Одна из рот уже направилась вокруг леса; она же должна зачистить строения рядом. Командир пожелал отправиться с ними, захватив с собой свой маленький штаб. Он поведет людей через деревья, а затем остановится со штабом на небольшой высотке справа, тем самым оказавшись между двумя ротами и обеспечив себе обзор с высоты птичьего полета.
С пистолетами и карабинами наготове мы шли через лес. Но там было всего несколько русских, и после короткого боя мы зачистили от них территорию. Майер был рядом с командиром с поднятым вверх боевым штандартом. Когда мы подошли к высотке, русские снова открыли по нас стрельбу. Пули свистели над головой; повидимому, мы оказались именно там, где русские сосредоточили самый убийственный огонь. Забраться на холм не было возможности: мы не имели пулеметов, только карабины, пистолеты-пулеметы и ручные гранаты. Но именно потому, что все выглядело невозможным, мы должны были продолжить идти вперед. Должны сбросить русских оттуда.
Медленно мы крались ползком вдоль холма: было бы просто сумасшествием высовывать головы. Русские сидели в своих хорошо замаскированных окопчиках, и их не было видно. Наконец возвратились несколько наших танков, которые, похоже, искали командира. Я сразу же побежал через лес назад и передал танкистам задание помочь нам выкурить противника из его нор. Все вздохнули с облегчением, когда я возвратился назад с танками и дал им направление на высоту. Машины двинулись вперед, а мы следовали за ними, стреляя в укрытия и бросая туда гранаты. Оттуда шел дым, но в большинстве случаев цель не была достигнута: русские не осмеливались высунуть головы из своих нор. Они просто высовывают наружу свои винтовки и жали на спусковые крючки или бросали ручные гранаты, даже не посмотрев, куда те полетят.
Над русскими укрытиями уже катились танки, утюжа их туда-сюда по несколько раз; можно себе представить, что люди в этих норах превратились в месиво, однако это было не так. Русские все еще были повсюду, стреляли из своих нор и бросали гранаты.
Рядом со мной упал лейтенант Кляйне-Херцбах. Попадание в живот. Лейтенант Цирн остается рядом, чтобы побыть с ним последние минуты. Офицер умирает у него на руках, не приходя в сознание.
Нам приходится проверять каждую щель, забрасывать внутрь гранату, а затем приканчивать русских огнем из пистолетов и винтовок. Никаких криков о сдаче: русские предпочитали быть раскатанными в своих норах.
Однако то здесь, то там появлялись стальной шлем и две поднятых грязных руки. Но мы не признаем права на пощаду после гибели Шульца: после того как он был перевязан, русские его расстреляли заново. А мы все его любили, это был прекрасный парень. Теперь уже мы здесь не просто ведем бой, он превратился в массовую бойню!
Зачистка отняла у нас довольно много времени: нора за норой, пока, наконец, выстрелы не прекращаются.
Мы пересчитали мертвые тела русских. Их было сто тридцать пять. Мы потеряли одиннадцать человек.[61] Над одной из таких нор [окопов] мы ненадолго остановились, чтобы восстановить дыхание и выкурить сигарету. Мы действительно заслужили это.
Командир хотел организовать штаб где-нибудь рядом. Когда мы двинулись дальше, на нас обрушились осколочные снаряды вражеского противотанкового орудия. Я шел между лейтенантом Куном и лейтенантом Цурном, и оба они упали. У лейтенанта Куна изо рта потекла кровь. Через секунду его голова свесилась на левую сторону – он был мертв. Лейтенант Цурн получил осколок в верхнюю часть руки. Слава богу, ранение легкое, но все же ему пришлось отправиться в пункт оказания первой помощи.
Рядом с пунктом первой медицинской помощи я обнаружил прежний полевой штаб полка. Здесь находился обер-лейтенант Бауэр, и я должен был рассказать ему о том, что произошло утром. Перед уходом мне сказали, что у лейтенанта Цурна лишь легкое ранение и он скоро вернется назад.
На обратном пути я шел по обочине дороги, и, прежде чем вышел на позиции 3-й роты, мне в очередной раз пришлось уткнуться носом в грязь. Грохот и взрыв были такой силы, будто всему миру пришел конец, вихрь воздуха бросил меня ничком на землю и осыпал сверху комьями земли.
Прямо рядом со мной разорвался осколочный снаряд. Я выждал несколько секунд. Потом я почувствовал каждую свою косточку от головы до пят (а что, у солдата на фронте их нет?) и понял, что у меня все цело, что нигде на теле не течет тонкая струйка, после чего стремительным броском бросился прочь. Я рывком поднялся и побежал к полевому штабу так быстро, как только могли нести меня мои ноги. И это тоже помогло, так как я неосознанно проделал все это во время паузы между залпами вражеских орудий.
Пока мы лежали на позициях, глядя на русских перед нами, которые закрепились на ферме, а теперь окапывались и получали подкрепления, нам сказали, что наш 1-й батальон, II/10[62] и танки должны снова атаковать в 16.30.
И действительно, ровно в 16.30 появились танки с сидящими на них солдатами. Мы издали дружный вопль одобрения, когда увидели, что русские пустились в бегство сразу же, когда обнаружили подход наших танков! Русская артиллерия прекратила огонь. Возможно, она снялась с места, почувствовав опасность. А может быть, русские просто бежали и не сумели спасти свои пушки. Сейчас очень пригодились бы немецкие бомбардировщики! Они усиливают панику и облегчают нам работу. Но они не могут одновременно находиться повсюду.
Пока мы производили зачистку пшеничного поля, обнаружили там несколько русских, которые не пожелали сдаться. Не оставалось ничего другого, кроме как скосить их огнем.
Вторник, 8 июля 1941 г
Ночь провели под открытым небом. Мы рыли себе укрытия и укрывались брезентом. После полуночи начался дождь, и мы больше не могли выдерживать нахождение в таких норах. Мокрые, дрожащие от холода, мы ждали наступления утра. Оно принесло с собой яркие солнечные лучи!
Около 8.00 мы двинулись в сторону Проскурова. Этот населенный пункт является городом, скорее, по названию. Или по тому, как он обозначен на карте. На деле же это все то же нагромождение маленьких хат и нескольких чуть более крупных зданий из камня высотой в три этажа, которые должны придавать поселению городской вид. Еще несколько городских зданий разрушены, сожжены или уничтожены другим способом. Стоят лишь их остовы.
На главной площади, через которую проходил наш путь, в самой середине за ограждением из покрытого изоляцией провода стояла статуя Ленина. Такие же плохо сделанные памятники попадались нам повсюду. Роты находят себе места для постоя в боковых улочках. Никто не знает, как долго нам придется оставаться здесь. Я натянул нашу палатку, поскольку не могу работать под открытым небом. Снова начался дождь. Командира назначили комендантом Проскурова, поэтому пришлось готовить самые разнообразные данные, представления к наградам и т. д.
Не знаю даже, насколько поздно мне, наконец, удалось улечься на свою милую полевую койку. Сейчас так много работы, Хенни, что мне не удается найти время даже для того, чтобы написать тебе. Но такова моя доля: быть всегда впереди во время боев, писать донесения для генерала и вести всю эту бумажную работу, в которой я почти тону. И это как раз то, что мне нравится!
Пятница, 11 июля 1941 г
Когда я даже в это время года вижу, как наши машины после того, как пройдет небольшой дождь, едва способны двигаться, я просто не могу себе представить, что же будет осенью, когда придет настоящее время дождей. Мы сражаемся в плотной массе грязи. Снаружи и внутри.
Миновав Староконстантинов, мы впервые поехали по настоящей первоклассной асфальтовой дороге. Жаль, что она внезапно закончилась, как будто отрубило, и превратилась в обычную ухабистую пыльную дорогу. Все продолжалось всего 35 км, но все равно, это означало для нас облегчение. В 3.00 утра мы прибыли в село Судилков, остановились там и стали искать жилье. Все еще стояла темень хоть глаз выколи. Мы нашли место в саду. Я же остался в машине и спал прямо на сиденье, как я часто делаю.
Суббота, 12 июля 1941 г
Наконец, наступил великолепный летний день, единственным недостатком которого было то, что это место бомбит авиация противника. Но как часто случается, мы все слышим вой падающих бомб, их разрывы и даже потоки воздуха от них, но ничего не происходит.
В школе явно останавливались красноармейцы, так как на стенах повсюду развешаны плакаты, посвященные войне, цитаты Сталина и Ленина на красных полотнищах на стене. Большинство окон выбито.
Воскресенье, 13 июля 1941 г
В 6.30, когда мы выступили дальше, было прохладно, серо и дождливо. Недружелюбное утро. Наступление идет медленно, с частыми паузами. Мы ехали вперед с опущенным верхом. Даже когда дождь становился особенно сильным, командир не приказывал останавливаться. Вода текла по нашим сиденьям, но у майора совсем нет жалости. Слава богу, что через час дождь прекратился.
Перед городком Полонное справа на дорогу свернул пехотный полк, который какое-то время шел по дороге вместе с нами. Это был бывший 134-й Венский полк. На его эмблеме Штеффель,[63] парящий над волнами Дуная.
Мои мысли сами по себе свернули к моей любимой Вене, к тому, как сильно я соскучился по дому, по тебе и детям. Я думал о наших прекрасных зданиях – замке Шёнбрунн, о Пратере, о Кольце, о наших чистых площадях. И вот мы здесь, совершаем марши по самым немыслимым в мире дорогам и гоним перед собой этих бестий! Узкая грязная дорога… и повозки на конной тяге с немецкой пехотой, а на бортах повозок – изображение Штеффеля. Два мира… и худший из них должен быть уничтожен!
В 16.30 – мы все еще движемся вперед на большой скорости – над нами появились двенадцать русских бомбардировщиков. Самое лучшее в таком случае – продолжать движение вперед, и мы не останавливались. Я приподнялся на секунду и увидел справа, примерно в 500 м, аэродром. Подумав, я понял, что русские хотят разбомбить свою авиабазу, а мы окажемся как раз под дождем вражеских бомб. Я доложил об этом командиру, и весь батальон остановился. И действительно, самолеты несколько снизились, и вот начали падать первые бомбы. Но русским не дали выполнять свою работу слишком долгое время, и вскоре появились преследовавшие их наши самолеты. Это грандиозное зрелище, когда видишь, как сбивают два бомбардировщика, и они падают вниз, объятые пламенем. Мы приветствовали это громкими криками одобрения. Откуда-то с тыла подошел Шобер. Он смотрел на эту драму и с удовольствием прислушивался к нашим воплям, а потом заявил:
– Парни, это похоже на футбольный матч на спортивной арене.
Вторник, 15 июля 1941 г
В 7.00 мы снова выступили и за 4 часа преодолели 15 км. Затем отдыхали до 12.30, а потом снова вперед – прямо к Сквире, которая была уже захвачена другим полком нашей дивизии (10-м пехотным). Мы поехали на вездеходе в город к командиру дивизии.
То, что происходило в городе, невозможно было описать словами. Невозможно представить себе то, насколько местное население склонно к воровству, грабежам и мародерству!
Все, что не было приколочено гвоздями, они тащили прочь на своих тощих спинах: столы, стулья, кровати, шкафы, простыни, посуду, шторы, ткани, то есть все, что им попадало под руку…
В штабе дивизии мы увидели, что на совещании присутствует генерал СС. Вскоре нас должны были сменить в авангарде солдаты СС. Несмотря на то что все выглядит так, что ближайшие несколько дней мы проведем в мире и покое, я уверен, что завтра нас все равно бросят в наступление. Сейчас никакой речи не идет об отдыхе: путь к победе, к разгрому врага, к полному уничтожению большевиков все еще длинен!
16 июля 1941 г
В моем дневнике потерялись записи от 5 июля и до настоящего дня.[64]
Как раз сейчас, во время тяжелейших боев, у меня все равно не было бы времени записывать все, что со мной происходит, и все мои впечатления. Я это понимаю, но все равно зол. Поэтому мне пришлось записать в сокращенной форме то, что происходило во внешнем мире. Вот для начала.
Россия поражает нищетой населения, полным отсутствием цивилизации во всех ее жизненных проявлениях, в убогом качестве одежды. Хуже этого нам еще не приходилось видеть.
18 июля 1941 г
В 14.30 в наш полк прибыл герр оберст (полковник) граф Шпонек, чтобы вручить нам награды – Железные кресты 1-го и 2-го класса. Первым из награжденных был я.
И вот за что: «Унтер-офицер Прюллер, писарь батальона, действуя в боевой обстановке смело и решительно при выполнении своих обязанностей посыльного, своевременно передавал приказы командования по назначению. Тем самым, когда возникла угроза контратаки противника, своими действиями он способствовал успешному отражению прорыва. При выполнении задачи действовал храбро, несмотря на то что, управляя в первом случае мотоциклом, а во втором – легковым автомобилем, на городских улицах и на открытой местности он в обоих случаях столкнулся с русскими танками. Прежде он уже дважды за проявленную храбрость представлялся к награждению Железным крестом 2-го класса».
Вечером я направился ненадолго к транспортникам, где отпраздновал свое награждение Железным крестом несколькими бутылками шампанского.
21 июля 1941 г
Вчера перед нашим отъездом появился еще один русский пленный. Но постарайся уяснить это, Хенни: парню было тринадцать, повторяю, тринадцать лет. Никто просто не знал, что сказать. Что за народ!
Россия! Над этой страной царей лежит завеса тайны. Может быть, причина в ее размерах? Или в ее народе? Все, что доходит до нас, пройдя через эту непреодолимую завесу, это знание о здешнем угнетении и рабстве. Мы мало что знали об этих нищих, угнетаемых людях. Только то, что они нищие, действительно нищие во всех смыслах этого слова. А потом началась мировая война, сепаратный мир, революция, большевизм. А завесу так и не сняли. Наоборот! За границей ты очень мало слышишь о Советской России, а в Советском Союзе – совсем ничего о загранице. Народ оказался отгороженным стеной, книги и периодическая печать из-за границы оказались под запретом, поездки отменили. Когда приезжали гости из-за рубежа, им показывали образцовые заводы, образцовые тюрьмы, образцовые дома, фермы и т. д. А теперь у нас перед глазами – реальность: наше наступление завело нас на территорию этой страны на сотни километров. И завеса над неизвестной Россией оказалась сорванной.
Крестьянские домики под соломенной крышей. Дороги, которые больше похожи на насыпи из песка или, скорее даже, поскольку здесь постоянно идут дожди, на грязевые болота; города, худшие, чем самые глухие провинциальные задворки у нас дома. И несмотря на все это, эта земля невероятно богата. Повсюду, насколько хватает взгляда, пшеничные и картофельные поля без конца и края. А что там дальше?
Пленные дали нам объяснение всему этому. Они перебежали к нам, опасаясь кнута Советского государства. Даже политические комиссары, расстреливающие всё вокруг себя, не смогли их остановить. Почему? Рай для рабочих – не что иное, как ложь и обман. Рай для рабочих обернулся не чем иным, кроме как голодом и нищетой, массовыми убийствами и тюрьмами, рабством и пытками. Мы должны сокрушить все это.[65] Так помоги нам Бог!
24 июля 1941 г
Утром, когда я пришел в штаб полка, полковник как раз объяснял генералу положение России. По нашему мнению, оно таково: здесь, в близлежащей местности, у нас в боях задействовано шесть дивизий.[66] Мы завершаем окружение русских войск на Украине. Кроме того, в ближайшие несколько дней одной из двух русских армий придется капитулировать или она будет уничтожена.
На сегодняшний день русские уже потеряли более ста дивизий. Это означает, что русские, несмотря на все их намерения и попытки, уже проиграли битву.[67] Им пришлось пожертвовать лучшими своими войсками в приграничных сражениях у Белостока и Минска. Их потери в вооружении и материальной части гигантские и невосполнимые. Все, что они могут сейчас посылать в бой, – это просто массы людей, плохо оснащенных и почти безоружных. Понятно, что они не смогут оказать нам никакого или почти никакого сопротивления.
Я считаю, что Русская кампания закончится к середине сентября.[68]
27 июля 1941 г
Вчера начался дождь, который не прекращается до сих пор. Этого достаточно, чтобы привести тебя в отчаяние. Никто и не думал об этом, пока кто-то не сказал это вслух: сегодня воскресенье! Удивительно, как мало это здесь значит. Здесь совершенно теряешь любое чувство времени. В машине рядом с моей палаткой кто-то включил радиоприемник. Сейчас как раз играют «Hörst du mein heimliches Rufen».[69]
Мой бог! Как должно быть приятно этим воскресным утром дома. Как я сказал? Этим? Нет, не только этим – каждое воскресное утро! Нам бы иметь побольше времени между Грецией и следующей нашей «командировкой», по крайней мере, больше, чем те четыре дня, что нам удалось выкроить. Тогда бы эта острая тоска по дому пришла не так рано.
28 июля 1941 г
В 8.15 утра я встал как раз вовремя, чтобы застать Цурна с приказом, согласно которому батальон должен немедленно сняться с места и наступать на Лысянку. В эту ночь, верно для разнообразия, не было дождя, как нет его и сейчас, а это значит, что, возможно, мы сможем заставить наши машины ехать.
Состояние дорог в России просто неописуемое. Если у нас вызывали удивление и раздражение дороги в Балканских странах, то здесь с этим дела обстоят гораздо хуже. Короче говоря, я бы рекомендовал притащить всех немецких коммунистов в Россию, чтобы они смогли увидеть, как именно выглядит рай для рабочих. Мне здесь совершенно ничего не понравилось, за исключением одного: на своих так называемых дорогах они установили знаки крутого поворота, из которых видно, как именно извивается дорога. Думаю, что это лучше, чем наши знаки в виде латинской буквы S.