Не получалось ни черта…
Тогда он упрямо, пытаясь пересилить усталость, открыл свои наметки грядущих действий.
Первое, безотлагательное: восстановить целостность флота. Вряд ли это удастся сделать напрямую, но пусть будет Императорский флот (что хорошо, поскольку позволит ввести единообразие техники и вооружения) — и национальные флоты самообороны. Им оставить старые кораблики, пусть переоборудуют, Императорский оснащать новьем.
Второе, более важное, но и более медленное: изучить все законы Империи, все кодексы и своды (по прикидкам, более ста тысяч статей) — и найти зацепки, позволяющие исключить самою возможность толковать то, что произошло и происходит на Земле, как мятеж. Если это удастся, можно будет чуть-чуть расслабиться.
Третье, тоже важное, но еще более медленное: изучить технологические цепочки Т-зон и везде, где возможно, заменить инопланетное сырье и комплектующие земными аналогами. Марцалы, хошь тресни, не производят впечатления надежных союзников. В этом деле есть один, но очень существенный прорыв: удалось разобраться с формулой катализатора, применяемого при выплавке триполяра, и теперь этот ценнейший материал может производиться исключительно из земного сырья, на земном оборудовании и земными специалистами. А эрхшшаа построили на орбите заводы, производящие эмиттеры — приспособления, позволяющие космическим кораблям проникать в субпространство и тем самым как бы (очень условно) превышать скорость света, причем на порядки. И на этих заводах тоже используется только земное сырье и земные комплектующие…
Четвертое: разведка. Пока все делается судорожно, вразнобой и без координации. Поступить как с Флотом: Императорское разведуправление, а всяческие национальные разведки на подхвате. И это можно и нужно сделать быстро, в идеале — к сегодняшнему вечеру, чтобы завтра с утра иметь свежую информацию.
Пятое: марцалы.
Шестое: опять почему-то марцалы. Наверное, это пунктик. А, это марцалы и марцалоиды, то есть всяческие молодежные (и не очень) организации и движения, на марцалов опирающиеся. Ксенофилия и ксенофобия в действии. Разобраться.
Седьмое: имперская агентура на Земле. По договору, ее должны были сдать с потрохами на милость победившего человечества. Но что-то слишком уж мало народу пришло регистрироваться в качестве бывших шпионов. То есть, вероятнее всего, сеть легла на дно. Кто-то этим тоже должен будет заняться…
И далее еще сорок пять мелких вопросов — наподобие систематизации и просеивания уже имеющейся информации, или разработки перспективных видов вооружения, или проблем колонизированной планеты Мизель и что вообще с нею делать…
Ып. Адам вернул на экран докладную записку.
Так… ага. Некоторые офицеры штаба Легиона на Тироне решили, что ситуация на планете все ближе к той, что была в Сомали в десятых годах, и что было бы весьма неглупо этим воспользоваться, взять власть в основных столицах и сделать Тирон колонией… мятеж вспыхнул стихийно, без должной подготовки, поэтому правительственным войскам удалось кое-где одержать верх, однако… семь северо-восточных провинций (в общей сложности тридцать два герцогства), объединившись, признали власть короля Чтохи Блаженного (Благолепов Макар Игнатьевич, 1959 г. р., майор авиации, последнее место службы — 50-й ОСАП, должность — командир эскадрильи, уволен в запас в 1989 г. по сокращению штатов)… Определить природу воздействия т. наз. Дьявола Чихо на подчиненных пока не представилось возможным, однако результат может быть получен…
Еще одна колония. А действительно, чего мелочиться: где одна, там и две. Семь бед — один диабет. Ну елы-палы, как говорит посол Никита.
Никита. Кстати о разведке. Он обещал добыть перечень того полезного, чем можно поживиться в Большом Дворе — месте наибольшего скопления Свободных. Там постоянно функционирует огромный рынок, где продают и меняют все на свете. Но, как и положено настоящим Свободным, Никита — человек не слишком обязательный…
Напомнить.
Пискнул сигнал, замигал транспарант: «Пристегните ремни». Подошла стюардесса, забрала пустой бокал и почти пустое блюдо. Адам мельком удивился: когда ж это я успел?..
«До посадки на базе Кергелен остается двадцать две минуты», — сказал динамик неизвестно чьим голосом.
Кергелен… Полгода назад в мире о существовании этого архипелага знали разве что флотские. Ну, еще какие-нибудь ооновцы и десяток французских клерков. Вряд ли больше. Сейчас туда слетаются шесть наделенных самыми обширными полномочиями команд. На детальное знакомство друг с другом и с… ну, скажем так: с руководством.
С императором Бэром.
Черт. Почему-то испытываешь неловкость, произнося — даже про себя — этот чертов титул и это чертово имя.
Горизонт за иллюминатором стремительно светлел, и было хорошо видно, какая она круглая, эта небольшая планета.
Герцогство Большой Южный Паоот, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 15-й день лета
Наверное, они просто боялись входить в эту непроницаемую тьму. Денис был уверен, что ему ничего не померещилось — а значит, чувство полнейшей потерянности, которое охватило его в воротах, не было только нервной реакцией истощенного организма. Туннель, наполненный тьмой, словно бы вращался вокруг какой-то неопределенной — не продольной, не поперечной, не вертикальной, а какой-то четвертой — оси, и вот теперь Денис, лежа напротив ворот уже по другую их сторону, смотрел, как там, перед входом, о чем-то совещаются партизаны. Если снаружи ворота казались чем-то вроде чрезвычайно медленного водоворота черного маслянистого тумана, в самом туннеле тьма была непроницаема, словно идешь сквозь невесомую сажу, и лишь впереди горит багровая точка, то изнутри наружу все было видно прекрасно, чуть затемнено, но очень резко и контрастно, как сквозь коллиматорный прицел.
Двое самых смелых уже успокоились там, на входе, одного оттащили, другого тащить побоялись или просто не нашли — он уже вошел в туннель.
Пули, каким и положено, летели в темноте по прямой…
Все бы ничего, но патронов осталось шестьдесят семь штук, одна граната, половина небольшой успевшей подгнить с краю тыковки — и половина фляжки воды. И в придачу к этому человек, который трое суток практически не спал и проскакал по горкам и буеракам километров сто семьдесят — это если смотреть по карте.
Его могло вырубить в любой момент, уж слишком тепло и тихо было тут.
Хорошо бы найти способ закрыть этот туннель — ведь был же он закрыт до того, как Денису пришло в голову долбануть по долбаной клавише на долбаном приборе… Но быстрый осмотр помещения ничего не дал, равно как и повторные нажатия на клавишу. А на интеллектуальные усилия Денис был попросту не способен.
Место, где он оказался, напоминало ему то ли заброшенный, то ли недостроенный вокзал или аэропорт, предназначенный для людей метрового роста, причем проект его разрабатывал Эшер. Сейчас Денис находился на открытой широкой эстакаде с мягким, как ковер, пластиковым полом. Полуметровые поручни отделяли его от темного пространства обширного зала с колоннами, причем верхушки колонн никуда не упирались и ничего не поддерживали. От середины эстакады шли узкие лестницы с очень мелкими ступенями — одна вниз, в зал, а вторая — вверх, к круглой застеленной ротонде, которая, кажется, просто висела в воздухе метрах в двух над эстакадой. Позади Дениса был, похоже, вход в другой туннель, но вход закрытый; над ним горел пронзительным рубиновым цветом странно знакомый символ. Именно на этот свет и шел Денис в темноте…
В какой-то момент он догадался посмотреть на часы. Оказалось около полуночи — но то, что происходило по ту сторону туннеля, видно было отчетливо. Похоже, полупроницаемая тьма имела какие-то особые свойства.
Собственно, по ту сторону не происходило пока ничего. После двух выстрелов и двух трупов партизаны не проявляли активности и вообще старались не появляться в поле зрения. Только один раз Денис засек осторожное движение: кто-то подполз ко входу сбоку, заглянул, отпрянул; Денис не стал тратить патрон.
Так шел час за часом. А потом Денису показалось, что он слышит далекие шлепки водяных капель.
Конечно, это был бред. Во рту давно терся песок о наждак. По всему телу растекалась все более и более тяжелая и ядовитая дрянь: кровь постепенно заменяли ртутью. Часа в четыре по армейскому времени он понял, что так и останется тут лежать, если не встанет и не пойдет искать воду. Он встал, выпил глоток из фляжки (осталось еще глотка три), откусил и пожевал волокнистую мякоть тыковки (голода не было, вообще ничего не было)…
Но прежде чем пуститься на поиски, Денис соорудил в туннеле мину из последней своей гранаты и проклятого прибора — просто придавив прибором спусковую скобу гранаты и вынув чеку. Сделать нормальную растяжку никак не получилось бы: стенки туннеля гладкие и тепловатые на ощупь, как фарфор, нож их даже не царапал, а другого инструмента у него не было.
В темноте кто-нибудь запнется…
Плохо то, что снять мину будет очень трудно. А с другой стороны, подумал Денис, вряд ли понадобится это делать.
Вода капала с потолка. Нормальная чистая вода. Довольно часто: кап-кап-кап. В полу выдолбило углубление размером с розеточку для варенья. Дальше вода тянулась длинным влажным пятном к стене и там исчезала.
Под стеной лежал скелет. Скелет был в тяжелых ботинках и оранжевого цвета штанах и куртке. Он лежал на одеяле в такой позе, будто пытался край одеяла на себя натянуть, но сил уже не хватило.
Денис укрыл его.
И только потом начал пить.
При скелете обнаружился саквояж со сломанным замком. Саквояж был до краев набит странными на ощупь бумажками, в которых Денис не без труда опознал австралийские доллары. Вещь в данной точке Вселенной абсолютно бесполезная, поскольку австралийские доллары ни на что не годятся — они даже не горят. Только тут он сообразил, что оранжевый костюм — это, пожалуй, тюремная роба. Что за история закончилась здесь, на мокром полу непонятно какого вокзала?..
Из более полезного наследства нашлись: две пустые консервные банки, тряпичный сверток с солью, бухточка капронового шнура с грузилом и обломком крючка, два бинта в непромокаемых пакетах, небольшие сломанные ножницы (ими он открывал консервы, догадался Денис) — и фонарь, из тех, которые нужно как следует потрясти, и они будут целую ночь светиться гнилушечным зеленоватым светом.
Могло и этого не быть, мрачно подумал Денис.
От воды он осоловел как от пива — то есть весело, но раздуто. Надо было походить, поразмять организм. Потом он сообразил, что судьба послала ему соль не просто так, а для дела. Когда голодаешь, надо жрать хотя бы соль. И пить хотя бы кипяток. Но чтобы соорудить кипяток, нужно найти то, что горит. Чертовы австралийцы… Сомнительно, что здесь найдется какой-нибудь разбитый ящик или хотя бы метла, но почему бы не поискать?
При слабом — а с другой стороны, вполне достаточном, а главное, дармовом — свете фонаря Денис обошел этот зал — по форме напоминающий букву Е — и в конце средней палочки обнаружил ступени вниз; проход, однако же, преграждала толстая несокрушимая решетка. Бедолага покойник, похоже, пытался ее разрубить, распилить или отогнуть — на ступеньке, недалеко, но рукой чуть-чуть не достать, лежал неплохой такой нож. Вроде мачете, но не мачете: лезвие вогнутое, как у ятагана. А почему бы не достать, подумал Денис, отцепил от автомата ремень, сделал петлю, просунул руку между прутьями, завел петлю под клинок, попытался поднять… и в руке у него оказалось два ремня. Нож звякнул о ступеньку.
Ну ни фига себе, вдруг проснувшись, подумал Денис. Чтобы вот так, почти без усилия, рассечь крепчайший брезент… Ну ладно.
Он вынул шомпол и, повозившись немного, соорудил на его конце затягивающуюся петлю из капронового шнура. Подвел ее под рукоятку, осторожно затянул. Вроде бы держится… Стал поднимать — и выволок неожиданно тяжелый нож наверх. Перехватил рукой. Рукоять была шершавая и даже чуть колючая. Наверное, ножом этим полагалось орудовать, надев рукавицу.
Лезвие было матово-серым и не имело ни малейшей зазубринки. Остальная поверхность клинка оставалась нешлифованной, грубой и напоминала скорее не металл, а гранит — такого грязно-серого с прозеленью цвета.
Это было точно не тиронское изделие. И не земное.
Денис для пробы провел ножом по пруту решетки. С довольно противным звуком, но без особого усилия нож снял с прута длинную стружку.
Да. Хорошая штука, хорошая. Но надо быть осторожным.
Потом подумаем, что нам с этой находкой делать. А пока…
Пришлось повозиться, скрепляя рассеченный ремень. Неудобно ходить, держа в одной руке автомат, в другой нож, а фонарь засунув… или повесив… Хорошо, что в комплект принадлежностей автомата входило и приспособление для извлечения застрявших гильз, в просторечии именуемое козьей ножкой. С ее помощью Денис пробил дырки в ремне, а потом продел туда все тот же шнур, используя обломок крючка как иглу.
Он покончил с этим делом, съел щепотку соли, запил водой (желудок вяло брыкнулся) — и отправился продолжать разведку. В конце концов, именно на разведку его направили…
Только где ты, где ты, о радистка Кэт? «Сокол, я Незабудка…» Блин, Большой — ты же должен наконец просечь фишку! Думай, думай своей толстой премудрой башкой, думай!
Денис обошел все доступные помещения, но больше ничего интересного не обнаружил. Кто-то когда-то вынес отсюда все, что можно было поднять. Попытку проникнуть в подвал разведчик решил отложить на потом — когда (и если) проснется.
Он знал, что от голода обычно умирают во сне. Вообще-то помирать рано, по-настоящему он голодал дня четыре, но уж слишком обилен был расход энергии. Складки на животе не было никакой, тонкая сухая шкурка.
Он забрался в ротонду над эстакадой, лег так, чтобы можно было сразу начать стрелять, и уснул, велев себе проснуться или при взрыве, или через шесть часов.
«Будильник» не сработал, и Денис проспал почти сутки. За это время ничего не произошло.
Глава двенадцатая
Окрестности города Портервилль, Калифорния,
28. 07. 2015, 10 часов 00 минут
…а потом Юлька поняла, что больше не может ни черта. Это произошло почти мгновенно, просто вытащили какую-то пробку, и силы вылетели из организма, как воздух из простреленного шарика.
Она продержалась еще несколько минут — ровно до того момента, когда впереди и внизу как нельзя кстати выплыла надпись «Мотель „Надежное место“. Потом был провал, запомнился китаец в красной рубашке, а потом она каким-то чудом сумела затолкать себя под душ. Это она тоже запомнила — ледяные и жгучие струи…
И это все.
…Было прохладно и полутемно, и сидевших за пультом она видела со спины: две темные фигуры в плащах и академических шапочках. Горели маленькие лампочки в большом количестве, стрекотал самописец, а сбоку крутилось колесо, на которое из-под потолка лилась тонкая струйка воды. От колеса шла сложная система шатунов, которые встряхивали большую, но легкую бамбуковую рамку с туго натянутой на ней сеткой из черного шелка. Позади всего этого, шурша, крутились высокие, от пола до потолка, цилиндры с непонятными светящимися иероглифами. «Альфа шесть, гамма сорок девять», — сказал один из исследователей, тот, который слева, более высокий. «Понял…» — пробормотал второй — коротенький и толстый, — подкручивая барабаны настройки. Самописец застрекотал громче, из него полезла длинная бумажная лента. «Поехали», — сказал высокий. Коротышка кивнул, пробормотал почему-то по-русски: «Ну, мертвая…» — и долбанул кулаком по большой красной квадратной кнопке на пульте. Второй подбросил в воздух большую белую таблетку. Оба тут же присели на корточки и закрыли головы руками. Между шуршащими цилиндрами открылась дверца, и из нее вылетел золотой дракон! Он схватил на лету таблетку и пронесся через весь зал, оставляя за собой медленно тающие разноцветные шарики с буквами: «А», «В2 », «В6 », «В12 », «С», «Р», «Н»… Дракон исчез в темной амбразуре под потолком, а исследователи, вздохнув в унисон, уселись на своих табуретках. «Дальше, — сказал высокий. — Альфа девять, гамма пятьдесят шесть». Коротышка, кряхтя, провернул барабаны, потом ударил по кнопке. Все повторилось, разве что шариков-драже стало немного больше. «Что-то мы упускаем…» — пробормотал высокий, выбираясь из-под стола. «Давай попробуем пирожок, — сказал коротышка. — С черникой. В ней прорва каротина». Высокий почесал лоб. «Ну давай… — как-то неуверенно согласился он. — Альфа двенадцать, гамма шестьдесят три». «Поехали!» — заорал коротышка, врезав по кнопке локтем. Высокий подбросил пирожок, и вырвавшийся из дверцы дракон схватил его широко раскрытой пастью, проглотил — и захохотал. Пролетая над сеткой, он уронил в нее большое фигурное яйцо, похожее на те, что выходили из-под рук Фаберже, и тут же сквозь ячейки сетки снизу полезли десятки маленьких сияющих дракончиков…
Юлька проснулась, когда солнечный зайчик залез ей в нос, ей очень захотелось чихнуть, но не чихнулось, а просто заперло дыхание. Было тревожно, хотелось куда-то бежать; сердце неприятно, по-птичьи, трепыхалось. Разве в чернике есть каротин? — подумалось ей вдруг. Она сосредоточилась на этом чертовом каротине и не заметила, как снова уснула — но на этот раз не глубоко и не надолго, ощущая именно тот замечательный факт, что спит. И скоро, пожелав проснуться, она проснулась.
Кровать была широкая, но слишком мягкая, а то и дряблая, и Юлька чувствовала себя совершенно разбитой. Затекли руки, ноги, правый бок и даже щека. Несколько минут, пока кровообращение не пришло в норму, Юлька лежала, потягиваясь и разминая непослушное тело — и рассматривая комнату, где ей пришлось прервать бег.
Симпатичный номер. Она уже привыкла к тому, что в Америке все удобное и одинаковое, удобно-одинаковое, одинаково-удобное… Здесь было иначе: высокая, очень длинная и очень узкая, как троллейбус, комната с огромным окном во всю длинную левую стену; за окном шла галерея, или балкон, или как-то еще называется — в общем, что-то, куда, по идее, можно было бы выйти при наличии двери; но двери не было. Над окном свистел кондиционер, светлые шторы полураздвинуты, одежда валялась на полу, и чехол с винтовкой криво стоял в углу. За белой скользящей дверью, закрытой не до конца, тихо булькала вода.