Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди 9 стр.


Когда Гитлер вернулся к триумвирату в боковую комнату, произошли два события, изменившие обстановку в его пользу. Во-первых, Кар, Лоссов и Шайссер слышали аплодисменты и из этого сделали вывод, что зал поддерживает Гитлера. Во-вторых, в «Бюргербройкеллер» наконец-то появился Людендорф. И каким бы сильным ни было негодование старого генерала на то, что его поставили перед свершившимся фактом, он прекрасно сыграл свою роль: Людендорф заявил, что путч – «великое национальное событие», и призвал трех членов баварского правительства к сотрудничеству с ним. Фон Лоссов якобы ответил: «Желание вашего превосходительства для меня – закон», – позже он будет отрицать это. Как бы там ни было, в конце концов триумвират уступил. Потом все главные действующие лица вышли в зал, демонстрируя показное единство, и под крики «Виват!» и восторженные рукоплескания всех присутствующих в зале пожали друг другу руки. Гитлер, придя в экстаз, произнес страстную речь. Когда он закончил, зал затянул гимн «Германия превыше всего», а потом все разошлись. За исключением премьер-министра Книллинга, пяти министров его кабинета и еще нескольких важных лиц, которых Гесс бесцеремонно отвел в маленькую комнату на втором этаже, где они должны были оставаться в качестве заложников. А члены нового «правительства» продолжали разговаривать внизу. С начала до конца вся операция продолжалась менее трех часов…

Чуть позже несколько сотен штурмовиков СА, прибывших из окрестностей Мюнхена, и тысяча кадетов пехотного училища усилили маленький гарнизон «Бюргербройкеллера». А на другом берегу реки Изар людям Рёма удалось захватить штаб 8-го военного округа и штаб генерала фон Лоссова на Шенфельдштрассе. Казалось, путч удался, и среди окружения Гитлера царила эйфория. Однако все еще были неизвестны результаты действий в городе других отрядов, поэтому ночь обещала стать длинной. «Я отыскал Геринга, – написал позже Гафштенгль, – и он мне сказал: “Пуци, позвони Карин и скажи ей, что сегодня ночью домой я не приду. И заодно отправь ей по почте вот это письмо”». Таким образом, выходило, что одновременно можно быть беспощадным революционером и очень сентиментальным человеком…

Но 8 ноября еще не закончилось, как путчисты начали ощущать некоторую неуверенность: здания радиостанции, почты и телеграфа не были захвачены, восставшие не контролировали помещение генерального комиссариата полиции, казалось, что они потерпели неудачу и в захвате казарм. Именно этот фактор и оказался позднее решающим: три сотни членов «Союза Родины» должны были захватить оружие в казарме инженерной части, но там их встретили враждебно, а переговоры ни к чему не привели. Из «Бюргербройкеллера» командир «Союза борьбы» подполковник Кребель послал в казарму офицера в качестве парламентария, тем не менее Гитлер тоже решил туда отправиться. Это оказалось большой ошибкой, за которой последовала другая: фюрер оставил генерала Людендорфа в «Бюргербройкеллере» один на один с триумвиратом… И когда полчаса спустя вернулся туда ни с чем, обнаружил, что Людендорф отпустил фон Кара, фон Лоссова и фон Шайссера. На вопрос Гитлера, как генерал мог поверить фон Лоссову, старый герой мировой войны ответил напыщенно, что командующий силами рейхсвера в Баварии пообещал ему содействие, и добавил, что «немецкий генерал никогда не нарушит слова».

Незадолго до полуночи Гитлер, Людендорф, Крибель и Шойбнер-Рихтер пришли к Рёму в захваченный им штаб военного округа. После многочисленных рукопожатий и бесконечных разговоров о светлом будущем национал-социалистской Германии они вернулись к срочным делам. Людендорф попытался связаться с фон Лоссовым, который сказал ему перед уходом из «Бюргербройкеллера», что намерен вернуться в свой кабинет в штабе округа, чтобы отдать все необходимые распоряжения. Но фон Лоссов не только не появился в штабе, его вообще не могли нигде отыскать. Нацисты послали эмиссаров в комендатуру, однако те не вернулись. Фон Шайссер и фон Кар тоже куда-то пропали… В это время люди Россбаха и кадеты пехотного училища попытались проникнуть в здание генерального комиссариата полиции, где находился кабинет фон Кара, но наткнулись на сопротивление полицейских, пойти на штурм не решились и в конце концов ретировались. Однако именно там и находился в то время фон Кар, получивший свободу действий и перемещения. Он тайно пробрался в казарму 19-го пехотного полка, присоединившись к фон Лоссову и фон Шайссеру. Началось противодействие путчу…[39]

В начале четвертого утра в захваченном штабе военного округа Рём и Гитлер услышали коммюнике, передававшееся по радио с 2 часов 55 минут. «Генеральный комиссар фон Кар, полковник фон Шайссер и генерал фон Лоссов осуждают организованный Гитлером путч, что касается их обещаний поддерживать путч, они были даны под угрозой оружия, а следовательно, являются недействительными…» Да, обстановка стала осложняться. Гитлер сообщил обо всем этом новоиспеченному премьер-министру Пенеру (который уже собрался лечь спать) и приказал ему взять штурмом штаб полиции с помощью одного из подразделений «Союза Родины». Слишком самоуверенный Пенер отправился туда в сопровождении всего лишь одного офицера, вошел в здание… и был арестован. Тем временем Гитлер, Людендорф и их сообщники незадолго до рассвета вернулись в «Бюргербройкеллер». На улицах Мюнхена было холодно, сыпал мелкий снег, фюрер явно пал духом. Он сказал: «Хорошо, если мы из этого выберемся, в противном случае нам придется повеситься…»

В пивном зале, где в воздухе стояли запахи пива и табачного дыма, все еще находились члены СА и их союзники из «Союза Родины»; к ним постепенно присоединялись их товарищи, подъезжавшие изо всех уголков Баварии на легковых автомашинах, грузовиках и даже на лошадях. По пути они обгоняли колонны частей рейхсвера, и поэтому в их рядах царило явное смятение. На втором этаже вожди путча проводили совещание: как всегда спокойный Людендорф потягивал красное вино вместо завтрака и ворчал, что «больше никогда не поверит слову чести немецкого офицера». Гитлер продолжал отдавать распоряжения: одному подразделению штурмовиков он поручил захватить штаб полиции и освободить Пенера, другое было направлено в типографии, чтобы конфисковать свежеотпечатанные новые деньги – разве не деньги являются нервом войны? Грегор Штрассер, добиравшийся всю ночь из Ландсхута со своими бойцами СА, прибыл в пивной зал на рассвете. Там он встретил Геринга, по-прежнему исполненного боевого духа, в стальном шлеме и в черном кожаном плаще. «Эти типы, – сказал ему Геринг, имея в виду триумвират, – отказались от слова, которое дали фюреру, – но народ по-прежнему с нами. Придется все начинать сначала».

Да, конечно, все начать сначала – но с какого именно момента? К 11 утра в верхней комнате пивного зала «Бюргербройкеллер» собрался военный совет, однако главари путча никак не могли выработать единую тактику действий. Крибель предложил отступить в Розенхайм, поближе к австрийской границе, где можно будет собрать новые подразделения, чтобы вновь перейти в наступление. Геринг его поддержал: в конечном счете там родина фюрера, и можно не сомневаться, что все там отнесутся к нему благожелательно. Но Людендорф даже слышать не хотел ничего подобного. Он заявил: «Не может быть и речи о том, чтобы движение сползло в грязный кювет на какой-то темной проселочной дороге…» Гитлер колебался, а в это время ситуация в Мюнхене продолжала меняться. Путчисты узнали, что находившегося в штабе военного округа капитана Рёма с его людьми окружили полицейские и военные, грозившие взять здание штурмом. И тогда Людендорф четко указал направление действий: надо всеми силами выдвинуться к центру Мюнхена, чтобы оказать помощь Рёму. Гитлер моментально поддержал это предложение. «Нам следовало направиться в центр города, – позже написал он, – чтобы привлечь на нашу сторону народ […] и посмотреть, как Кар, Лоссов и Шайссер отнеслись бы к широкому проявлению общественного мнения. В конечном счете эти господа были не настолько глупы, чтобы стрелять из пулеметов по восставшему народу. Так мы решили двинуться в город».

Жребий был брошен: около половины двенадцатого нацисты выстроились колонной перед пивным залом и двинулись к центру города. Во главе колонны ехал грузовик с вооруженными бойцами СА и пулеметом; восемь человек держали черно-бело-красные флаги, другие несли знамена со свастикой. Позади грузовика двигалось все руководство движения: в первом ряду шли Гитлер, Людендорф и Шойбнер-Рихтер, за ними следовали Крибель, Граф, Розенберг и Геринг (по-прежнему в каске и черном кожаном плаще, который он распахнул, чтобы были видны его награды). За ними ступали три подразделения в колонну по четыре, слева шли сто человек из личной охраны Гитлера в стальных шлемах, с карабинами и ручными гранатами. Справа маршировали члены «Союза Родины», а в центре шли бойцы мюнхенского полка СА с пистолетами в руках. Позади штурмовиков двигались кадеты пехотного училища, вооруженные ружьями с примкнутыми штыками, студенты, мелкие торговцы, рабочие, несколько предпринимателей. У каждого участника шествия на левой руке была надета повязка со свастикой. Всего в марше принимали участие около 2000 человек…

Жребий был брошен: около половины двенадцатого нацисты выстроились колонной перед пивным залом и двинулись к центру города. Во главе колонны ехал грузовик с вооруженными бойцами СА и пулеметом; восемь человек держали черно-бело-красные флаги, другие несли знамена со свастикой. Позади грузовика двигалось все руководство движения: в первом ряду шли Гитлер, Людендорф и Шойбнер-Рихтер, за ними следовали Крибель, Граф, Розенберг и Геринг (по-прежнему в каске и черном кожаном плаще, который он распахнул, чтобы были видны его награды). За ними ступали три подразделения в колонну по четыре, слева шли сто человек из личной охраны Гитлера в стальных шлемах, с карабинами и ручными гранатами. Справа маршировали члены «Союза Родины», а в центре шли бойцы мюнхенского полка СА с пистолетами в руках. Позади штурмовиков двигались кадеты пехотного училища, вооруженные ружьями с примкнутыми штыками, студенты, мелкие торговцы, рабочие, несколько предпринимателей. У каждого участника шествия на левой руке была надета повязка со свастикой. Всего в марше принимали участие около 2000 человек…

Было довольно прохладно, небо заволокли свинцово-серые тучи, время от времени срывался снег, а укрывший Мюнхен с ночи белый ковер превратился в грязную жижу, тормозившую движение. Спустя четверть часа колонна дошла до моста Людвигсбрюке, соединявшего два берега реки Изар. Вход на мост преграждал небольшой отряд полиции, но штурмовики оттеснили его, и колонна без помех прошла по мосту и вступила на Цвайбрюкенштрассе. По обеим сторонам улицы стояли жители Мюнхена, приветствовавшие нацистов и махавшие флажками со свастикой. Вскоре ими овладел стадный инстинкт, и многие зеваки присоединились к шествию, которое в половине первого дня достигло Мариенплац. Площадь вся была заполнена людьми, из окон домов свешивались флаги со свастикой, такой же флаг висел на фронтоне мэрии, а приветствия публики звучали на фоне патриотических песен. Однако на стенах зданий уже были расклеены объявления о том, что НСДАП и «Союз борьбы» запрещены, а их руководители объявлены в розыск. Но на это, казалось, никто не обращал никакого внимания…

При выходе с Мариенплац образовался затор: грузовик оказался в середине шествия, позади тех, кто шел впереди колонны. Те в нерешительности замедлились, не зная, какую улицу выбрать. Но Людендорф решительно направился вправо, на Винштрассе, в направлении Одеонплац, и колонна машинально последовала за заслуженным генералом. Для того чтобы выйти на площадь, требовалось пройти по узкой улице, Резиденцштрассе, где можно было двигаться только по восемь человек в ряд. А в конце этой улицы напротив Фельдхернхалле выстроилось подразделение государственной полиции. Командовал кордоном лейтенант фон Годин, получивший от Шайссера строжайший приказ не допустить выхода колонны на Одеонплац. Шествие остановилось перед полицейским заслоном. Ульрих Граф, выступив вперед, крикнул: «Не стреляйте! Не стреляйте! Здесь находится его превосходительство генерал Людендорф!» А Гитлер якобы добавил: «Сдавайтесь!», что никак не способствовало разрядке атмосферы. Внезапно раздался выстрел: несомненно, стрелял кто-то из колонны. И тогда полицейские, не дожидаясь приказа, открыли огонь. Перестрелка продлилась всего полминуты, но за это время 16 нацистов и трое полицейских замертво упали на мостовую, многие получили ранения. Граф заслонил собой Гитлера и был тяжело ранен. Шойбнер-Рихтер погиб, когда оттаскивал Гитлера, упавшего на мостовую. Гитлер решил, что ранен в бок, хотя на самом деле всего лишь вывихнул левую руку, когда падал. Курт Нейбауэр, слуга, став живым щитом для Людендорфа, был практически разрезан надвое залпом. Сам же старый генерал с достоинством двинулся в направлении полицейского кордона. Полицейские почтительно расступились перед уважаемым ветераном войны и дали ему пройти. Тем временем Гитлер отступил, шатаясь, в хвост колонны, соратники усадили его в машину и быстро увезли в безопасное место. Среди тел, оставшихся лежать в конце улицы, оказался и Герман Геринг: получив тяжелое ранение в бедро, он смог доползти до каменного льва перед входом во Фельдхернхалле и остался лежать за этим укрытием. Два бойца СА подняли его и занесли в ближайший подъезд дома № 25 по Резиденцштрассе. Постучав в первую же дверь, за которой оказалась квартира продавца мебели Роберта Баллина, они спросили: «Не могли бы вы приютить раненого? Он – кавалер ордена “За заслуги”…» Баллин ответил без раздумий: «Я рад принять любого, кто попал в беду, независимо от того, имеет он награды или нет!»

Карта 4

Неудавшаяся попытка путча 9 ноября 1923 г. в Мюнхене

К счастью, жена продавца мебели и ее сестра во время войны были санитарками. Они уложили раненого, остановили кровотечение, обработали, как могли, рану и обратились за помощью к Альвину Риттеру фон Ашу, симпатизировавшему нацистам профессору, имевшему в Мюнхене собственную клинику. Обе женщины ухаживали за Герингом до наступления ночи, после чего его тайно доставили в клинику. Их поступок весьма символичен, ведь они знали, что Германа Геринга уже разыскивает полиция, им было известно, какую идеологию проповедует его партия, и они… были еврейками.

Фани, сестра Карин, слышала перестрелку издалека, но ничего не смогла узнать о судьбе руководителей нацистов. Лишь поздно ночью к ним явился один из членов СА и рассказал Карин, что Геринг ранен и доставлен в клинику профессора Аша. Карин, которой из-за температуры и кровохарканья врачи предписали постельный режим и строжайше запретили вставать с кровати, незамедлительно потребовала вызвать машину, и через полчаса она уже была у постели своего Германа. «Совершенно успокоившись, она стала теперь хозяйкой ситуации, – записала Фани. – Держа руку мужа в своей руке, ни на секунду не сводя с него глаз, она напряженно размышляла. […] Дорога была каждая секунда. Требовалось немедленно разработать какой-нибудь план, предупредить друзей. Герман Геринг должен был покинуть город до рассвета, даже рискуя жизнью, даже если бы у него вновь началось кровотечение, а боль стала бы невыносимой». Действительно, Геринг был плох: пуля вошла в верхнюю часть бедра и остановилась в пяти миллиметрах от бедренной артерии, так что опасность кровотечения представлялась довольно реальной. Но опасность ареста была намного серьезнее: Фани только что узнала, что фон Лоссов приказал схватить Геринга. Живым или мертвым…

С помощью нескольких членов СА раненого перенесли в машину и отвезли в Гармиш-Партенкирхен, населенный пункт в 90 километрах южнее Мюнхена. Верные друзья приютили Геринга на своей вилле, но не прошло и двух дней, как эта новость облетела весь городок, а возле дома начали собираться сочувствующие нацистам жители, чтобы поприветствовать беглеца. «Нам показалось, что лучше уехать за границу, в Австрию, – написала позже Карин своей матери. – Мы добрались до границы на машине, но там нас остановили, и вооруженные полицейские отвезли нас назад в Гармиш. Собравшиеся по обе стороны дороги толпы кричали: “Да здравствует Геринг!” – и ругали полицейских. Возмущенная толпа едва не расправилась с ними. Несмотря на тяжелое состояние, Герману пришлось успокоить людей, сказав им, что полицейские всего лишь выполняют свой долг».

По приезде в Гармиш-Партенкирхен полицейские отвезли задержанного Геринга в местную больницу, отобрали у него паспорт и оставили под надежной охраной. Но местные нацисты, имевшие много сообщников среди полицейских, быстро выправили для него новый паспорт, и вскоре был разработан план побега. «Все произошло, как в сказке, – писала матери Карин. – Германа донесли до машины (он сам не мог сделать ни шага), а затем, одетого лишь в ночную рубашку, прикрытого меховым манто и несколькими одеялами, за два часа довезли до границы, которую ему удалось пересечь благодаря фальшивому паспорту». Верная Карин присоединилась к мужу на следующий день, пробравшись в Австрию пешком по горным тропам… Если учесть, какие напряженные усилия прилагала в течение семидесяти двух часов эта исхудавшая женщина, которой врачи строжайше запретили вставать с постели, то следует отдать должное этой победе моральной силы над физической слабостью.

Так Геринг оказался вне досягаемости баварских властей, но его положение продолжало оставаться сложным: партия, главные руководители которой вскоре оказались за решеткой[40], лишилась сил, в Мюнхене было конфисковано все его имущество, банковские счета были заморожены, а за его поимку власти пообещали награду. Германия теперь была для него закрыта, Австрия приняла его довольно сдержанно, он лишился средств. К тому же он не мог двигаться из-за раны, поскольку она доставляла ему страдания. Для человека, который всегда стремился к славе и достатку, ситуация сложилась крайне незавидная…

Назад Дальше