– А Тина?
– И подавно…
ГЛАВА 7
В два-три дня какие-то солдаты закончили в желтом домике отделочные работы: стены обшили деревом, заменили столярку, раковины и унитазы, поставили золотистые смесители воды, постелили вишневый линолеум… Зачем? Зачем?!! Ведь ничего этого для продуктивной творческой работы нам не нужно было. Там, у себя дома, в подвале бани… Какие там были славные времена! И хотя Жора над всем этим посмеивался, мне было приятно слушать трели новых телефонных аппаратов, мигающих зелеными и красными бусинками, видеть сияющие светильники и вдыхать прохладу огуречной свежести, льющейся из по-шмелиному жужжащих кондиционеров… Это была уже не психушка, не подвальное помещение бани или овощного склада, это был рай для ученого: работай – не хочу! Хотя внешне ничего не изменилось: желтый домик для всех оставался заброшенным зданием психбольницы и ничьего внимания не привлекал.
Можно было заметить, что ближе к полудню сюда потихонечку с просторов столицы стягивался ленивый молодой люд – Жорины ребята. В линялых джинсах, в летних штиблетах на босу ногу… Непосвященному наблюдателю могло показаться, что здесь по-прежнему обитают пациенты психушки, слабоумные – тихий, неопасный для общества народ. Так, на первый взгляд, они, ребята, были инертны и малоподвижны. На самом же деле здесь обитали творцы мировой науки! Индивидуумы и интеллектуалы, умники и умницы. Чего только стоили Рафик и Гоша, Юра Смолин и Вит! Один Аленков со своим Баренбоймом стоили сотни дутых член-корреспондентов и академиков.
Вскоре тут была установлена и отлажена нужная аппаратура, расставлены на столах необходимые принадлежности: баночки, скляночки, подложки и подставки – все-все, что требует современная научно-исследовательская мысль для своего самовыражения. А также были обмозгованы все вопросы и разложены по полочкам возможные ответы, призванные высветить содержимое генома Брежнева. Словом, полигон по изучению реакций клеток и их метаболитов, находящихся в биожидкостях изучаемого субъекта был готов к первому испытанию. Когда все произошло, Жора объявил боевую готовность. Это было, как спуск океанского лайнера на воду, как полёт Гагарина! В тертых джинсах, в кедах на босу ногу, подвязанный черным лабораторным халатом с завязанными на пояснице рукавами – капитан! – он произнес свою знаменитую речь. Дорогие мои, сказал он и не разбил бутылку шампанского о борт, а коротко объяснил задачи каждого члена команды, которая отправлялась в плавание по геному генсека. Нас ждут невиданные трудности, сказал он дальше, многие будут проявлять недовольство, большинство из вас столкнутся с непреодолимыми препятствиями, часть сойдет с корабля в первой же гавани, немногие дойдут до конца… Многие погибнут в пучине…
– Жор, ладно тебе… Хватит стращать-то.
– Да, – сказал Жора, – ладно-то ладно, но будет именно так. Это определенно!
И вскоре, буквально на днях, сбылось, сбылось-таки Жорино пророчество: я почувствовал на себе чей-то тяжелый пристальный взгляд.
Только этого мне недоставало: за мной слежка! Ага! Вы хотите знать, какие на мне сегодня кальсоны? Что ж, полюбопытствуйте! К этому я тоже готов.
Но я не был готов к тому, что случится потом!
Потом оказалось: Жора – пророк.
– Как Тина? – спрашивает Лена.
– Как Иоанн Креститель, – говорю я, – помнишь, чем он кончил?
Лена не отвечает – это знает каждый живущий…
ГЛАВА 8
Я радовался жизни, как школьник каникулам. Не нужно было никуда спешить, ни с кем встречаться, ни за кем гоняться. Все эти Фергюссоны меня больше не интересовали. Можно, наконец, заняться любимым делом. Впервые за долгие месяцы я здесь, в Москве, ощутил себя свободным и был по-настоящему счастлив. Теперь мы с Жорой сутками не выходили из лаборатории. И только проверив работу каждого модуля, надежность каждого прибора и даже каждого на нем винтика и убедившись, что мы готовы вступить на путь битвы за вечность не на жизнь, а на смерть, мы позволили себе передышку. Обуздать время по-прежнему оставалось одной из самых заветных наших мечт. Наш желтый домик превратился в логово, в котором уживались два медведя, впавших в зимнюю спячку. Ничто, никакие штормы и бури, никакие тревоги не могли теперь разбудить нас и заставить забыть то, о чем мы все эти годы мечтали. Конечно же, эта зимняя спячка была только видимостью безмятежного благополучия. Нам нужно было остановить бег собственных тел и мыслей, нужен был абсолютный покой, известная мера сосредоточенности и уверенности в своих силах перед стартом. Мы сделали все, чтобы наконец сказать себе твердо: мы готовы. И казалось, уснули, впали в эту самую спячку, чтобы вдруг проснуться. Затишье перед бурей. Перемирие перед атакой. Было позднее лето, август, кончились дожди и установилась городская липкая жара. В тот день жарко было и в прохладе нашего специального бокса. Мы приехали от Брежнева часам к семи вечера, у меня болела голова, жутко хотелось выпить.
– Пива хочешь?
Жора протянул мне банку «Heineken», откупорил свою и пил до тех пор, пока не опустошил.
– Ааа! – крякнул он, – есть хочешь?
– Коньячку я бы выпил.
– Ух, ты! Ну давай!
Он наполнил два граненых стакана до самого верха.
– За тебя, дорогой! – сказал он.
Мы отпили по глотку. И потом, добыв из холодильника кульки с какой-то едой, жадно ели.
– Пусть теперь твои клеточки подождут, – сказал Жора.
Это была шутка. Так рассуждать было просто преступно. Наши клеточки (эпителий мочеиспускательного канала Брежнева) уже часа полтора пребывали в состоянии стресса, они нуждались в нашей помощи, возможно, над ними нависла угроза гибели. Каждый из нас это прекрасно понимал, мы были предельно собраны и напряженно думали, с чего начать. А коньяк и пиво, и съестные припасы были лишь поводом для того, чтобы не выдать своей беспомощности при выборе правильного решения.
– Ну, старик, – сказал Жора, – ты это хорошо придумал.
– Что именно?
Жора не ответил. Я посмотрел на него – он сидел в кресле и, как всегда казалось, спал. Он думал о чем-то своем и уже не слышал меня. А я был совершенно уверен, что сегодня, через час-другой, мы станем свидетелями потрясающих событий, может быть, откроем для человечества новый день. Новую эпоху, эру. Да-да! Если нам удастся осуществить задуманное… Содрогнутся устои мира! Наша идея работает на прогресс человечества, и я молил Небо, чтобы Оно не осталось безучастным к нашим потугам, освятило наши действия и оправдало наши надежды на прекрасное. Ведь все прекрасное приходит с Неба. Мы пили пиво, жевали ломтики холодной ветчины и плавленые сырки «Дружба» и молчали. Наши клеточки терпеливо ждали, когда Жора произнесет, наконец, свое «нам, апредиленно, пора». Стаканы с коньяком так и остались наполненными. Коньяк подождет. Так в полудреме и полужевании прошла ночь. Мы вздремнули вполглаза, и к шести уже были на ногах. Не помню, кто из нас прокричал тогда тихое: «Пора!». Это случилось под утро, когда мы увидели сквозь щелочку между тяжелыми желтыми шторами сиреневую полоску рассвета.
Итак, – началось…
– Есть, – сказал Жора, – кажется, есть. Смотри…
Он возился с клетками мочи Брежнева, выводя их из состояния стресса. Он ухаживал за ними, как за невестой, что-то приговаривая и припевая, подкармливая всякими высококалорийными препаратами и добавками, витаминами и микроэлементами…
А к девяти уже стянулись и наши ребята. Как только все были готовы к работе, раздались первые команды. Жорин голос был смел и звонок:
– Кака, стимуляторы фагоцитоза… Ты не забыла? И контактин!
Какушкина только всплеснула руками.
– Ах! Жорочка!.. Я сейчас…
– Побольше мелатонину! Лей стаканами! – орал Маковецкий, – гормон молодости ему не повредит!
Мелатонин в нанодозах и вправду омолаживал клетки.
– Жор, – Света Ильюшина просто прилипла к Жоре, – а мы клонируем Переметчика?
Жора улыбнулся:
– Какого Еремейчика?
– Ну, не сейчас, в будущем!
Жора улыбался:
– Какое будущее?!
Ему бы белый мундир, да чтобы на нем – звон медалей на груди! – подумалось мне. Роль капитана дальнего плавания была бы сыграна им безупречно. Наше море как раз штормило, но корабль победоносно разрубал носом волны жизни генсека. Капитан гремел:
– Тань, подкинь им еще АТФ и нашу гремучую смесь.
– Чего сколько?..
– Не жалей!… – просил Жора.
Нам помогала Танечка, жена Васи Сарбаша, молчаливая и серьезная, безропотно выполнявшая все наши просьбы и поручения. Я делал то же самое с лейкоцитами слюны Брежнева.
– Анюта, прибавь, пожалуйста, света, – просил я, – им темно.
– Ага, счас… Но я – Таня, Татьяна. Рест, ты бы привез всех их сюда.
– Хорошие люди должны быть вместе, – поддакнула Ирина.
– Ой, Тань, прости, пожалуйста…
Не первый раз я называл Жориных ребят привычными для меня именами. Они относились ко мне с пониманием.
– Анюта, прибавь, пожалуйста, света, – просил я, – им темно.
– Ага, счас… Но я – Таня, Татьяна. Рест, ты бы привез всех их сюда.
– Хорошие люди должны быть вместе, – поддакнула Ирина.
– Ой, Тань, прости, пожалуйста…
Не первый раз я называл Жориных ребят привычными для меня именами. Они относились ко мне с пониманием.
– Ты опять ими бредишь, – сказал Жора.
Мне на это нечего было сказать.
– А что бы делала Тина, появись она здесь ненароком? – спрашивает Лена.
– Понятия не имею. Разве что…
– Что?..
– Понятия не имею!..
И наши подопечные не подвели – клетки ожили, откликнулись на наши усилия вернуть их к жизни и были благодарны за это. Они вырвались из плена тучного стареющего тела своего хозяина и обрели вторую молодость. Этому невозможно было не радоваться, и мы радовались вместе с ними. Это был безусловный успех! Мы ликовали! Но это еще не была победа над старостью. Главное же дело, конечно, было в том, что мы убедились в жизнеспособности клеток. А во-вторых, – нужно было ответить на вопрос, сколько в геноме нашего подопечного осталось активных генов, поддерживающих жизнь всего организма. Это была чрезвычайно трудная проблема. Мы понимали, что в течение ночи, как бы мы ни старались, ответы на эти вопросы нам получить не удастся. И готовы были работать денно и нощно, чтобы время от времени в тишине лаборатории раздавалось тихое «Есть!». Мы ликовали! Никто, разумеется, нас не тревожил. Теперь в помощи наших ребят мы не нуждались, и Жора запретил им приходить на работу. Телефоны были отключены, иногда наше одиночество нарушала Ирина, чтобы пополнить съестные запасы и забить холодильник пивом. Все. Больше никто живой не проникал в наше логово. Назойливо жужжал вентилятор, щелкали термодатчики, мигали разноцветные лампочки… Жизнь не замирала ни на секунду. Мы поочередно дежурили у камер, где роскошествовали наши питомцы, спали урывками на полу или на столах, или сидя в креслах, ели наспех и тянули из холодных запотевших жестянок ледяное пиво. Мы ликовали! Только коньяк оставался нетронутым. Когда стало ясно, что мы близки к цели (на пятый или седьмой день), Жора спросил, что же мы будем делать с нашим открытием.
– Ничего, – сказал я, чтобы что-то ответить, поскольку вопрос не нуждался в ответе.
Иногда мы обсуждали наше будущее, но слова, которые мы произносили, его не проясняли. Это было непередаваемо. Наше будущее было трудно себе вообразить.
– Оно размыто, как юношеские годы Иисуса, – сказал Жора. – Будущее – это страна без границ.
Мы спорили. Гены работали как часы. Мы убедились, что этой работой можно управлять, как лошадью. Гены были чутки к нашим командам и смиренно послушны. Вскоре мы установили, что гены жизни нашего клиента процентов на девяносто уже исчерпаны. Они напрочь заблокированы, и считывание с них генетической информации возможно только при определенных условиях специальными средствами и способами. К тому же, так называемое «число Хейфлика» – максимально возможное количество делений для нормальных человеческих клеток – равно не пятидесяти, как это наблюдается у здоровых людей, а всего лишь семи.
– Еще несколько делений, – сказал Жора, – и наступит…
Он пытался раскурить свою трубку.
– И наступит конец. Конец генетического кода вождя. Просто конец.
– Если открыть шлюзы для здоровой информации, – рассуждал я, – и заблокировать гены всех его болезней и стенокардии, и геморроя, и атеросклероза, и…
– И что?
– Он может жить еще лет пятнадцать-двадцать. А может и все пятьдесят.
– Почему не семьсот восемьдесят шесть, как Самуил? Кто-то жил даже дольше. Кажется, Мафусаил…
– В самом деле!
– Но зачем? – спросил Жора.
Я посмотрел на него – он улыбался. Эту его самодовольную улыбку я хотел погасить своим крепким вопросом в лоб: «Это ты организовал за мной слежку?».
– Зачем? – снова спросил он и взял свой стакан.
Теперь улыбался я. Своим дурацким «зачем?» Жора всегда выбивал у меня скамейку из-под ног. Что на это ответишь? У меня опускались руки, когда я слышал этот иронично-насмешливый шипящий звук, летящий над моей головой. Единственная мысль «увернуться бы!» заполняла мой мозг. Правда, время от времени, произнося его, Жора будил во мне желание побыстрее добиться желаемого результата. Я знал, что он знал, как на меня действует его вопрос и ничего не предпринимал, чтобы изменить ситуацию. Да и как можно было уйти от того, что всегда было с нами?
Я молчал, а Жора, не замечая моего кричащего молчания, тем временем наполнял мой стакан.
– Бери, – сказал он.
Мы сделали по два-три глотка и стали доедать остатки ветчины.
– Слушай, – вдруг сказал он, – не лучше ли нам заняться этническим оружием, а? – Прекрасная перспектива!
Я даже перестал жевать ветчину.
– С чего бы это?
– Этническая чистка…
– Бред, – сказал я, – голый фашизм.
– Избирательность – прекрасная штука. Не обязательно уничтожать ненавистный этнос. Можно стрелять в любой геном… На выбор.
– Я представляю себе…
– Очень слабо, – сказал он, – это ведь господство над миром. И какая это дьявольская страсть – повелевать! А? А?!!
– Наполеоновские планы…
Жора не слушал меня.
– Если добиться того, чтобы гены слышали твое слово…
– Гаряев…
– При чем тут Гаряев?! Мы ведь умеем посильнее Гаряева. А телевизор и радио – наше оружие – теперь в каждом доме. Ты представляешь себе размах?! Плюс двадцать пятый кадр…
Когда-то, совсем недавно, Жора уже делал попытку обсудить со мной возможность применения этнических пуль, я уклонился, и вот он опять прицелился прямо в мой глаз.
Затем Жора встал, тщательно вытер пальцы обрывком газеты и, подойдя к вешалке, снял чье-то пальто.
– Ты куда? – спросил я.
– Слушай, а кто такой этот Переметчик?
Я пожал плечами: да никто! Пустота, пыль, мол, чердачная пыль. Жора тоже дернул скальпом, мол, зачем нам эта пыль, мол, просто – пф!.. И все тут!
– Ты уходишь? – снова спросил я.
– Подрыхну маленько…
Он подошел к дивану и, не раздеваясь, бросил на него свое большое вялое тело. Затем небрежно натянул на него синее драповое пальто и затих. Выспаться! Это была наша мечта. Я так и не спросил у него, замечал ли и он за собой слежку. А что если и он знал, что за мною следят? Но как можно?! Зачем?!! Когда я убедился, что клеткам ничего не угрожает, и теперь они могут жить вечно, я тоже растянулся на какой-то кушетке. И тотчас уснул. Пусть следят…
Но нередко мою радость омрачали мысли об Азе и ее малыше: как они там? И тогда я звонил Юле: «Привет!».
ГЛАВА 9
– Ты спрашиваешь, почему именно Брежнев?
– Да.
– Из всех живых вождей он был для нас самым близким и, пожалуй, самым доступным. Нашим спецслужбам ничего не стоило подпустить нас к нему. Во-вторых, вождь был стар и немощен, и как материал для изучения очень нам подходил. Наконец, он был вождь. Пусть там говорят что угодно, но он правил страной не слабее Римской. И много чего другого…
Нам нелегко было завоевать доверие генерала и пробиться сквозь толпу тех, кто суетился вокруг власти. Все эти член-корреспонденты и академики, работающие в официальной медицине, вся Академия Наук, прикормленная из рук правительства, стояла у нас поперек горла. Впрочем, это ведь обычная конкуренция, борьба за место под солнцем. Нас здорово выручила наша «гремучая смесь», коктейль разных генов. Мы и сами не ожидали такого разительного успеха. Наш генерал хорошенько на этом грел руки, поэтому так отчаянно нас защищал. Мы даже ездили на правительственных авто и уже мечтали о совсем дерзких вещах. Козни, конечно, были, но он с ними успешно справлялся. По его рассказам он беспощадно боролся с нападками, и доходило до того, что самых яростных наших противников приходилось устранять физически – да, он так и говорил: «стирать в порошок». Когда он приходил к нам с известием об очередной расправе, мы с Жорой старались закрыть ему рот, чувствуя свою вину в случившемся. Мы не терзались угрызениями совести, но слышать всего этого не хотели.
Нам нужно было убедиться самим, способны ли мы продлить чью-то жизнь (не мушек, конечно, не крыс и мышей, не слона и не какой-то там тли) хоть на час или день. Но этот час или день должен быть нашим. И этим «нашим» мы должны распоряжаться по своему усмотрению – сокращать и удлинять, мерить, резать, кроить.
– А что ваш предыдущий высокопоставленный пациент, – спрашивает Лена, – он…?
– Да, миллионы исправно поступали на наши счета. Ему перевалило, кажется, за… Но нас уже влекла мысль о клонировании.
Вот мы и бились над этим, вот Жора и дергал меня за ниточку честолюбия: «зачем?!». Мы понимали друг друга и без этого дурацкого «зачем?!». Конечно, можно было идти традиционным путем, как все – размотать ДНК Брежнева, вырезать куски, хранящие информацию о болезнях, и заменить их «здоровыми». Нужно было это проделать с каждой «больной» клеткой всего организма. Как? Мы собирались решить эту задачку с помощью наносом, этих вездесущих молекулярных инструментов, использование которых позволило бы провести прецизионный ремонт генетических поломок. Наносомы уже широко использовались в мире. Жорины ребята прекрасно освоили технологию их приготовления в нашей кухне, и мы были готовы сварить эту молекулярную кашу. И конечно же, мы жаждали присобачить к выхолощенному геному Брежнева куски генов секвойи и черепахи, точно так, как мы это применили для нашего покровителя-монархиста и для многих других. Наша тактика себя оправдала, и мы не думали от нее отказываться. В случае удачи нас ждали успех, награды, слава, в случае неудачи – мы не знали бы, куда бежать, где прятаться и как жить дальше. Мы рисковали? Еще бы! Наши головы висели на волоске над черной пропастью жесточайшей расправы, и дамоклов меч был наготове. И все же мы оправдывали этот риск будущей свободой. Да, шкуру, которую мы бы получили за час жизни Брежнева, мы достойно разделили бы между собой, всем бы досталось по хорошему куску, но главное – этот кусок сделал бы каждого из нас спокойным, добрым, сытым и свободным. И чуть-чуть счастливее! Ибо, что такое свобода, как не ощущение счастья? Ну и, по крайней мере, мы просто хотели удовлетворить свое любопытство.