Это Серегин знал — ну, совершенно случайно. Именно через «цветочников» Легион получал гранаты с циркониевой оболочкой и еще кой-какие полезные мелочи…
Менее избитая курьерша убежала — сообщить хозяевам о происшествии. Так что Серегину, по большому счету, выбор предстоял не по этой части, а — как бы выжать из ситуации максимальную пользу.
Он уже пытался разговорить связанных бандюков, разъяснить им, во что они влипли, но ничего внятного в ответ не получил, только угрозы и подробные описания всякого рода усложненных способов отъема жизни. С одной стороны, он не был следователем, а всего-навсего войсковым разведчиком, с другой — не хватало времени. Будь у него хотя бы ночь в запасе, он бы из них вынул всю необходимую информацию, а так…
Крошка Ру, щебеча, терлась справа и слева — и страшно расстраивалась, что от нее ну никакой помощи. Угостить хотя бы Серегина его любимыми крабами… но за крабами нужно бежать на базар, а это значит — отойти от Серегина больше чем на шаг…
(— Ты шел ко мне? — спросила она шепотом.
— Я шел к тебе, — подтвердил Серегин.
— Ты шел ко мне! Ты шел ко мне! Ты шел ко мне! — шептала она ликующе и кружилась.)
Наконец приехали от вдовы. Два автомобиля, грохоча, заполнили собой узкую улочку, разогнав торговцев. Вышли шестеро, двое остались караулить у двери, четверо вошли в дом.
Пожалуй, это уже не дурацкий сброд, с которым схлестнулся Серегин. Ребятки были как на подбор, жилистые и поджарые: видно, что гоняют их не хуже, чем солдат в Легионе. Главный (постарше остальных и поосанистее) вошел в каморку матушки Чирр последним, снисходительно огляделся. Матушка вскочила, Поклонилась. Серегин остался сидеть, но улыбнулся и приветливо помахал рукой.
— Счастливый день, — сказал главный.
— Счастливый, — подтвердил Серегин на чапском.
— Меня зовут Аакхен, — сказал главный. — А вас?
— Серегин. — И привстал, как положено по этикету. — Бывший солдат, ныне — в поисках пристанища.
— Вы были один? — спросил Аакхен.
— Да, — кивнул Серегин. — Это было не слишком трудно. Дикие люди.
— Покажите их мне, — распорядился Аакхен.
Матушка Чирр (ноги — палочки, руки — палочки, волосы — все еще метла какая-то с вдернутой ленточкой) побежала отпирать подвал, Серегин пригнулся, чтобы успеть среагировать, если какая тварь развязалась и бросится, Аакхен же якобы беспечно встал напротив двери, засунув руки в карманы. Впрочем, Серегин видел, что спереди к нему сможет подойти только очень хороший рукопашный боец — в Легионе были тренеры из местных, и они показывали, на что нужно обращать внимание в подобных случаях…
Когда дверь открылась, Аакхен жестом предложил Серегину держаться сзади и стал спускаться по лестнице.
Бандюки не освободились. Серегин держал фонарь, пока Аакхен осматривал убитого, потом — всматривался в лица живых. Похоже, что те его узнали или хотя бы поняли, кто он, потому что попытались вжаться в стенку…
Аакхен свистнул, его ребятки сбежали вниз и выволокли бандюков — пока только живых. Потом Аакхен повернулся к Серегину:
— Надо поговорить.
— Аналогично, — сказал Серегин по-русски.
— Что?
— Шучу.
— Поднимемся к старухе?
— Лучше к одной девушке, этажом выше.
— Хорошо…
Они расположились в тесноватой гостиной Крошки — в плетеных очень удобных стареньких креслах, по обе стороны такого же плетеного и такого же старенького столика, на который Крошка стремительно наставила рюмочек, бутылочек с крепкими настойками и соусами, розеток с закусками — пучками ароматных травок, кусочками твердой прокопченной рыбы, ломтиками голубого сыра… Потом Крошка, поклонившись, опустила на стол колокольчик — и неслышно удалилась.
— Хорошая девушка, — одобрительно сказал Аакхен. — Твоя?
— Да, — не стал вдаваться в подробности Серегин.
— Расскажи, как было дело, — предложил Аакхен.
— Ну… — Серегин пожал плечами. — Все получилось как-то само собой…
Он стал рассказывать с самого начала: как подошел к дому, как на него налетела матушка Чирр, как дальше покатилось… Рассказывал Серегин подробно, возвращался к каким-то деталям, когда Аакхен просил об этом, останавливался и вспоминал что-то, выпавшее из рассказа. Аакхен очень умело вел расспрос, Серегин даже не предполагал, что запомнил так много.
— А вы умеете вытащить из человека все, — с улыбкой сказал он, и Аакхен кивнул:
— Очень большой опыт.
— Как по-вашему, дому этому угрожает опасность?
— Всем всегда угрожает та или иная опасность, — пожал плечами Аакхен, наливая себе острой семитравной настойки и заправляя ее маленькой ложечкой черного соуса. — Но эти бараны из мелкой банды, которая вряд ли решится на террор.
— Мелкие твари часто кусаются больнее, чем крупные, — сказал Серегин. — Как они вообще решились поднять руку на людей вдовы?
— Предстоит выяснить, — сказал Аакхен. — Сейчас их готовят к беседе…
— Ясно, — усмехнулся Серегин. — Так что вы все-таки посоветуете нам относительно этого дома? Нанять охрану?
Аакхен помолчал секунды две.
— Думаю, угрозы для дома и для девушек не будет. Но о себе вам придется позаботиться самому.
— Без проблем. Особенно если вы меня предупредите, с какой стороны ждать удара.
Аакхен согласно кивнул:
— Без проблем… — и улыбнулся. — Еще, мой друг, один нескромный вопрос. Вы были солдатом — а чем занимаетесь сейчас?
— Ну… У меня и у моих нескольких друзей свой маленький бизнес, — пожал плечами Серегин. — Малотоннажные перевозки на короткие дистанции, я бы так это определил.
— И что вы перевозите? Или это нескромный вопрос?
— Да почему же нескромный? Запечатанные пакеты. С объявленной стоимостью. Мы берем восемь процентов от нее. К сожалению, у нас нет конторы…
— И как далеко вы можете отвезти пакет?
— Обычно — до Стоячей Звезды. Если нужно дальше, начинаются другие расценки.
Стоячей Звездой в обиходе называли большую и очень старую космическую станцию на стационарной орбите, через которую происходило легальное сообщение с Тироном, режимной планетой-заказником.
— Так у вас… катер? — с интересом спросил Аакхен.
— Да, Очень маленький, но зато свой, — засмеялся Серегин. — Мы считаем его трофеем.
Санкт-Петербург, Россия. 29. 07. 2015, вечер
Вечер выдался на редкость свежим, от такого в это лето успели отвыкнуть, и Лопухинский садик, где Вита и Кеша уже имели свои излюбленные места, оказался перенаселенным. Бабушки с внуками и молодые мамаши с чадами, просто парочки и парочки с собаками, ребятня на роликах и мини-глайдерах, кадеты и гардемарины…
Воздушные шарики, пиво и мороженое, над головой выписывает восьмерки и петли игрушечный самолетик. И духовой оркестр для полноты ощущений.
— Мам! — Кеша дернул ее за руку. — Может, просто покатаемся?
— А давай, — согласилась Вита.
У причала как раз стоял, набирая пассажиров, викинговский драккар (но с мотором). Рулевой был в шкурах и рогатом шлеме.
— Ма, а почему у дяди рога?
— Наверное, редко бывает дома… — рассеянно сказала Вита, вглядываясь в толпу: ей показалось, что там мелькнуло что-то неприятно-знакомое. Кто-то, разумеется. А может быть, она ощутила угрозу или недоброжелательность, исходящую от случайного зеваки. Хотя, как она знала, каждый год число всякого рода сумасшедших и маньяков снижается процентов на десять (необъяснимый, но несомненно существующий феномен; один из многих), тем не менее они в природе остаются, и несколько раз с какими-то невнятными выходками, направленными против Кеши, она сталкивалась; к счастью, рядом был Адам, другие мужчины, Кеша ничего не заподозрил…
* * *Селиванов успел отвернуться и сгорбиться над газетой. Он просто сидит на скамейке и читает, сидит и читает, никого не трогает, ничем не интересуется… Буквы по-прежнему были чужие, можно было только рассматривать фотографии, но на всех фотографиях изображался подросток Селиванов, вешающий в подвале кошку. Он и не подозревал, что его тогда фотографировали…
Герцогство Большой Южный Паоот, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 17-й день лета,
поздняя ночь или раннее утро
…Потом он сходил за водой. Безногий опять закатил глаза и обмяк, дышал часто и коротко, но дышал. Что же мне с тобой делать, думал Денис. Ты же все равно сдохнешь. Скинуть собаку вниз, как хотел? А потом оттащить отбитую тушку куда-нибудь в угол. Воняй себе там. Предварительно по горлу чиркнуть… нет, кровища натечет, ну ее…
Видимо, от дыма он все-таки угорел, а может, не простой это был дым, а с какой-нибудь местной коноплей, но голова стала пустой и легкой. Хотя и трещала. Вообще состояние было как на пяти тысячах.
Метров. Над уровнем. Океана.
Океана воды.
Вода тикала о воду. Тик-тик-тик.
Кроме воды, Денис, извинившись перед мертвым, прихватил и одеяло. Потом решил извиниться перед одеялом за то, что и другой человек, которого оно будет укрывать, умрет. Скорее всего. Но что же делать, такая у нас работа. Работа у нас такая.
Метров. Над уровнем. Океана.
Океана воды.
Вода тикала о воду. Тик-тик-тик.
Кроме воды, Денис, извинившись перед мертвым, прихватил и одеяло. Потом решил извиниться перед одеялом за то, что и другой человек, которого оно будет укрывать, умрет. Скорее всего. Но что же делать, такая у нас работа. Работа у нас такая.
Жила бы страна родная, как пел, бывало, дед, раскинув руки на спинку дивана. Нормально, дед, говорил Денис, только не ори так. Дед все равно орал. Голос у него был хороший, громкий, глубокий, только вот слуха совсем не было, и врал дед безбожно, не попадая даже в ритм, не то чтобы в ноты. Диван был плюшевый, зеленый, с прямой неудобной спинкой и кистями на валиках. Бабушка завешивала его тонким деревенским ковром — ручная вышивка цветными нитками мулине по мешковине. Ковер был еще довоенный. На ковре было горное озеро с лебедями, красавица, многорогий олень и джигит с усами и кинжалом.
В какой-то момент Денису показалось, что именно этот ковер он сейчас и тащит, со страхом развернул одеяло, но нет, просто тканый орнамент из черных и белых кенгуров… кенгурей…
Или кунгурей?
Денис задумался, как правильно. Наверное, «ку». Васька Кунгуров. Иначе было бы Кенгуров, а это не так.
Дым все еще валил, но уже не столь яростно. Возможно, этим дымом ему подавали знаки? Маленький тощий негр с усами что-то бормотал, глаза дергались под веками. У джигита усы были черные, а у этого белые. Зато тот сам был белый, а этот черный. Вернее, темно-серо-зеленый. Что же с тобой сделали, парень?..
Бормотал он по-французски. Денис французский более или менее знал, но все же не настолько, чтобы понимать бешеное бредовое бормотание. Булькнув над его ухом фляжкой, Денис заставил парня замолчать, прислушаться и недоверчиво попросить воды.
Только медленно, сказал Денис по-французски. Тот закивал, заквакал, хотел прихватить фляжку руками — хренушки вам, руки прочно зафиксированы, хватит с меня внезапных нападений, — потом стал просто пить, пить и плакать.
Снаружи, похоже, была ночь. Видны были остатки огромного костра, угли, головешки. Денис отвязал парню — Шломо, Шломо Арейя (или как-то похоже), такой вот, на фиг, француз, — руки (кисти узкие, пальцы тонкие, такие можно только придумать, а не родиться с такими), и руки эти упали мертво и тупо, потому что Шломо умер. Он рассказывал Денису про себя, как он, забытый в Эфиопии сефард, бежал во Францию, записался там в Иностранный легион, из того легиона перебрался в этот (как — детали опущены), дезертировал из этого и забился в самую глухомань, не думал, что обнаружат, семью завел, детей уже восемь душ, но пришли ночью, старших двоих за жопу и его за жопу. И что-то такое сделали, что видел он все как из аквариума, где сидел сам, холодный и скользкий, пускал пузыри, пялился на рожи и ничего не понимал, то есть понимал, что происходит, и понимал, что происходит это с ним, но ничего не чувствовал, а почувствовал только сейчас. И его двоих сыновей убили сегодня ют здесь, у этой дыры, а он ничего не чувствовал, только знал, что в дыру нужно войти и поубивать там всех. И он вошел и чуть было не поубивал — ну, просто не справился. А потом аквариум исчез, и стало очень ясно и очень больно, здесь меня знают как Скорняка Мысу, найди мою жену и детей и расскажи, и передай, — но передавать было нечего, и Денис просто держал в руке холодеющую узкую руку, которая была, наверное, и сильной, и умелой.
Момент смерти он пропустил.
Денис завернул умершего в одеяло и сначала хотел поднять его на плечо, но побоялся потерять равновесие. Поэтому он волок его волоком — даже по лестницам. И положил не там, где лежал беглец в оранжевой робе и текла вода, а в «колонном зале» под какой-то отдушиной, куда втягивался дым. И только тогда он вспомнил про недопроковыренную решетку в полу.
Глава шестнадцатая
Чуть раньше: герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон.
Год 468-й династии Сайя, 13-й день лета
Первый полет был пробный: пилот поднял свою тарахтелку в воздух, описал три круга над полем и легко посадил рядом с полосатым чулком-флюгером. Потом, ворча моторами и подрагивая хвостом, аэроплан подкатился к группе штабных офицеров, стоящих на кромке поля.
Полковник не считал себя знатоком авиации, однако был уверен, что подобная схема летательных аппаратов на Земле не применялась — по крайней мере широко. Он не видел ничего похожего ни живьем, ни на картинках. Четыре узких крыла, смыкаясь концами, образовывали ромб, и в центре этого ромба располагался моторный блок: два двигателя и два толкающих пропеллера. Перед моторами висело то, что с большой натяжкой можно было бы назвать кабиной: открытые всем ветрам сиденья пилота и пассажира, одно рядом с другим; на месте пассажира «сидел» мешок с песком. Крестообразное оперение держалось на длинной тонкой хвостовой балке — наверное, выклеенной из фанеры трубе. Все это катилось сейчас по кочковатому полю на трех толстеньких колесах-дутиках…
Но если сама конструкция оставляла впечатление чего-то вполне оригинального, то движки при ближайшем рассмотрении оказались до боли знакомы. Когда-то давно, в прежней жизни, у Стриженова был снегоход «Буран», и вот там рычал-старался точно такой же двухцилиндровик.
— Отлично, — сказал полковник, делая шаг вперед. — Освобождайте мне место, время не ждет…
— Товарищ полковник! — испуганно возмутился Куренной, командир разведвзвода; предполагалось, что полетит он.
— Отставить, — сказал полковник тихо.
Настолько тихо, что все перестали дышать. Но он не стал больше ничего говорить, только кивнул на аэроплан, и тут же покрытый шрамами механик и толстый сержант-чех, прикомандированный к авиаотряду, бросились выполнять приказ.
Аэроплан немедленно дозаправили — из ведра со стремянки, — полковника пристегнули к креслу, он проверил, удобно ли надеваются защитные очки, правильно ли висит на груди бинокль и не попадали под привязной ремень кобура с потертым «стечкиным». Две запасные обоймы он сунул в нагрудный карман. На какой-то ну уж самый невероятный случай.
Поскольку до парашютов у здешних умельцев руки еще недошли…
— Мое имя Туварх, — сказал пилот по-русски. — Я наездник для герцог Каумбари. Меня предали вам для.
— Очень приятно, — кивнул полковник. — Полетели?
— Легкий путь, — улыбнулся «наездник».
Двигатели заработали громче, аэроплан тронулся и весело поскакал к проселочной дороге, свернул на нее, заревел громко и ровно, понесся вперед, подпрыгнул сильно и вдруг повис, чуть накренясь, и поляна стала удаляться, это было точь-в-точь как в детстве подниматься на колесе обозрения, разве что еще и бодрящий ветер в лицо.
Потом поляна накренилась, стала медленно поворачиваться, и полковник увидел группу маленьких человечков, стоящих, запрокинув головы и заслоняясь от солнца фуражками.
Совсем неподалеку синели дымки полевых кухонь, а за ними уже начались рыжие линии окопов — три, четыре, пять линий одна за другой, пулеметные гнезда, и сверху отлично видимые полосы «малозаметных препятствий».
Предполье, которое снизу выглядело очень даже внушительным, оказалось совсем узкой полосой между передней линией окопов и опушкой леса. Лес не был таким сплошным, как его представляли карты, а состоял из островков, больших, маленьких и совсем крошечных, разделенных серо-желтыми прогалинами. Деревья в здешних лесах имели широкие плоские кроны, и под этими кронами можно было спрятать миллион солдат. Или три миллиона.
Возможно, там никакого врага еще не было. Но ведь разведчики куда-то пропали — именно в этом лесу, под этими широкими кронами…
Только через полчаса полета он сумел заметить внизу что-то подозрительное.
Когда-то здесь протекала река — видно было петлистое пересохшее русло, речную долину, подмытые склоны холмов. Долина выделялась цветом, трава в ней не пересохла — и вот в этой траве остались семь широких протоптанных троп; похоже, что здесь прошли пехотные или конные колонны…
…мчится конная колонна бить Емельку Пугача…
Полковник похлопал пилота по колену и показал: поворачивай вон туда. Пилот посмотрел, кивнул и положил машину в пологий вираж.
Еще через двадцать минут полета широким зигзагом они нашли противника…
Вряд ли пехота опасалась нападения с воздуха, до такого здесь еще не дошло. Скорее люди укрывались под кронами от палящего солнца. Но иногда колоннам приходилось пересекать открытые пространства — вот как раз на них и выскочил аэроплан, идущий низко, чуть ли не над самыми верхушками деревьев. Сколько их здесь, попытался прикинуть полковник, километр в длину, по восемь в шеренге, идут тремя колоннами — и вон там, подальше, еще одна или две… и обозы. Пытаясь ни о чем не думать, он считал фуры. Ага, и еще пушки… и еще пушки! Да сколько же вас… Он видел, как командиры отдают команды, дублируя голос взмахами флажков. Сейчас ударят залпом, и все, подумал он очень спокойно и потянулся к рычагу сброса «бомб». На изготовление «бомб» у ребят было только два часа, поэтому получилось то, что получилось: небольшие гробики из тонких досок, картонных перегородок и брезента, которые через четыре секунды после сброса раскрывались (срабатывал гранатный взрыватель) и вываливали из себя по полсотни ручных осколочных гранат с вынутыми чеками; предохранительные скобы удерживались просто за счет плотной упаковки гранат по ячейкам…