После дня полетов вдоль побережья Геринг приземлялся на пустынный пляж, подруливал на самолете к самой террасе отеля, закатывал машину хвостом вперед в зал для игр через большую стеклянную дверь и привязывал хвост самолета к бильярдному столу… Двадцать семь лет спустя он все еще смеялся над этим: «Представляете себе это зрелище! Из-под балкона прекрасного отеля торчат крылья, двигатель и шасси немецкого самолета.
К несчастью, каждый день приходилось выкатывать его оттуда ранним утром, чтобы иметь возможность взлететь до появления на пляже купальщиков […], и поэтому клиенты отеля просыпались, как по сигналу, от мощного рева двигателя!»
Немецкий ас зарабатывал деньги: на разных аэродромах он предлагал желающим совершить первый в их жизни полет за 50 крон; Геринг также присоединился к «летающему цирку» датских летчиков, предложившему ему 2500 крон и столько шампанского, сколько он сможет выпить, всего за два дня воздушной акробатики над городом Оденсе. То, что он выпил первую бутылку перед началом выступлений, казалось, ничуть не повлияло на его технику пилотирования, даже наоборот. Но выпивка после посадки – совсем другое дело: перебор со спиртным и последовавшие за этим выходки вынудили его сменить лучший номер гранд-отеля на худшую камеру полицейского комиссариата Оденсе. Наутро все уладилось, и комитет по организации праздника города предложил ему 50 крон за каждую «мертвую петлю», которую он выполнит над городом. До десятой петли на аэродроме царило веселье, потом, начиная с двадцатой, стала чувствоваться некоторая озабоченность, после исполнения же пятидесятой петли руководство комитета начало предчувствовать катастрофу… Но Геринг великодушно ограничился половиной заработанной им суммы! А потом наступил тот памятный день, когда он вместе с четырьмя другими бывшими пилотами эскадрильи «Рихтгофен» выполнил ряд фигур высшего пилотажа, вызвавших восторг у жителей Копенгагена. Вечером того же дня некая прекрасная датчанка привела его к себе домой… «Мы провели ночь в ванне шампанского», – написал потом Геринг своему приятелю Боденшацу. Позже тот так прокомментировал эти слова: «Я все еще не знаю, следовало ли мне понимать его буквально, и, естественно, ни разу не посмел его об этом спросить». И сделал все-таки такой занятный вывод: «Почти целый год он прожил, словно чемпион мира по боксу. Зарабатывал больше денег, чем мог потратить, и мог заполучить любую девицу».
Но все хорошее когда-нибудь заканчивается: ночные похождения наделали много шума, почти не скрываемая связь с замужней женщиной добавила новых сплетен, а после того июньского дня 1919 года, когда он узнал условия заключения Версальского мира, Геринг перестал быть гвоздем программы устраивавшихся в городе ужинов. Тогда он пришел в ярость и закричал в присутствии двух десятков пораженных гостей: «Настанет день, и мы вернемся, чтобы подписать другой договор!» Осенью 1919 года датчане с исключительной вежливостью попросили его попытать счастья в другой стране…
В середине декабря Герман Геринг вылетел в Швецию. Посадив свой «фоккер» неподалеку от Линчёпинга – при этом он сломал шасси самолета, – безработный пилот добрался до Стокгольма поездом. Прибыв в столицу Швеции, он предложил свои услуги авиакомпании «Свенска люфттрафик», которая намеревалась установить регулярное воздушное сообщение между основными городами страны. В то время в Скандинавии опытных летчиков было немного, и воздушный ас капитан Геринг ожидал, что его встретят с распростертыми объятиями. Но, возможно, потому, что его репутация воздушного акробата и распутника уже достигла Швеции, руководство фирмы «Свенска люфттрафик» встретило его довольно прохладно и согласилось нанять лишь в качестве «пилота-контрактника» – что-то вроде пилота, перевозящего пассажиров по их просьбе. Зарплату ему предложили небольшую, но Геринг в то время стал эксклюзивным торговым агентом в Швеции немецкой фирмы «Хейнекен», производившей парашюты, снабженные системой автоматического раскрытия купола, что было по тем временам новинкой. Таким образом, жизнь в Швеции обещала стать приятной, к тому же во время войны шведы испытывали определенную симпатию к Германии, а поражение и экономический кризис в этой стране эти симпатии только усилили. И Геринга, чья репутация героя давно уже преодолела Балтийское море, благосклонно принял местный высший свет. Конечно же для человека, привыкшего к опасной военной жизни, к воздушным боям и к высшему пилотажу, несколько провинциальный и пуританский образ жизни в Стокгольме мог показаться скучноватым. Но все изменил случай, да так, что превзошел все ожидания Геринга…
Двадцатого февраля 1920 года в конторе авиакомпании «Свенска люфттрафик» появился швед благородных кровей – граф Эрик фон Розен, прославившийся в начале века на весь мир своими экспедициями в Африку и Южную Америку. Граф хотел попасть в свой замок Рокельстод неподалеку от Спаррехольма, примерно в 150 км от Стокгольма, но опоздал на последний поезд… Предоставим фон Розену рассказать, что было дальше: «Поскольку мне требовалось как можно скорее попасть в Рокельстод, я обратился в авиационную компанию, где мне сказали, что погода для полетов совсем непригодна. Два самолета уже пытались взлететь, но снежная буря вынудила их вернуться. Я стал настаивать, и во время разговора мне сообщили, что у них работает бывший немецкий летчик-истребитель, некий капитан Геринг, который, возможно, согласится полететь».
Но графа при этом не известили, что несколько шведских летчиков, которым до этого предложили слетать в Рокельстод, заявили, что они не самоубийцы. Их отказ оказался предсказуем, ответ Геринга тоже можно было предвидеть: «Мне было очень трудно отказаться, даже несмотря на то, что время было уже позднее, потому что в это время года в 17 часов уже темнело. Я попросил принести карту и стал готовиться к полету – изучал карту в течение получаса, для того чтобы запомнить ее. Именно так я делал на французском фронте. […] Наконец я рассмотрел снимок замка Рокельстод, который нашел в каком-то шведском атласе культурных ценностей: я хотел, чтобы эта картинка сохранилась у меня в мозгу. Замок располагался на берегу озера, которое в это время года уже успело замерзнуть и являлось хорошей посадочной площадкой…»
В половине третьего дня фон Розен, Геринг и его механик прибыли на аэродром. Небо было еще чистым, но на юге уже виднелось нечто вроде стены из темно-серого снега зловещего вида. Два шведских летчика подошли к ним и стали отговаривать от полета, поскольку надвигалась очень мощная снежная буря. О том, что было дальше, рассказывает сам Геринг: «Я усадил сзади механика и графа фон Розена, завел двигатель и взлетел. Но уже на полпути, над городком Гестер – или что-то в этом роде[15], – буря настигла нас. Она оказалась такой сильной, что даже сегодня не могу слышать название этого населенного пункта без того, чтобы не вспомнить об ужасном буране, вынудившем нас снизиться на километр всего за несколько секунд. Самолет исполнял какой-то дьявольский танец, его постоянно тянуло вниз, мы едва не касались верхушек деревьев, потом он резко взмывал вверх. Мне с большим трудом удавалось вести его в горизонтальном полете. […] Один раз я едва не врезался в вершину какой-то горы, дважды едва не задел верхушки деревьев. Можете мне не верить, но ручка управления самолетом изогнулась. Наконец мы увидели пейзаж, который походил на тот, что был нам нужен. Буря слегка утихла. Я разглядел внизу замок на берегу белого озера, поблескивавшего льдом в последних лучах дня. Обернувшись к фон Розену, я выкрикнул название замка и сделал вопросительный жест рукой. Граф мотнул головой, и мы продолжили полет. Некоторое время спустя я увидел другой замок на берегу озера, но он явно отличался от того, что я видел на фото в Стокгольме. Я снова обернулся, чтобы спросить графа. Но тот отрицательно покачал головой. Однако теперь я хотел привести все в ясность и приземлился, чтобы расспросить кого-нибудь.
Естественно, первый замок, который мы увидели, и был Рокельстод… Неправильный ответ графа объяснялся очень просто: его сильно укачало, взгляд его помутился, и поэтому он ничего не мог видеть и не понял, о чем я его спрашивал. Итак, мы снова взлетели и через пять минут вернулись к замку Рокельстод. Я прикладывал так много усилий к управлению самолетом, что, несмотря на ветер и зимний холод, весь покрылся потом. Когда самолет приземлился, навстречу нам вышли две женщины». Это была жена фон Розена и служанка, и они быстро отвели графа в замок. Геринг с механиком привязали самолет к выступу скалы и последовали за ними.
Все, что происходило потом, должно было показаться Герингу раем после пребывания в аду. После того как он принял горячую ванну и выпил для согрева крепкого грога, хозяин провел отважного летчика по лабиринтам замка. Сводчатые потолки залов, старинная мебель, картины, гербы, оружие, стяги, статуи, ковры, охотничьи трофеи и древние германские символы не могли не напомнить ему о счастливых днях жизни в Фельденштейне и Маутерндорфе. Затем все уселись за стол в парадном зале, где жарко горел огромный камин, украшенный средневековыми скульптурами. Начался шикарный ужин в обществе графа и его супруги Мари. Хозяева были крайне предупредительны и явно симпатизировали Германии. А когда к ним присоединилась высокая и стройная девушка с темными волосами и огромными голубыми глазами, пребывавший в приподнятом настроении Герман Геринг почувствовал блаженство. Появление красавицы – это оказалась Карин фон Фок-Канцов, младшая сестра хозяйки дома, – заставило его на какое-то время умолкнуть из-за того, что у него перехватило дыхание. «Ее облик и ее походка пленили меня», – просто скажет потом Геринг, который, по всеобщему признанию, был довольно болтлив. Графиня Фани фон Виламович-Меллендорф, третья сестра Карин, позже описала все, что случилось за ужином, более объективно. И хотя ее рассказ выглядит слишком лиричным, она, несомненно, дала довольно точное описание того памятного вечера: «В тот вечер мы сидели за столом очень долго. Летчик-истребитель смог поделиться своими мыслями свободно и открыто. Он внезапно высказал все долго копившееся в нем возмущение […] относительно того, на что была обречена его родина. Он рассказал взволнованным слушателям об унижении его народа, поведал историю страданий прекрасной немецкой молодежи, сражавшейся до последней минуты. […] Хозяин замка поднял свой бокал с немецким вином. […] Он сказал, что хотел бы выпить за славное будущее Германии, в которое он сам и весь шведский народ твердо верили. Все торжественно встали, и хозяин дома горячо пожал руку своему гостю. Разговоры продолжились до поздней ночи. Граф фон Розен взял лютню, и присутствующие запели народные песни, чувственные, гордые и веселые. […] В первый вечер Герман Геринг мало общался с Карин, поскольку был очень взволнован».
Все, что происходило потом, должно было показаться Герингу раем после пребывания в аду. После того как он принял горячую ванну и выпил для согрева крепкого грога, хозяин провел отважного летчика по лабиринтам замка. Сводчатые потолки залов, старинная мебель, картины, гербы, оружие, стяги, статуи, ковры, охотничьи трофеи и древние германские символы не могли не напомнить ему о счастливых днях жизни в Фельденштейне и Маутерндорфе. Затем все уселись за стол в парадном зале, где жарко горел огромный камин, украшенный средневековыми скульптурами. Начался шикарный ужин в обществе графа и его супруги Мари. Хозяева были крайне предупредительны и явно симпатизировали Германии. А когда к ним присоединилась высокая и стройная девушка с темными волосами и огромными голубыми глазами, пребывавший в приподнятом настроении Герман Геринг почувствовал блаженство. Появление красавицы – это оказалась Карин фон Фок-Канцов, младшая сестра хозяйки дома, – заставило его на какое-то время умолкнуть из-за того, что у него перехватило дыхание. «Ее облик и ее походка пленили меня», – просто скажет потом Геринг, который, по всеобщему признанию, был довольно болтлив. Графиня Фани фон Виламович-Меллендорф, третья сестра Карин, позже описала все, что случилось за ужином, более объективно. И хотя ее рассказ выглядит слишком лиричным, она, несомненно, дала довольно точное описание того памятного вечера: «В тот вечер мы сидели за столом очень долго. Летчик-истребитель смог поделиться своими мыслями свободно и открыто. Он внезапно высказал все долго копившееся в нем возмущение […] относительно того, на что была обречена его родина. Он рассказал взволнованным слушателям об унижении его народа, поведал историю страданий прекрасной немецкой молодежи, сражавшейся до последней минуты. […] Хозяин замка поднял свой бокал с немецким вином. […] Он сказал, что хотел бы выпить за славное будущее Германии, в которое он сам и весь шведский народ твердо верили. Все торжественно встали, и хозяин дома горячо пожал руку своему гостю. Разговоры продолжились до поздней ночи. Граф фон Розен взял лютню, и присутствующие запели народные песни, чувственные, гордые и веселые. […] В первый вечер Герман Геринг мало общался с Карин, поскольку был очень взволнован».
Карта 3
Из ада в рай: полет 20 февраля 1920 г.
На самом деле эта встреча взволновала и Карин. К тому времени она уже десять лет была замужем за шведским офицером и уже родила от него сына. Графиня Карин фон Фок-Канцов совсем не любила мужа, очень скучала и мечтала о великих приключениях и страстной любви. В Швеции тогда уже перевели роман «Госпожа Бовари» – но читала ли его Карин? Впрочем, это не имело значения: эта тридцати-двухлетняя женщина, отчаянно романтическая и немного загадочная натура, увидела перед собой вынужденно покинувшего родину немца двадцати семи лет, привыкшего к героическим поступкам, патриота, красавца, умного собеседника, в буквальном смысле свалившегося с неба, и сразу же поняла, что это мужчина ее жизни. Взаимное влечение родилось мгновенно и было в каком-то смысле сродни удару молнии после грозы… «Так случилось, – заключил позднее Герман Геринг, – что мой самый сложный полет стал самым прекрасным моим приключением».
На следующий день, выдавшийся погожим, Герман Геринг летел в Стокгольм с легкостью на сердце. Они с Карин дали друг другу обещание видеться, что и делали тайком в последовавшие за первой встречей месяцы, хотя возможности для этого представлялись очень редко. Справедливости ради надо отметить, что в то время Геринг много работал: как «водителю летающего такси» ему приходилось бывать во всех уголках Швеции, а также посещать Эстонию и Финляндию. Поскольку шведские летчики имели обыкновение ломать шасси своих самолетов при посадке – из восьми имевшихся у авиакомпании «Свенска люфттрафик» машин годными к эксплуатации оставались лишь две, – Геринга срочно наняли на должность инструктора, хотя зарплату увеличили не намного. Когда же наконец его личный «фоккер» был отремонтирован, Геринг возобновил полеты с выполнением фигур высшего пилотажа и имел определенный успех. А тем временем Карин приходилось исполнять обязанности супруги нелюбимого мужа и матери восьмилетнего мальчика, которого она обожала и боялась потерять в случае развода. К этому следует добавить, что здоровье ее не отличалось крепостью: Карин серьезно беспокоили слабые легкие и сердце.
Однако ни одна из этих проблем не смогла помешать Карин и Герману уехать в июне 1920 года в Мюнхен, где графиня познакомилась с семейством Герингов в полном составе[16].
И там она с удивлением услышала, как Франциска Геринг строго отругала сына за то, что тот похитил жену уважаемого офицера и лишил восьмилетнего ребенка матери… Карин тоже досталось: ей было сказано, что единственное достойное решение – незамедлительно получить развод, чтобы соблюсти все приличия! Этот урок морали, преподанный женщиной, которая четырнадцать лет сожительствовала с любовником под одной крышей с мужем, мог бы возмутить, но капитан Геринг был послушным сыном, а Карин умела сохранять флегматичный вид в любой обстановке, так что согласие было вскоре установлено, а любовники провели прекрасное лето в баварских горах. Тот факт, что Карин посылала в ходе своего странствия почтовые открытки и фотографии сыну и мужу, удивил бы лишь того, кто еще не догадался о том, что история этой семейной пары была не совсем обычной…
В конце лета Карин вернулась в Швецию, где с радостью вновь встретилась с сыном Томасом, со своими родственниками и… с мужем Нильсом фон Канцов, который продолжал ее любить и терпеливо ждал ее возвращения в семью. Но его ждало разочарование, потому что Карин немедленно потребовала развода, несмотря на неодобрение родителей и сестер. Она стала умолять любовника вернуться в Стокгольм. Герман так и поступил. Вернувшись в Швецию в декабре 1920 года, он снова взялся за работу. Именно он проложил первый почтовый авиамаршрут между Германией и Швецией: Варнемюнде – Копенгаген – Мальмё. Параллельно он продолжил свою деятельность в качестве представителя немецкой фирмы, производящей парашюты, и один из его английских конкурентов, Вильям Блейк, набросал такой точный и провидческий портрет знаменитого летчика-коммерсанта той поры: «Геринг был очень способным, но несколько странным! Он считал, что может сравниться с кем угодно. […] У него была удивительная склонность к саморекламе. […] Его визитная карточка размером напоминала почтовую открытку, и в этом был он весь. Он все преувеличивал, делал из мухи слона. Ужасно любил хвастать. Полагаю, он надеялся, что ему поверят. Он очень любил вино. Мне кажется, что у него была слабость к женщинам. Он всегда стремился натворить много историй из ничего. Неплохой продавец. Но не из тех, кому можно было доверять. При всем этом он был очень умен, и в голове у него было много серого вещества». Сомнений нет, это истинный портрет нашего персонажа.
Любовники поселились в небольшой квартире в районе Остермальм. Образ жизни вели довольно скромный, к чему графиня не была приучена, но она жила ради своего Германа, а сестре Фани призналась: «Мы – словно Тристан и Изольда, опьяненнные любовным напитком». Высшее стокгольмское общество, спокойно воспринимавшее творчество Вагнера, сурово осуждало поведение Карин, как и ее родные. Полковник барон Карл фон Фок, хотя он и имел немецкие корни и был явным германофилом, с большим неудовольствием относился к любви дочери к немецкому офицеру без родины, да еще и почти бедняку. Его супруга баронесса Хюльдин, мистично настроенная и крайне эксцентричная особа, с пониманием воспринимала романтическую сторону этой истории, что, несомненно, объясняло то, что пару несколько раз приняли в семейном доме, где юмор и обходительность Германа в конечном счете немного смягчили предубежденное отношение к нему. А поведение покинутого мужа выглядело еще более удивительным: следуя традициям того времени, лейтенант Нильс фон Канцов мог бы вызвать любовника жены на дуэль, но вместо этого он пригласил его на обед в обществе жены и сына! Обстановка за столом могла быть по крайней мере странной, но Геринг рассказывал о своих военных приключениях, Нильс фон Канцов с интересом его слушал, а юный Томас явно восхищался гостем, о чем сам позже и рассказал: «Я сразу же его полюбил. Это было нетрудно, потому что у него прекрасный характер. […] Помню, как он очень нас развеселил, особенно когда заговорил о своих злоключениях в качестве летчика. Я видел, что мой отец очарован, и заметил, что мать практически не сводила глаз с Геринга. В то время я не мог выразить это словами, но чувствовал, что она в него влюблена».
Точно подмечено… Той весной 1921 года Карин и Герман были неразлучны. Их спартанский образ жизни только веселил их, сплетни шведского высшего света их не трогали, Томас часто уходил из отцовского дома к матери, а та водила любовника по музеям и картинным галереям Стокгольма, желая, чтобы ему передалось ее увлечение живописью и скульптурой. В этом она, кстати, преуспела сверх ожиданий… Но в то время Геринг понимал, что карьеры в Швеции ему не сделать: работодатели, конечно, ценили его мастерство, но их отталкивали его надменность, его предрасположенность делать из мухи слона и его стремление установить в компании строгую тевтонскую дисциплину, очень непонятную для шведского менталитета. С другой стороны, Герман, ставший политическим сиротой после падения кайзера и внимательно следивший за жизнью Веймарской республики, продолжал интересоваться развитием событий в Германии. Поэтому он взял в привычку внимательно читать берлинскую и мюнхенскую прессу, чтобы быть в курсе политической жизни своей страны. Имел ли он уже тогда какие-либо политические амбиции, желание сыграть в этой сфере свою особую роль? Вполне возможно, но он отлично осознавал, что пробелы в его политической культуре не позволяют надеяться на успех в политике. Вот что он сказал на этот счет: «Я понял: для того чтобы способствовать развитию страны, необходимо по меньшей мере знать механизмы этого процесса, постараться понять взаимосвязь между внешними и внутренними событиями». Постепенно у Геринга созревает решение вернуться в Мюнхен и поступить в университет для изучения экономики и политической науки. Он принялся торопить свою подругу с разводом, но стоило той лишь поднять этот вопрос, как весьма мягкотелый Нильс фон Канцов дал понять, что в данном случае он потребует, и несомненно добьется, чтобы Томас остался с ним. Правду говоря, Карин в этом и не сомневалась, но она так любила сына… Поэтому летом 1921 года ее любовник вернулся в Германию один.