— Да где ж он у них? В кармане? — не унимался Никешка.
— Может и в кармане. Может складной такой. Ты что знаешь? Я вот в городе насмотрелся на них… Серьезные ребята. На ветер слова не выбросят.
Тем временем на берегу озера началась оживленная беседа городской пионерии с деревенскими ребятами. Вначале маленькие коммунщики конфузились своих бойких гостей, но вскоре освоились и рассказали им всю историю птичника и крольчатника. Рассказ Мишки то-и-дело прерывался возгласами пионеров.
— А кто этот Филька?
— Кулацкий сын!
— Ну, ну, дальше!
— Зазвал он меня, — повествовал Мишка, — за сарай и дал по зубам. Чтобы значит я не говорил никому о деле.
— Вот негодяй! — воскликнул Андрюша Уткин, краснощекий пионер с удивительными голубыми глазами. Эти глаза блуждали где-то, словно Андрюша потерял что-то или о чем-то позабыл и никак не может вспомнить.
— А недавно Филька гусей возил в город и бумагу получил: дескать племенные у него гуси. Артель сейчас они организуют. Отец его и другие еще…
— Из кулаков?
— Больше из кулаков!
Андрюша Уткин покраснел и, заикаясь, сказал:
— Ну, ребята, этого так нельзя оставить.
— Да не мешай ты! Сиди!
Андрюша притих, но во время рассказа Мишки несколько раз открывал рот, пытаясь вмешаться в повествование. Андрюшу поминутно одергивали, и наконец он притих и сидел, не шевелясь, слушая нехитрый рассказ Мишки.
— Ну, а все-таки вы победили! — не вытерпел Андрюша, когда Мишка закончил рассказ. — Ведь это теперь все ваше? — спросил он, показывая на новые постройки и вальеры, в которых прыгали кролики.
— Наше, — твердо сказал Мишка, — а только до победы еще на жеребце скакать надо. Федоров говорит, — слезы это, а не хозяйство.
Так в разговорах с гостями прошло около часу. Потом все направились осматривать новое жилье, крольчатник и птичник. Сходили в избу к Федорову, где помещалась сушильня.
Больше всего понравились гостям кролики, тем более, что гуси очень грубо обошлись с голыми ногами трех гостей, оставив на память о себе здоровые синяки.
Осмотрев хозяйство, закусили печеной в золе горячей картошкой, после чего Мишка предложил гостям поудить рыбу.
— Вот хорошо-то! — обрадовался Андрюша.
С такой же радостью было встречено это предложение и всеми остальными ребятами.
— Сетями ловить? — осведомился Андрюша.
Мишка мотнул головой.
— Не… сетями тут нельзя. Все озеро в корягах.
Пионеры оказались заядлыми удильщиками. Во время ужения рыбы Мишка вспомнил очкастого и его совет о разведении окуней в Займищенском озере. Он рассказал об этом пионерам и добавил:
— Если бы и вправду можно было пустить в то озеро рыбу, так там сетями за милую душу ловить можно.
Сообщение Мишки заинтересовало пионеров. Андрюша Уткин попросил слова и взволнованно сказал:
— Ну, ребята, этого дела нельзя так оставить!
И тут же предложил переправить часть рыбы в Займищенское озеро.
— Да, посиди ты на месте! — сказал рябой пионер Кротов, подсекая подлещика, и, выбросив у его на берег, передразнил Андрюшу.
— Ну, ребята, этого дела так нельзя оставить!
— Что ж, ты съагитировать думаешь окуней: так и так мол, товарищи окуни. Поскольку вас неудобно ловить здесь сетями, перейдите, пожалуйста, в соседнее озеро.
— Ребята, — закричал возмущенный Андрюша, — Кротов опять глупости говорит!
За Андрюшу вступился Мишка.
— Рыбу не хитро перетащить… Утром мелкоту можно корзинками наловить в камышах, а перенести в ведрах — пустое дело.
— Ну, вот видишь! — торжествующе посмотрел на Кротова Андрюша.
Кротов хотел что-то ответить, но в это время на берегу появился Федоров.
— Будь готов! — закричал он весело.
— Всегда готов! — со смехом гаркнули пионеры.
— Ну, а ежели готовы, — раздевайтесь и айда купаться!
С шутками и смехом все разделись и один за другим полетели в нагретую воду озера. Визг, уханье и крики понеслись над озером и раскатились эхом по всей водяной шири. Федоров уплыл на середину и оттуда пускал могучее:
— Го-го-го-го!
Тем временем подошли и остальные коммунщики. Сбросив одежду, они кинулись, поднимая фонтаны брызгов, в воду и подняли веселую возню с ребятами. Один Никешка стоял в стороне, поджимая ногу, как гусь, и, плеская воду на волосатую грудь, поеживался да покрякивал:
— Ух, хорошо! Ну, и вода! Прямо молоко парное.
Потом развели костер и начали варить уху. Пионер Маслов, которого в школе за красный нос дразнили «Сургучом», отобрал штук шесть подъязков и попросил соли.
— Я вас угощу сейчас копченой рыбой! — сказал Маслов, потроша рыбу.
Коммунщики переглянулись.
— Ну, ну! Попробуем, угости!
Маслов засучил рукава, ловко втер соль в подъязков, вытащил из кармана кусок бичевки, нанизал рыбу на бичевку и, взяв из костра несколько пылающих сучьев, развел в стороне другой костер. Над костром поставил треногу и к треноге прицепил связку рыбы.
— А сейчас. — сказал Маслов, — давайте чего-нибудь сырого, чтобы дыму было побольше.
Мишка схватил охапку сучьей, подбежал к озеру и сунув сучья в воду, кинул охапку на костер. Густой дым столбом поднялся к небу.
Пока варилась уха и коптилась рыба, гости и хозяева разговаривали обо всем, о чем только можно говорить после купанья, в ожидании хорошего ужина.
Федоров обратился к пионерам и сказал:
— Вы бы того… этого… Ребят наших сорганизовали в пионеров… Мы хоть сами и неорганизованные, а вот ребятам это надо. Пусть уж они будут по-настоящему советские.
Андрюша взволнованно попросил слова и, не ожидая разрешения, сказал заикаясь:
— Ну, ребята, этого дела нельзя так оставить! Я предлагаю организовать всех без исключения.
Никешка захохотал.
— Верна! Принимайте и меня в пионеры. Ножницы только подарите. Бороду состричь.
Коммунщики захохотали.
— Ну, вострый же этот Никешка. И где он язык, дьявол, точит?
Андрюша покраснел:
— Вас я не говорю в пионеры… Вас в партию надо…
— Эва! — усмехнулся Рябцов, — тут до партийной ячейки три дня скакать — не доскачешь. Может кто и рад бы записаться, а куда подашься?
— Но… Это очень странно! — удивился Андрюша, — раз вы не кулаки, значит надо в партии состоять. Как же без организации? Ведь это же очень трудно!
— Безусловно трудно, — кивнул головой Федоров, — но только такое дело еще не ушло от нас… А ребят вы устройте. Ребят непременно надо в пионеры.
— Ни к чему нашим ребятам пионерство, — рассердился Никешка. — Работают они с прилежаньем, работы в невпроворот, а касательно того, чтобы под барабан ходить, — пустяковина это.
— Вот неправда-то! — всплеснул руками Андрюша, но Кротов перебил его:
— Вы, дядя, ошибаетесь! — сказал он и, посматривая исподлобья на Никешку, повел речь о пионерах.
Был Кротов красой и гордостью пионеров горбазы. Говорил он хотя и не очень красноречиво, но так увлекательно, что можно было его слушать не уставая.
И Кротов не ударил в грязь лицом. Спокойно и не торопясь он разъяснил задачи пионеров, рассказал про обычаи и кончил свою речь так:
— Мы помогаем друг другу. И это не слова. Мы услыхали вот, что где-то в глухой деревне ребята устроили птичник. Никто из нас этих ребят и в глаза не видел, а как только узнали мы, что помощь им нужна, — сразу же и собрали эту помощь. Правда ребята эти не пионеры, но по всему видно, что они пионерами будут.
— Да хоть завтра! — сказал Мишка.
— А по мне хоть и сейчас! — тряхнул головой Пашка.
— Ну, вот, — просиял Кротов, — завтра же и устроим все это дело.
Андрюша, воспользовавшись перерывом, поднял руки вверх и торопливо сказал:
— Относительно помощи. Ну, вот… Привезли инкубатор. В сельсовете оставили. Тащить тяжело. Лошади не было. Очень хороший инкубатор. Керосиновый нагрев. Можно лампами.
Пока к Андрюше тянулась рука, чтобы одернуть его, все это он выпалил не переводя духа. И откровенно говоря, сорвал всю торжественную передачу инкубатора, о чем так долго и горячо говорили пионеры перед поездкой. Но Андрюшин залп доставил большую радость всем коммунщикам.
Никешка подмигнул глазом и, крякнув от удовольствия, протянул Андрюше руку.
— Это да! Это шефы!
Андрюша растерянно оглянулся по сторонам, как бы спрашивая: можно ли пионеру при таких обстоятельствах подавать руку, но так как все смеялись, он решительно пожал негнущуюся ладонь Никешки и сказал:
— Сейчас можно, по-моему!
Тем временем закипела уха. В край котла застучали ложки, а когда в котле показалось показалось дно, Маслов снял с треноги копченую рыбу и предложил угощаться. Сам он не стал есть копченку. Может быть потому, что боялся собственной стряпни, а может быть не хотел лишать удовольствия других. Но как бы то ни было, копченая рыба понравилась всем. Кузя, старательно обглодав голову, бросил ее в костер и, вытерев рот рукавом, сказал:
— Сейчас можно, по-моему!
Тем временем закипела уха. В край котла застучали ложки, а когда в котле показалось показалось дно, Маслов снял с треноги копченую рыбу и предложил угощаться. Сам он не стал есть копченку. Может быть потому, что боялся собственной стряпни, а может быть не хотел лишать удовольствия других. Но как бы то ни было, копченая рыба понравилась всем. Кузя, старательно обглодав голову, бросил ее в костер и, вытерев рот рукавом, сказал:
— Скусная, дьявол. Надо будет такую практику почаще иметь!
Над озером сгустилась мгла. Большие майские жуки с гуденьем носились в воздухе.
В деревне кто-то пьяным голосом тянул «мы беззаветные герои»…
Высоко над головами загорались пушистые звезды. И ночной ветер тихо шевелил камыши.
Дымя туманами, дышала мощная грудь земли, и к этой земле припали ребята, засыпая крепким сном.
Керосиновые лампы становятся гусиной мамой
Утром, когда все встали и работали в крольчатнике и на птичнике, Маслов собрал пионеров и с таинственным видом сообщил:
— Товарищи… дело тут нечистое. К гапоновцам попали!
— Ты что, сдурел?
— Он еще не выспался!
— А ну-ка, дай я щипну тебя?
Маслов, не говоря ни слова, схватил Кротова и Андрюшу за рукав и потянул их в сторону шалаша. Остальные пионеры двинулись за ними следом.
— Это что? — ткнул Маслов в темный угол шалаша.
Ребята просунули головы в дверь. Острый запах прелых листьев и сена ударил крепко в нос. По стенам стояли топчаны.
В углу валялась охапка сгнившего сена. Ребята вошли в полутемный шалаш и в недоумении остановились перед портретом, который глядел на пионеров колючими, змеиными глазами.
— Гапон! — продохнул Кротов.
Андрюша заволновался:
— Ну, ребята, этого дела нельзя так оставить!
— А ты с инкубатором вчера сунулся!
— Прошу слова! — поднял руку краснощекий пионер Бобров.
— Я вношу такое предложение, — сказал Бобров, — потихоньку удрать отсюда, а после разоблачить их в газете.
— А инкубатор куда денем?
— Инкубатор?.. Очень даже просто: организуем в деревне ребят и передадим им.
Кротов подошел к портрету, снял его со стены и, повертев в рукав, бросил на топчан.
— Н-да! — процедил сквозь зубы Кротов, — Гапон и есть.
— Надо удирать! — предложил Бобров.
Кротов посмотрел на него и усмехнулся:
— Эх, ты, пионер?! Куда же удирать, когда тут ребята есть. Наоборот, остаться надо и разъяснить ребятам их заблужденья.
В это время в шалаш влетел Мишка.
— Завтракать идемте!
Пионеры хмуро поглядели на Мишку, рассматривая его точно теленка с тремя головами. Кротов взял портрет Гапона и поднес его к Мишкиному носу.
— А это что у вас за портрет? — спросил Кротов.
— Это?.. Революционный какой-то!.. А кто, и сами не знаем…
— Та-ак, — протянул Кротов, — значит вождь ваш?
— Ясно — вождь! — твердо произнес Мишка.
Пионеры переглянулись. Андрюша взволнованно крикнул:
— Ну, ребята, этого дела нельзя оставить!
Кротов бросил портрет Гапона на топчан.
— А кто у вас разъясняет про этого вождя? — На слове «вождя» Кротов сделал многозначительное ударение.
— Никто не разъясняет! — беззаботно ответил Мишка, — портрет этот Рябцову один кулак заместо жалованья дал.
— А это что у вас за портрет?
Мишка рассказал всю историю портрета, удивляясь в душе тому, как можно так долго разговаривать о каком-то портрете, когда стынет уха.
— Н-да, — протянул смущенно Кротов, выслушав историю портрета, — интересная историйка! — и поглядел неодобрительно на Маслова, который в это время с любопытством начал рассматривать клочок гнилого сена. Остальные пионеры сконфуженно покашливали. Кто-то в задних рядах прошипел явственно:
— Сургуч!
И только Андрюша не растерялся.
— Ребята, этого дела нельзя так оставить!
— Да какого дела-то? — посмотрел Кротов на Андрюшу.
— А чтобы кулаки вместо жалованья портреты разной гидры давали! Я предлагаю разоблачить в газете.
Мишка, не понимая в чем дело, смотрел с удивлением то на одного то на другого и наконец спросил:
— Уху-то будете есть?
— Будем, Миша! — ответил за всех Кротов, — портрет вы этот выкиньте вон. Это же портрет врага народа.
Хлебая уху, Кротов рассказал коммунщикам все, что он знал о Гапоне, и предложил уничтожить портрет, но коммунщики только посмеялись над этой историей.
— Не гож оказался? Ну так в костер его!
* * *Пионеры пробыли четыре дня. За это время они успели побывать в деревне, поговорить с ребятами насчет организации пионерского отряда, но тут им определенно не повезло. Ребята, хотя и слушали пионеров, но сами не выступали, а когда Кротов предложил записываться, Филька закричал:
— Эва хитрые какие! Не поддавайся, ребята! Утекай, пока не поздно!
Собранье разлетелось, словно мякина под ветром. Пионеры пытались еще раз созвать собранье, но ребята каждый раз улепетывали так, что только пятки сверкали. Тогда Кротов и Маслов попытались связаться с ребятами через учительницу. Но и тут не повезло. Учительница — старая грымза — жевала губами и, сердито посматривая на пионеров поверх очков, пришепетывала:
— Ничего не знаю… В мою программу не входит…
Посмотрели пионеры на иконы, перед которыми горели затепленные заботливой учительницей лампадки, и, решив, что здесь они поддержки не встретят, ушли, как говорят, не солоно хлебавши.
Обозленные неудачей, пионеры целые дни проводила среди коммунщиков. За время своего пребывания на берегу озера они успели сбить крепкое звено пионеров из маленьких коммунщиков, ловили в камышах корзинами мелкую рыбешку и перетаскивали ее в ведрах в займищенское озеро. Маслов и Бубнов, главные техники и механики шефского отряда, возились с инкубатором, разъясняя Мише Бондарю и Федорову, которые особенно заинтересовались «машинкой», совсем нехитрое устройство аппарата для искусственного высиживания цыплят.
Бубнов так и сыпал учеными словами:
— Телетермометр… Регулятор теплоты… Магнитное реле… Угольник-кронштейн… Термостат. Регулировочный винт… Вакуум…
Несложный механизм инкубатора был усвоен вполне и Бондарем и Федоровым. Бондарь даже удивился, когда пионеры закончили свое объяснение.
— Слова тут только мудреные, а так ежели, по совести, проще пареной репы аппаратик. Однако до чего же человеческий ум доходит!
— Верно ведь простой? — обрадовался Маслов и тут же откровенно сознался:
— Мы перед отъездом хотели специальные курсы пройти, как обращаться с инкубатором. А как начали его изучать, так уже через три часа могли его собрать и разобрать с завязанными глазами.
В день отъезда пионеров кролики увеличили население вальеров на 193 кроличьих головы. Андрюша волновался и уговаривал всех не говорить слишком громко, потом попытался успокоить одну крольчиху прикосновением руки, но разъяренная крольчиха так мотнула головой, что Андрюша поспешно отдернул руку и начал торопить всех с отъездом.
Провожали пионеров до деревни, а когда подвода тронулась и красные галстуки поплыли обратно в далекий и невиданный ребятами город, даже молчаливый Кузя забормотал что-то вроде приглашения приезжать почаще.
— До свидания! До свидания!
— Пишите! Приезжайте!
— До следующего года!
— Миша — кричал Андрюша, стоя на коленях в телеге, — пиши, как рыба будет жить в новом озере.
Густые облака пыли скрыли пионеров.
Тогда по деревне пронеслась неслыханная песня и покатилась в дремные поля:
Оставшиеся ребята подхватили:
Пионеры уехали, оставив как след своего пребывания: звено пионеров, инкубатор и книги. Для хозяйства особенно ценным оказались книги по кролиководству. Пригодилась и небольшая брошюрка об устройстве и работе инкубатора.
Обычные работы, которыми занимались коммунщики, ежедневно шли своим чередом и подвигались вперед, к концу июня перепахали тальники, но так как зерна для посева не было, да и сеять яровые было уже поздно, решено было пустить все пять гектаров под турнепс. Одновременно началась усиленная заготовка и сушка ягоды. Работой были заполнены все дни с утра до наступления сумерок.
Вечерами по окончании работ, когда жаркий день сменялся приятной прохладой и с озера начинал дуть легкий ветерок, коммунщики проводили время около костра… Тут они толковали о работах на завтрашний день, рассказывали о своей трудовой жизни, строили планы на будущее, а порою пели песни. Вечно веселое настроение Никешки постоянно оживляло эту семью, еще недавно совсем чужих людей, которая была теперь спаяна самой тесной дружбой и согласием.