемых дня. Дин показывал ей старый город в Буде, кормил настоящим венгерским гуляшом, угощал вкусными токайскими винами, рассказывал удивительные истории из прошлого мадьяр, этого удивительного народа, который, как оказалось, переселился в сердце Европы из русского Поволжья. Дин поведал ей также о том, что, согласно некоторым сказаниям, венгры — это потомки гуннов, великого степного народа, который пришел в Европу из Центральной Азии и разгромил римские армии. От гибели Вечный город тогда спасла трагическая случайность: грозный вождь гуннов Аттила — воин, которому не было равных, стал жертвой собственной самонадеянности. Насильно взяв в жены дочь убитого им правителя одного из уничтоженных его свирепой армией царств, он полагал, что та с радостью пойдет за победителя, и, следовательно, ему ничто не угрожает. Однако гордая девушка заколола спящего Атиллу кинжалом в первую же брачную ночь. С его смертью погибла и созданная им империя. И лишь в Паннонии горстке его последователей удалось создать собственное государство, которое было названо Страной гуннов — Хунгарией. В раннем Средневековье воинственные венгры наводили ужас на своих соседей, совершали дерзкие набеги на германские и итальянские княжества, подвергали разорению сам Рим. Напуганные набегами свирепых варваров, папы римские попытались утихомирить неспокойных пришельцев, даровав им в обмен на лояльность и принятие католичества королевскую корону, что было признаком международного признания суверенитета Хунгарии. За обладание этой короной велись нескончаемые войны и плелись заговоры. Ее неоднократно похищали и прятали от соперников, умудрившись во время одного из таких приключений погнуть крест на ее навершии. Теперь эта главная мадьярская святыня так и хранится в Центральном музее Будапешта с погнутым крестом, напоминая гражданам Венгрии и ее гостям о неспокойном и славном прошлом их благодатной родины.
Бэт было настолько интересно с Дином, они так много времени проводили вместе, что она даже не заметила, как оказалась с ним в одной постели. Это произошло без всякой пошлости, абсолютно естественно. Он оказался хорошим любовником и чутким партнером, с которым она чувствовала себя в абсолютной безопасности. Возникшая на второй день в Будапеште близость не осложнила их взаимоотношений. Напротив, они стали более доверительными. У них не было претензий друг к другу. А следовательно, не было обид и упреков, этих вечных спутников межличностных взаимоотношений. Они встречались два-три раза в год, проводили вместе несколько дней, и ей этого было достаточно, чтобы чувствовать себя счастливой. Дин, понимая, что после каждой такой встречи Элизабет должна что-то писать в своих отчетах о командировках и встречах с агентом Дьюком, снабжал ее информацией, которую черпал из абсолютно открытых источников, но которая при определенной обработке и подаче могла быть интересной для ее начальства. Отсутствие же какой-то конкретики она успешно восполняла сведениями от других агентов, благо их число в ее агентурной сети в России расширялось пропорционально увеличению эмиграции из нее в Британию и другие страны.
Да-да! В России дела шли все хуже и хуже. И чем больше официальные лица этой вконец замученной коррупцией и откровенным цинизмом правящей элиты страны заявляли об успехах, инновациях и модернизациях, тем меньше на что-то способных людей желало жить в ней. За очень короткий срок число выходцев из России, проживавших только в Англии, возросло до 800 тысяч. Они становились неисчерпаемым источником информации для Бэт и ее подразделения, поскольку охотно рассказывали о том, что происходит в России, за стенами Кремля и в региональных центрах влияния. При этом никто из них не считал себя предателем, поскольку сливал информацию не за деньги, а за просто так. В нескончаемых беседах о судьбах многострадального отечества в многочисленных лондонских пабах и ресторанах. Так что отдел Элизабет Ботвелл процветал, начальство было довольно, она успешно продвигалась по служебной лестнице, не давая никаких поводов для досужих домыслов и подозрений.
Правда, после дела Литвиненко[36] все службы «Сикрет Сервис», допустившие гибель этого важного для нее человека, подверглись тщательной проверке. Но за безопасность Литвиненко отвечала не она, а потому лично на ее карьере этот досадный инцидент никак не отразился. Более того, учитывая особую важность для британских спецслужб некоторых осевших на постоянное место жительство в Лондоне российских граждан, кураторство над ними было поручено отделу Бэт, которое сопровождалось дополнительными финансовыми вливаниями, льготами и привилегиями.
После развала Российской Федерации количество ее подопечных значительно возросло. Теперь она лично отвечала за безопасность таких бонз, как Чабисов, Шахревич, Бурбулис, и прочих ВИПов.[37] Но не это ее беспокоило в последнее время. Гораздо больше ее волновало отсутствие связи с Дином, который уже около двух лет не подавал признаков жизни. Она всякий раз порывалась набрать заветный номер телефона, но затем откладывала звонок до лучших времен. На самом деле она боялась позвонить и узнать, что с Дином что-то случилось. Его исчезновение совпало по времени с крушением России, и он мог стать жертвой каких-либо разборок. А так бы хотелось его увидеть, почувствовать его прикосновение, услышать его голос…
— Мисс Элизабет! Мисс Элизабет!! — громкие крики с палубы вывели Бэт из состояния транса. — Срочный звонок из Лондона!
Бэт быстро собралась с мыслями, подплыла к яхте, стремительно взлетела по трапу на палубу, где ей тут же передали телефон.
— Ты чем там занимаешься? — в голосе Пола звучали нотки недовольства.
— Плаваю, — призналась Бэт.
— Нашла время! — пробурчал шеф, которому, судя по всему, опять грозила бессонная ночь.
— А что-то случилось? — Бэт посмотрела на висящие в кают-компании часы и поняла, что в Лондоне сейчас около четырех часов утра, а значит, случилось что-то экстраординарное, раз Пол Хантерс позвонил ей в это время.
— Случилось!!! Чабисов жив, и он на Урале…
Глава XXXII Сделка (Екатеринбург. 2016)
Чабисов лежал на узкой камерной койке поверх одеяла. Наверное, это не разрешалось, но он плевать хотел на правила этих мерзавцев, посмевших выкрасть его столь наглым способом и доставить сюда. Они еще пожалеют, что связались с ним! Гады, гады, гады!!! Он ворочался с боку на бок, потом вскакивал и метался по узкому пространству камеры. Ему было тесно, ему не хватало воздуха, а самое главное — его душила бессильная злоба на эту гэбню, на собственную службу безопасности, на самого себя. Лишь воспоминания об Алессии не вызывали у него гнева. Наоборот, мысли о ней как-то сразу успокаивали его. Вот и сейчас, стоило ему о ней подумать, как по телу сразу же разлилось приятное тепло, нахлынули воспоминания об их близости, о…
Замок в двери неприятно заскрежетал. Чабисов очнулся от нахлынувших на него воспоминаний и приподнялся на кровати. На пороге стоял человек приблизительно его возраста, невысокого роста, с выправкой военного: «Генерал Лазуренко. Председатель Комитета госбезопасности Уральской Республики», — представился он.
— И что? Прикажете к вам так обращаться? Товарищ генерал?! — Чабисов сверлил вошедшего ненавидящим взглядом, что тому, судя по его поведению, было абсолютно безразлично. Он спокойно прошел вглубь камеры, к стоящему у торцевой стены железному столу, и сел на намертво прикрепленный к полу стул: — Вы можете называть меня Феликсом Игоревичем.
— Железный Феликс! — желчно усмехнулся Чабисов. — Я вас вообще никак не буду называть. Я объявляю голодовку. И не произнесу ни слова, пока не встречусь со своим адвокатом.
— Это ваше право. Только я попросил бы вас сначала выслушать мои предложения. Я пришел сюда для того, чтобы попытаться заключить с вами обоюдовыгодную сделку… — Чабисов метнул на посетителя заинтересованный взгляд, что не осталось незамеченным опытным оперативником. — Я вижу, что вас это не оставило равнодушным. Обещаю, что наш разговор не будет никогда предан огласке. Более того, если вы сами когда-нибудь на него сошлетесь, я заявлю, что это выдумки и ложь.
Чабисов сел на койку и посмотрел прямо в глаза Лазуренко:
— Да-да, Антон Борисович! Вы не ослышались. И это лишь подтверждает тот факт, что я сюда пришел не с пустыми руками.
— Я предлагаю вам сделку, — продолжал Лазуренко. — Если мы договоримся, вы получите полную свободу передвижения, сможете арендовать под свой штаб, для своих адвокатов и сторонников любой понравившийся в Екатеринбурге особняк, подготовить свою линию защиты для предстоящего процесса, давать пресс-конференции и встречаться с журналистами, в том числе зарубежными.
— Что-то слишком много свободы. А не боитесь, что я при таком раскладе просто сбегу? — с усмешкой заметил Чабисов.
— Не боимся. Поскольку всему этому будет предшествовать пресс-конференция, на которой вы заявите, что ваш приезд в Екатеринбург — это ваш добровольный выбор. Что вы решились на этот шаг, потому что хотите раз и навсегда положить конец порочной практике, укоренившейся в нашем государстве, когда людей судят заочно, приписывая им все мыслимые и немыслимые грехи. Что если бы в свое время в постсоветской России состоялся процесс над КПСС, возможно, нам бы удалось избежать фальши и лицемерия последующего периода. Ну и так далее… — Лазуренко закончил и выжидающе посмотрел на Чабисова.
— Я понял, чего вы хотите. Взамен на мое заявление о добровольном, а не насильственном возвращении на историческую родину я получаю практически полную свободу. Могу нанимать каких угодно адвокатов, использовать СМИ для пропаганды своей позиции, встречаться с единомышленниками.
— Абсолютно точно, — подтвердил Лазуренко.
— И тем самым вы не замазаны. Говоря «вы», я имею в виду спецслужбы Урала, подготовившие и осуществившие эту наглую операцию, это чудовищное похищение, эту вопиющую, позорную акцию… — Чабисов опять потерял контроль над собой.
— Держите себя в руках, — резко оборвал его Лазуренко. — Вы трезвый, расчетливый и циничный политик. Я предлагаю вам сделку. Условия ее вам понятны. В случае согласия ни вы, ни ваши кураторы не теряете лица. Вы остаетесь свободным человеком. Захотели — приехали. Захотели — нет. Это лучше выглядит в глазах общественности, нежели факт того, что вас, словно куклу, умыкнули с яхты и доставили сюда.
Чабисов злился. И еле сдерживал себя. Но он славился тем, что доводы разума для него всегда были сильнее эмоций. Он понимал, что предложение Лазуренко лично для него имеет ряд преимуществ. Помимо личной свободы оно действительно дает возможность хорошо подготовиться к процессу, что не исключает победу на нем, а значит, и официальное признание правильности всего того, что делал он со своими товарищами-младореформаторами.
— Хорошо, — вслух произнес он. — А если я откажусь?
— Если вы откажетесь, тогда вам придется остаться в следственном изоляторе. Правда, у вас будут улучшенные условия содержания, дабы не вызвать кривотолков. Хотя, если честно, по мне — так наиболее подходящее место для вас — афганский зиндан, ибо ничего лучшего вы не заслуживаете.
— Вы меня пугаете? — спросил Чабисов не скрывающего своей ненависти к нему Лазуренко.
— Упаси бог! Я знаю, что вы не из трусливого десятка. Поэтому даже не пытаюсь запугивать вас. Просто выражаю вам свое личное отношение. Хотя делаю это совершенно зря. Прочь эмоции! Я пришел к вам договориться. Условия вам понятны. Вы их принимаете?
— Принимаю, — неожиданно для себя самого выпалил Чабисов. — Но только при одном «но»! Расскажите, как вы умудрились выкрасть меня с яхты, да так, что там почти никто этого не заметил?
— Если это действительно ваше условие, то я вкратце расскажу вам, как все происходило. Только договоримся так. Вы сейчас даете мне слово, что завтра в 11.00 по местному времени соберете пресс-конференцию с участием местных и зарубежных СМИ. На этой пресс-конференции вы сделаете официальное заявление о том, что решение о вашем участии в готовящемся в Екатеринбурге процессе было принято вами абсолютно самостоятельно, без какого-либо влияния извне. Что вы ознакомились с условиями такого участия и решили, что это важно не только для настоящего, но прежде всего для будущего России и мира.
— А почему же я не уведомил об этом своих соратников, друзей, кураторов, как вы их называете? — не без иронии спросил Чабисов.
— Вы не сделали этого из опасения того, что вас могут отговорить, переубедить, задержать, может, даже силой.
— Хорошо. Если меня спросят о подробностях бегства, что я должен говорить?
— Никакого бегства не было. Просто вы подумали, что ваш легальный приезд в Екатеринбург может вызвать осложнения. Такое уже бывало в жизни, когда на пути важных решений и свершений вдруг возникали обстоятельства непреодолимой силы: то самолет взорвется, то корабль утонет, то человек чем-то отравится или внезапно умрет от инфаркта. Дабы исключить малейшую вероятность столь печального для себя исхода, вы решили воспользоваться предложением международной группы ваших доброжелателей, которые пообещали через ваших хороших знакомых, что доставят вас в Екатеринбург в целости и сохранности при условии, что вы четко выполните все их инструкции. В результате вы сидите перед журналистами абсолютно невредимый, что лишь доказывает правильность вашего решения, — Лазуренко все это разъяснял Чабисову монотонным уставшим голосом, за которым пытался скрыть собственные негативные эмоции по отношению к человеку, которого искренне полагал одним из основных могильщиков России.