Ему сорок три года, сообщил Хиггинс, а когда его спросили об образовании, объяснил, что начал трудовую жизнь на барже отца, с которым ходил до пятнадцати лет преимущественно в восточных регионах. Потом он оказался замешанным в каком–то контрабандном скандале и удрал без билета на «банановом» судне. После этого он остался на море, перебираясь с корабля на корабль, и избороздил все морские трассы на разных судах: и на парусниках, и на грузовых, и на пассажирских лайнерах, и на буксирах, и на каботажных. Он выкатывал их названия одно за одним из своей луженой глотки, словно читая «Регистр Ллойда».
Свой рассказ о «Мэри Дир» он начал с Иокогамы. По его словам, судно напоминало гигантскую ловушку с болтающимися заклепками, лязгающей обшивкой – одним словом, груда хлама, подобранная в Китайском море. О капитане Таггарте он сказал:
– Вся команда знала, что он допивался до чертиков. Первый помощник Адаме заболел желтухой, а третий помощник Райе был двадцатичетырехлетним молокососом, совершающим свой второй рейс с сертификатом вахтенного офицера.
Из его показаний следовало, что только он, Хиггинс, являлся единственным из командного состава, на кого можно было положиться.
Хотя Хиггинс внешне напоминал вьючного буйвола, в нем было что–то впечатляющее, когда он давал показания хриплым, громоподобным голосом.
Сингапур, Рангун, Аден… и дальше он стал рассказывать о том же, о чем уже поведал Патч, но по–своему освещая события. Команда, говорил он, считала «Мэри Дир» старой, разбитой лоханью, а Патча – слишком придирчивым. Но этого и следовало ожидать, когда человек с такой скверной репутацией снова принимает командование судном.
Уже в Бискайском заливе нервный, властный Патч поссорился с владельцем и со всем командным составом, кроме, конечно, Раиса.
– Уж тот–то был, как говорится, пай–мальчик! – подмигнул Хиггинс.
Когда разговор пошел о шторме, о затоплении первого трюМа, о пожаре в радиорубке, Хиггинс напрямик излагал голые факты. Когда вода стала затоплять трюм, он спал в своей койке. Он отправился в ходовую рубку и оставался на вахте до 10.00 следующего утра, одиннадцать часов подряд. Потом он организовал более тщательные поиски мистера Деллимара. Нет, Патч ему ничего не приказывал, он сделал это по своей инициативе, как только сменился с вахты. Он не может поверить, что мистера Деллимара, в прошлом морского офицера и хорошего командира, смыло волной. В общей сложности он провел без сна сорок два часа.
– Вы хорошо относились к мистеру Деллимару? – спросил Холленд.
– Я никак к нему не относился! Просто он был свой парень, вот и все!
– Вы советовали мистеру Патчу в какой–то момент покинуть судно?
– Да, если так можно выразиться. Мы это обсуждали с мистером Деллимаром.
– Почему?
– Потому что мы знали, что это за корыто. В Сингапуре мы уже прошли через два шторма. Патч этого не хлебнул. А в заливе–то было не в пример хуже, чем в Сингапуре!
– Вы тоже подумали, что в переднем трюме произошел взрыв?
– Да ничего я не подумал! Я знал, что посудина гнилая, а–взяли мы чертовски много груза. Мы тогда думали, что она все–таки выдержит. Если вы намекаете, что мы испугались, вспомните же, каково нам пришлось! Десять к одному, что шлюпки в такой шторм не спустить, не говоря уже о том, чтобы удержаться на плаву. Требовалось мужество, даже чтобы подумать о том, как сесть в эти шлюпки, особенно мистеру Дел–лимару, который в войну хлебнул и не такого. Уже позже, когда мы легли в дрейф, дела пошли лучше, и я подумал: «Чем черт не шутит, может, и пронесет!»
Потом он стал рассказывать о пожаре в кормовом трюме и о том, как они покинули судно. Да, это было около 21.20. Первым пожар обнаружил кочегар Уэст. Он вышел из машинного отделения и увидел дым из люка третьего трюма. Уэст сразу же по телефону доложил об этом на капитанский мостик. Там в этот момент оказался Райе, и Хиггинс послал его проверить доклад и известить мистера Патча. В своих показаниях Хиггинс ни разу не назвал Патча капитаном.
– И что же потом? – спросил Холленд.
– В последующие четверть часа я ничего не слышал. Но исходя из того, что были включены огни на стреле кормового крана и на палубе суетилось много народу, я понял, что с пожаром справятся.
Потом на мостике появился мистер Патч, взбешенный, весь в саже, и сказал, что отдал приказ на всякий случай подготовить шлюпки к спуску на воду.
Я спросил его, не поручит ли он мне тушить пожар, но он ответил, что этим занимается Райе. Мне показалось, что он был растерян, будто не мог на что–то решиться, а потом прибежал Райе в совершеннейшей панике и сказал, что пожар усилился. Тогда Патч приказывает ему передать всем, что следует покинуть судно. А мне говорит: «Мистер Хиггинс, известите машинное отделение и займитесь тушением пожара».
Раису он приказал заняться верхней палубой и позаботиться о том, чтобы не было паники. Больше я его не видел, – заключил Хиггино»
Последующие события можно назвать образчиком того, каким бедствием может обернуться отсутствие командования. Хиггинс и его люди боролись с огнем в течение следующих пятнадцати минут, но пожар не унимался. Люди были испуганы. Они верили, что над судном тяготеет проклятие, а в трюмах находится взрывчатка. Хиггинс послал Раиса сказать Патчу, что он больше не может держать людей в этом аду, но Райе, вернувшись, сказал, что не смог нигде найти Патча.
– К тому времени, – сказал Хиггинс, – поднялась настоящая паника, некоторые уже садились в третью шлюпку. Мне ничего не оставалось, как дать приказ покинуть судно. Все кинулись к шлюпкам.
Поднявшись на верхнюю палубу, Хиггинс увидел, как за висящую на фалах третью шлюпку цепляется человек. Первая шлюпка была пуста и разбита о борт судна. С помощью кулаков он навел кое–как порядок и организовал погрузку людей на две оставшиеся шлюпки. Раису он поручил четвертую шлюпку и подождал, пока она благополучно спустилась на воду. Затем он спустил на воду свою шлюпку. И к тому времени, когда его шлюпка коснулась воды, он потерял из виду шлюпку Раиса: ведь судно шло на приличной скорости.
– Вы хотите сказать, – спросил Холленд, – что покинули судно, когда оно шло под парами?
– Да. По приказу мистера Патча я приказал персоналу машинного отделения покинуть судно. Когда я приказал им садиться в шлюпки, они не получили указания остановить машину, а после всем было уже не до того.
– Но если вы отдали приказ…
– Да какой черт повиновался приказам? – взорвался Хиггинс. – Патч исчез, испарился! Одна шлюпка уже висела на шлюпбалке, и все люди из нее вывалились в море; другая вдребезги разбилась о борт. Матроны были в панике. Любой, кто спустился бы вниз, имел бы шанс, поднявшись наверх, обнаружить, что последние две шлюпки ушли. Единственное, что мы с Райсом могли сделать, так это помочь всем отплыть спокойно!
– Но Боже мой! – воскликнул Холленд. – Вы же опытный моряк и могли бы взять под контроль…
Хиггинс резко перебил его:
– Вы что, ничего не соображаете? Неужели не можете представить себе, каково нам пришлось? Патч исчез, команда в панике, а пожар бушует в трюме с взрывчаткой!
– Но там же не было никакой взрывчатки!
– А нам откуда было это знать?
– Вы слышали от предыдущих свидетелей, что в ящиках, погруженных в Иокогаме, находились авиационные моторы. Не было никаких оснований считать…
– Это теперь мы знаем, что там были моторы, – быстро произнес Хиггинс, – а я говорю вам про то, что мы думали тогда! Мы думали, будто там взрывчатка!
– Но вы же видели декларацию, – напомнил ему Холленд. – Мистер Патч даже вывесил ее копию на доску для объявлений.
– Ну и что? – рассердился Хиггинс. – Команда не всему верит, что вывешено на доске. Позвольте заметить, мистер, матросы на судах вроде «Мэри Дир» не очень–то доверяют декларациям! Мы, может быть, не так учены, но уж и не дураки! Декларация – не более чем клочок бумаги: кто–то на нем что–то написал, чтобы простаки поверили! Я, во всяком случае, на это смотрю так, а уж я знаю, что говорю!
Казалось, председатель должен был бы дать отпор такому взрыву, но он промолчал. Хиггинса приняли таким, как он был: грубым, самодовольным человеческим отребьем. В некотором смысле он был великолепен. Он выделялся на этом скучном суде, но не властью своей неотесанной личности. Он выделялся потому, что был не таким, как все: он был необузданным пиратом, ни в грош не ставящим любые авторитеты.
– Другими словами, – продолжил Холленд, – вы навидались многого на судах всего мира. А теперь скажите, встречались ли вы с такими обстоятельствами, какие сложились на борту «Мэри Дир»?
Хиггинс подумал, закусив губу, помотал головой и сказал:
– Нет, не могу припомнить.
– Вернемся к затоплению передних трюмов. Вы сказали, что не считаете это следствием взрыва.
– Нет, не могу припомнить.
– Вернемся к затоплению передних трюмов. Вы сказали, что не считаете это следствием взрыва.
– Я ничего такого не говорил. Я сказал, что об этом не думал, во всяком случае тогда. Там и без того было о чем подумать! Я–то не был на капитанском мостике!
– А каково ваше мнение теперь?
– Не знаю, что и сказать вам!
– А как насчет пожаров? Они возникли сами собой?
– Вот пожары – другое дело! – Маленькие, хитрые глазки Хиггинса устремились на Патча, который следил за свидетелем с напряженным лицом.
– Вы думаете, это был поджог?
– Да, я считаю так.
– Вы подозреваете кого–нибудь?
– Не знаю. Но я сразу понял, что мы влипнем в какую–нибудь передрягу, как только вот этот попал на наше судно! – Он кивнул своей тяжелой, как тумба, головой в сторону Патча. – Ежу ясно, что с такой репутацией должность за здорово живешь не получишь, да и капитан умер так кстати.
– Вы кого–то обвиняете в смерти капитана Таггар–та? – несколько осуждающе спросил Холленд.
– Никого я не обвиняю. Но ведь кто–то стащил у бедняги выпивку! А я должен сказать, она шла ему только на пользу!
Холленд сел, а в зале суда послышался возбужденный шум.
Фентон поднялся с места и заявил:
– Это позорное, ни на чем не основанное обвинение! Председатель согласился с ним и задал Хиггинсу
вопрос:
– Правда ли, что Таггарт обвинял в этом командный состав?
Хиггинс кивнул.
– И вас тоже?
– Старый черт бредил! – в сердцах заявил Хиггинс.
– Значит, обвиняя вас, он бредил, а обвиняя мистера Патча – нет? – ледяным голосом спросил Боуэн–Лодж.
– Да мне мало проку от его смерти, – пробормотал Хиггинс. – Я только хотел сказать, что у капитана Тагтарта кончилось спиртное. – Хиггинс помотал головой. – В Адене торговец принес ему на судно немало этого пойла. Зараз столько не выпьешь, кишка тонка.
– И как вы отнеслись к его обвинению? Приняли всерьез?
– Еще чего! Когда человек бредит, не знаешь, что и говорить. – Похоже, Хиггинс растерялся, не понимая, куда заведут его эти вопросы. – Может, была у него выпивка, а может, нет, – хрипло пробормотал он. – Может, кто–то и стянул у него – не знаю. Знаю только, что мы обыскали все это проклятое судно, чтобы осчастливить его, но не нашли ни бутылочки! Знай мы, что он помрет без этой дряни! Кое–кто вез контрабанду, так уж отломили бы ему, как говорится, в помощь.
Боуэн–Лодж кивнул, и на Хиггинса набросился Фентон с вопросами по поводу приказа покинуть судно». Он пытался заставить его признаться, что Патч не давал такого приказа, смущал его, копался во всех мелочах. Однако подвергать Хиггинса перекрестному допросу было нелегким делом. Из каждого его ответа становилось ясно: он не доверяет Патчу и ни за что не отступит от своих показаний.
Сэр Лайонел повел себя иначе. Его интересовал только груз. Что заставило свидетеля поверить, будто в ящиках, погруженных в Иокогаме, были взрывчатые вещества? Обнаружил ли он что–нибудь тревожное при погрузке?
Когда председатель повторил вопрос, Хиггинс ответил, что в то время он еще не входил в командный состав судна.
– Когда же вы были наняты вторым помощником? – спросил Боуэн–Лодж.
– За день до отплытия. К тому времени судно было уже загружено, люки трюмов зачехлены и судно стояло в фарватере.
– Вас ознакомили с декларацией?
– Нет, я увидел ее позже.
– Так почему же вы сочли, что на борт взята взрывчатка?
– В доках ходили такие слухи.
– А среди экипажа?
– Тоже.
– Вы когда–нибудь видели, чтобы взрывчатые вещества паковали в ящики и помечали как авиационные моторы?
– Нет, но я слышал, что иногда взрывчатые вещества выдавали за что–то другое, чтобы избежать, как бы вы сказали, санкций.
– Но у вас не было никаких доказательств, что в ящиках находится совсем не то, что написано в декларации?
– Нет.
– Вы старались пресечь эти слухи?
– Ну, если честно, то нет. – Хиггинс впервые показался неуверенным.
– Почему?
Шея Хиггинса напряглась и побагровела.
– А зачем, если уж на то пошло? Меня это не касалось.
Боуэн–Лодж, подняв бровь, взглянул на сэра Лайонела. Следующий вопрос касался тех четырех дней, когда судно стояло на банке в Рангуне.
Да, признался Хиггинс, он сошел на берег вместе с остальными. А почему бы и нет? Не каждый день владельцы отпускают команду на берег на двадцать четыре часа, возмещая все затраты. Причина? Мистер Деллимар был хорошим парнем и знал, как обращаться с матросами!
– Когда вы вернулись на судно, – сэр Лайонел снова задавал вопросы прямо свидетелю, – говорили ли вы с кем–нибудь из экипажа «Торре Аннунциаты»?
– Да, я говорил с первым помощником, парнем по имени Слейд. Он пришел к нам на судно, чтобы выпить со мной и с шефом.
– Вы спросили его, чем они занимались на судне?
– Нет. Но Слейд сам рассказал, что из–за канцелярской путаницы им пришлось освобождать место в трюмах, чтобы загрузить какие–то стальные чушки.
– Вы говорили об этом с Адамсом?
– Нет.
– Но вы виделись с ним, когда вернулись на «Мэри Дир»?
– Да.
– Не намекал ли он, что команда с «Торре Аннунциаты» сгружала груз с борта «Мэри Дир»?
– Нет. – И быстро добавил: – Если бы случилось нечто подобное, он бы знал, потому что, когда я встретил его, он был на ногах и чувствовал себя прилично, пролежав два дня в постели.
– Если Адаме был болен, то вы, как я понимаю, отвечали за погрузку хлопка?
Хиггинс кивнул, и сэр Лайонел задал ему вопрос:
– Вы не заметили никаких изменений в положении груза?
– Нет, не могу сказать.
– Вы совершенно уверены в этом?
– Конечно, уверен.
Сэр Лайонел выставил вперед свою маленькую головку и неожиданно жестко и сурово спросил:
– Как вы можете быть уверены? Вы же сказали, что нанялись на судно после погрузки?
Но Хиггинса не так–то просто было сбить с толку. Он провел языком по сухим губам, и только это выдало его замешательство.
– Может быть, я и не был там во время погрузки, но я был, когда мы разгружали японский хлопок и вискозу. Я специально приметил, как укладывались ящики, потому что знал: мне придется грузить кипы хлопка–сырца, как только они будут готовы. Сэр Лайонел кивнул:
– Еще один вопрос. Вы сказали, что оказались на борту «Мэри Дир» за день до отплытия. Как это получилось?
– Ну, до этого меня не брали.
– Вас нанимал капитан Таггарт?
– Нет, мистер Деллимар. Капитан Таггарт лишь подписал бумаги. Меня нанимал мистер Деллимар.
– Почему?
– Что вы имеете в виду? – нахмурился Хиггинс.
– Я спросил, почему он вас нанял? Вы были единственным, кто претендовал на эту должность?
– Да нет, не совсем… Я хочу сказать… – Хиггинс взглянул в зал и снова облизал губы. – Все получилось не так. . — ~ .
– Вы хотите сказать, что должность вам предложили не так, как обычно? Вас нанимал лично мистер Деллимар?
– Ну да.
– Будьте любезны, объясните суду, как именно это произошло?
Хиггинс замялся:
– Ну, так получилось, что мы встретились, ему был нужен второй помощник, а мне работа, вот и все.
– Где вы встретились?
– В каком–то баре на берегу. Названия не припомню.
– Вы заранее договорились о встрече? Хиггинс покраснел, и жилы на его шее надулись.
– Да, договорились! – Он произнес эти слова сердито, словно бросая вызов сэру Лайонелу.
Но сэр Лайонел лишь проговорил:
– Благодарю вас. Это я и хотел узнать.
Он сел, установив для себя два факта: если компания Деллимара планировала крушение, то перемещение груза в Рангуне представляло хорошую возможность для этого; Хиггинса же выбрали орудием для совершения этой операции. Правда, ничего определенного против Хиггинса у него не было, и это, как он потом признавался Хэлу, не на шутку тревожило его. Ему требовались веские доказательства, чтобы защитить своих клиентов, отказывающихся платить страховку. Окончательную решимость ему придали показания других оставшихся в живых, и особенно показания рулевого Юлза, который был на капитанском мостике вместе с Хиггинсом, когда начался пожар.
Юлз был робок, застенчив и давал показания заикаясь, но тем не менее с непоколебимой настойчивостью утверждал, будто Патч отдал приказ быть готовыми покинуть судно. Адвокат Патча оказался на высоте и так напугал свидетеля, что Юлз все время бросал жалобные взгляды на Хиггинса, словно ища поддержки. Однако тот даже не пошевелился.
Юлза допрашивали последним перед перерывом на ленч. Хэл мог бы и не говорить мне, что Патчу придется несладко, когда за него снова примутся различные адвокаты. Но ведь суд еще не добрался до истины. Да и где она, эта истина?