Но Тэрпину хотелось большего. У этих обезьян явно имеется что-то еще. Мысли его вернулись к «Пчелиной матке». «Ведь им все-таки удалось ее сбить, — подумал он, — и мы до сих пор не понимаем, как это у них получилось».
Сидевший напротив Дон Стэнли беспокойно пошевелился.
— Если хотите увидеться с тем синантропом, которого мы привезли, — Биллом Смитом, как его называет машина-переводчик…
— Если мне захочется увидеть синантропа, я загляну в Британскую энциклопедию. Именно там они должны находиться, Стэнли, а не разгуливать по Земле, словно она их собственность. Впрочем, с этим ничего уже не поделаешь. — Он взял лежавшее на столе письмо. — Вот молодая пара, Арт и Рэчел Чаффи. Они собираются эмигрировать. Первые смельчаки. Почему бы и нет? Позвони им, пусть приезжают. Отправим их на ту сторону.
Он подвинул письмо к Стэнли.
— Я должен им объяснить, какому риску они подвергаются?
Тэрпин пожал плечами.
— Это не наша проблема. Пусть станут первопроходцами. От колонистов ждут смелости и твердости духа. Такими чертами отличались первые поселенцы в двадцатом веке, когда мы впервые начали высаживаться на других планетах. То, что предлагается им сейчас, ничем не хуже, а в некотором смысле даже лучше.
— Вы правы, мистер Тэрпин.
Стэнли сложил письмо и спрятал в карман. На столе зазвонил интерком.
— Мистер Тэрпин, пришел чиновник из Департамента общественного благосостояния, некто Томас Розенфельд, уполномоченный департамента.
«Человек из правительства, — подумал Тэрпин. — Крупная шишка. Один из тех, кто творит политику».
— Пусть войдет, — сказал он в микрофон и повернулся к Стэнли: — Догадываешься, о чем пойдет речь?
— О гибах, — сказал Стэнли.
— Сказать ему или нет? Никак не могу решить, — пробормотал Тэрпин.
Известие о синантропах вскоре должно было стать достоянием гласности, такое невозможно долго держать в тайне. Но пока об открытии нового мира знали немногие. Исследовательская группа только вернулась, а пресса еще не успела раструбить о результатах. Скорее всего, Розенфельд ничего не знает, и с ним можно вести себя соответствующим образом.
В кабинет, улыбаясь, вошел высокий рыжеволосый хорошо одетый человек.
— Мистер Тэрпин? Очень приятно. Президент Шварц попросил, чтобы я заглянул к вам побеседовать. Это подлинный Рамон Кадис на стене позади вас? — Розенфельд подошел ближе, разглядывая картину. — Белое на белом, лучший период его творчества.
— Я бы подарил вам эту картину, но мне самому она досталась в качестве подарка, — сказал Тэрпин. — Надеюсь, вы меня поймете.
Старик откровенно лгал, но какой смысл просто ради соблюдения правил этикета отдавать кому-то ценный шедевр? Никакого смысла.
— Как там ваш дефектный скатлер? — спросил Розенфельд. — Неисправность все еще не устранили? Нас это очень интересует. Мы внимательно следили за происходящим еще до выступления Джима Брискина… Президент Шварц удивительно быстро, даже для него, сообщил, какие выгоды можно извлечь из этого открытия. Не думаю, что кто-либо в состоянии принимать столь действенные решения, как он.
Слова Розенфельда прозвучали несколько странно, если учесть, что Шварц никоим образом не мог знать об открытии до выступления Брискина. Однако Тэрпин не возражал. «Политика есть политика», — подумал он.
— Сколько усыпленных лежат в правительственных хранилищах, мистер Розенфельд? — вдруг спросил Дон Стэнли.
— Извольте, — сухо сказал Розенфельд, — обычно приводится цифра в семьдесят миллионов. Хотя на самом деле их около ста миллионов.
На лице уполномоченного появилась странная улыбка, больше похожая на гримасу.
— Немало, — присвистнул Стэнли.
— Да, согласен, — кивнул Розенфельд. — Между нами, это головная боль номер один для Вашингтона. Как вам известно, наша администрация получила эту проблему в наследство от предыдущей.
— Вы хотите, чтобы мы разместили сто миллионов гибов на той Земле? — прямо спросил Тэрпин, устав от формальностей.
— Если ситуация такова, что…
— Мы можем это сделать, — сказал Тэрпин. — Но, как вы понимаете, наша роль будет чисто технической. Мы предоставим средства для того, чтобы переправить их на другую сторону, но не даем никакой гарантии относительно условий, в которых они окажутся. Мы не антропологи или социологи и не беремся дать оценку чуждой среде обитания.
— Это понятно, — согласился Розенфельд. — Никто и не требует от вас заботиться об эмигрантах. Вы должны лишь переправить их на другую сторону. Остальное уже их дело. Правительство тоже не дает никакой гарантии. Если кому-то из колонистов не понравится чужой мир, он может вернуться.
«Значит, Шварца не волнует, что случится с людьми после эмиграции, — с горечью подумал Тэрпин. — Президент желает лишь освободить хранилища и ликвидировать связанные с ними гигантские расходы».
— Что касается стоимости… — начал Тэрпин.
— Мы подготовили проект договора, — сказал Розенфельд, роясь в папке. — Определили стоимость транспортировки одного человека, а затем сделали общий расчет, основываясь на численности в сто миллионов. Мы полагаем, что эта сумма должна вас устроить.
Он подал документ Тэрпину и сел.
Старик побледнел, увидев цифру. Дон Стэнли подошел к шефу, бросил взгляд на расчеты, после чего откашлялся и сдавленно проговорил:
— Это очень серьезная сумма, мистер Розенфельд.
— Ну так и проблема не менее серьезная, — сказал уполномоченный.
— Вы действительно готовы заплатить такие деньги за ее решение? — спросил Тэрпин, глядя на представителя правительства.
— Расходы, которые несет наш департамент… — Розенфельд сделал неопределенный жест. — Скажем прямо, они несоизмеримы.
«И все равно это не объясняет величину предложенной суммы, — подумал Тэрпин. — Зато ее прекрасно объясняет другой факт. Если им удастся начать переправку гибов на альтернативную Землю, это лишит Джима Брискина главного козыря. Зачем голосовать за Брискина, если гибов начнут отправлять на другую сторону?.. Причем сделают это в максимально короткий срок…» Неожиданно Тэрпина осенило.
— С какой скоростью можно пропускать взрослых людей через проход? — спросил он у Дона Стэнли.
— Им придется идти по одному, — подумав, ответил Стэнли. — Проход не слишком широк. Если вы помните, нужно даже пригнуться, чтобы пройти.
Тэрпин схватил бумагу и карандаш и начал считать.
Если взять по пять секунд на одного человека, отправка ста миллионов гибов займет около двадцати лет.
— Но для них это не имеет значения, — сказал Дон Стэнли, посмотрев на цифры. — Они все равно спят. Для них двадцать лет…
— Зато для мистера Розенфельда это как раз имеет большое значение, — язвительно заметил Тэрпин.
— В самом деле, неужели потребуется столько времени? — нервно спросил Розенфельд. — Двадцать лет — это очень долго.
Тэрпину пришло в голову, что транспортировка закончится через шестнадцать лет по истечении президентского срока Билла Шварца. Шварц будет, вероятно, к тому времени совершенно забыт, так что нет никакого смысла оказывать правительству подобную услугу. Или же следует каким-то образом сократить время транспортировки.
— Можно ли расширить проход? — спросил Тэрпин у Стэнли.
Тот с минуту подумал, затем ответил:
— Вероятно. Если увеличить напряжение на решетке или колебания поля…
— Мне незачем знать, как именно, — прервал его Тэрпин. — Меня интересует результат.
Если двое смогут проходить одновременно, время можно сократить до десяти лет. Если четверо — то до пяти. Это вполне удовлетворит политиков из Белого дома.
— Да, пять лет нас устроит, — сказал Розенфельд, бросив взгляд на расчеты Тэрпина.
— Тогда на этом и остановимся, — сказал Стэнли, но вид у него был обеспокоенный, и Тэрпин знал почему. Дон, кажется, не уверен, удастся ли расширить проход.
— Решено, — заявил Розенфельд, вставая. — Юристы из моего департамента в ближайшие дни составят контракт. Естественно, какое-то время потребуется на его ратификацию. Буква закона, ничего не поделаешь. Зато у вас будет время на внесение необходимых технических изменений.
— Приятно было с вами познакомиться, мистер Розенфельд, — сказал Тэрпин, пожимая гостю руку. — Надеюсь, еще увидимся.
— Работать с вами — истинное удовольствие, сэр, — ответил Розенфельд. — Я восхищаюсь вашим вкусом. Второй раз в этом году я вижу подлинного Рамона Кадиса. До свидания, господа, — обратился он к Тэрпину и Стэнли.
— Он обожает власть, — сказал Дон Стэнли, после того как за Розенфельдом закрылась дверь.
— Кто же ее не любит? — усмехнулся Тэрпин. — Такова человеческая натура.
Он думал о том, что сделает правительство, когда новость о синантропах появится во всех гомеогазетах. Аннулирует контракт? Откажется от своей идеи? Тэрпин очень в этом сомневался. «Если Шварц отступит, он неизбежно проиграет ноябрьские выборы. Естественно, президент пошлет несколько отрядов спецназа, чтобы они сопровождали колонистов, — возможно, альтернативную Землю придется умиротворять, если можно так выразиться», — размышлял старик.
Он думал о том, что сделает правительство, когда новость о синантропах появится во всех гомеогазетах. Аннулирует контракт? Откажется от своей идеи? Тэрпин очень в этом сомневался. «Если Шварц отступит, он неизбежно проиграет ноябрьские выборы. Естественно, президент пошлет несколько отрядов спецназа, чтобы они сопровождали колонистов, — возможно, альтернативную Землю придется умиротворять, если можно так выразиться», — размышлял старик.
Так или иначе, это не проблема «ЗР». У корпорации и без того хватает забот. Например, совершенно не факт, что удастся расширить проход за столь короткое время.
«И все же чертовски хочется подписать этот контракт, — думал Леон Тэрпин. — Я готов на все, лишь бы сделка состоялась. Может быть, попытаться создать еще один скатлер с аналогичным дефектом? А еще лучше — два, пять, десять таких же. И через каждый будут один за другим проходить эмигранты. А как насчет снабжения? — вдруг пришло ему в голову. — Розенфельд ничего по этому поводу не сказал. Не собирается же правительство оставить этих людей в чужом мире без каких-либо инструментов, машин или материалов? Без этого колония вообще не сможет начать функционировать. Поселение эмигрантов должно быть самодостаточным. Это станет очевидно каждому, кто хоть немного подумает. И на то, чтобы переправить туда все необходимое для ста миллионов людей, потребуется немало времени — проблема, во много раз превосходящая проблему снабжения войск во время высадки союзников во время Второй мировой. Правительство явно не в своем уме. Политиков настолько ослепило величие открытия, что они утратили чувство реальности. Так что, похоже, это может стать самой большой неудачей в истории человечества, — подумал Тэрпин. — Но мне-то с чего беспокоиться? Это не мое дело, я за последствия не отвечаю. Если ситуация выйдет из-под контроля, Шварц лишится своего поста и все бремя ляжет на плечи Брискина, или как там его. И именно он должен будет заняться переселенцами, ибо именно с его выступления все началось».
— Собери людей внизу, — велел Тэрпин Стэнли.
— Как вы думаете, сколько у нас времени? — спросил тот.
— Считаные дни, пожалуй. Идет президентская кампания, разве ты не обратил внимания? Мы уже оказали поддержку Брискину, когда поддались на уговоры Вудбайна и впустили его в скатлер. А теперь посмотрим, что мы можем сделать для Билла Шварца.
«А для него мы можем сделать намного больше, чем для Брискина», — усмехнулся он.
Дон Стэнли направился к двери, чтобы спуститься на нижний уровень и сообщить о ситуации работавшим там специалистам. На пороге он разминулся с одной из многочисленных секретарш шефа.
— Мистер Тэрпин, на пятом этаже ждут двое молодых людей, которые просили передать вам это письмо. Говорят, вы должны немедленно прочитать. Это от мистера Петеля, — добавила она.
— Петель? Кто это? — Фамилия ничего ему не говорила.
— Владелец скатлера, ну вы знаете, тот, из лаборатории, — объяснила секретарша, подавая ему конверт.
Это была письменная просьба разрешить мистеру и миссис Хэдли воспользоваться скатлером Петеля с целью эмиграции на альтернативную Землю, причем безотлагательно. О причинах срочности Петель ничего не сообщал.
— Хорошо, — сказал Тэрпин секретарше. — Ничего не имею против. Мы вынуждены удовлетворять желания этого Петеля.
Старик взял со стола другое письмо, содержавшее подобную просьбу, на этот раз от Арта и Рэчел Чаффи. Ну да, вспомнил он. Дон собирался им позвонить, но, похоже, в суматохе забыл. Что ж, ничего страшного.
«Чаффи и Хэдли — потенциальные соперники, — размышлял Тэрпин. — Шутка ли, стать первой американской семьей в чужом мире. Думаю, стоит это разрекламировать. Репортеры, журналисты… президент Шварц, перерезающий голубую ленточку перед входом в скатлер. Можно даже разбить бутылку шампанского о его борт…»
— Пригласи Хэдли ко мне в кабинет.
Несколько минут спустя секретарша привела веселого молодого блондина и весьма привлекательную рыжеволосую девушку.
— Садитесь, — дружелюбно сказал Тэрпин.
— Мистер Петель — мой босс, — начал Хэдли. — Вернее, бывший босс. Мне пришлось уволиться, чтобы эмигрировать. — Стюарт и «миссис Хэдли» уселись поудобнее. — Это великий момент, мы начнем новую жизнь, правда, дорогая? — сказал Хэдли, сжимая руку «жены».
— Да, — еле слышно ответила она.
Она избегала смотреть на Тэрпина, а тот пытался понять почему. «Где-то я уже видел эту девушку, — пришло ему в голову. — Но где?»
— У вас есть все необходимое? — спросил он молодых людей.
Хэдли поспешно протянул ему список вещей, которые они собирались взять с собой. Список выглядел достаточно внушительно. Тэрпин подумал о том, как они собираются переправить все это на другую сторону. Он был уверен, что никто из корпорации им не поможет.
— Дети мои, — сказал старик, — корпорация «Земные разработки» счастлива внести свой вклад в новое пробуждение, в буквальном и переносном смысле, молодых людей Америки…
Внезапно Тэрпин вспомнил, где он видел раньше эту полногрудую «миссис Хэдли» — на спутнике «Золотые врата». Недаром он бывал там дважды в неделю, с тех пор как это заведение было открыто.
«До чего же прекрасно все складывается, — подумал он, с трудом скрывая радость. — Первая пара, которая эмигрирует в новый мир, — клиент “Золотых врат”, сбежавший с одной из девушек Фисбы Ольт. Жаль, что нельзя сообщить об этом в прессу».
— Желаю вам счастья, — сказал Леон Тэрпин и хихикнул.
12
В течение следующей недели, ко всеобщему удовлетворению, первая партия гибов перешагнула порог скатлера, чтобы оказаться в совершенно новом мире. Вся страна наблюдала за этим событием по телевидению, а непосредственными его зрителями стали Леон Тэрпин, президент Шварц, кандидат от Либерально-республиканской партии Джеймс Брискин, владелец скатлера Дариус Петель и другие высокопоставленные лица, большая часть из которых пыталась скрыть охватившие их эмоции.
«Законченные дураки, — думал Дар Петель, глядя на поток мужчин и женщин, двигавшийся через входной обруч скатлера. Его слегка затошнило, и он пошел в дальний конец лаборатории “ЗР”, чтобы закурить. — Неужели они не знают, что их ждет на другой стороне? Или их это не волнует? И вообще, кого-либо волнует их судьба? Я должен закрыть скатлер, — подумал Петель. — Все-таки это моя собственность. Я наслушался Билла Смита, пока летел вместе с ним через Атлантику, и теперь мне совершенно не хочется, чтобы мою машину использовали в качестве транспорта для эмигрантов. Слишком рано.
Интересно, где теперь синантроп? Может быть, в Йельском институте психиатрии? Или в другом столь же достойном месте, где его подвергают серии тестов на интеллект. И, само собой, без конца расспрашивают о базовых составляющих культуры его народа».
Часть сведений, которые сообщил Билл Смит, попала в гомеогазеты. Например, выяснилось, что синантропы не знали стекла, резины, а также электричества, пороха и, естественно, атомной энергии. Но, что выглядело еще более странно, они не изобрели также ни часов, ни парового двигателя, чего Дар Петель никак не мог понять. И вообще, вся их цивилизация представляла для него одну большую загадку.
Одно не подлежало сомнению: у синантропов не нашлось своего Эдисона. В их культуре не существовало фонографов, электрических лампочек, телефонов и даже древнего телеграфа. Все свои изобретения, например технику укладки дорожного покрытия из щебня, они совершенствовали в течение очень долгого времени, передавая наработанные методы от поколения к поколению. Кроме странного соединения турбины с компрессором, у синантропов не было ничего, чем они действительно могли бы похвастаться.
Оружие, при помощи которого был сбит спутник, так и осталось неизвестным. В гомеогазетах писали, что Билл Смит не смог ничего сказать на этот счет. Он не знал даже о существовании спутника. Машина-переводчик не сумела прояснить ситуацию.
Джиму Брискину, тоже следившему за развитием событий, последствия происходящего виделись в мрачном свете. «Мы совершили ошибку, не установив дружественных отношений с синантропами, прежде чем позволить первому эмигранту перешагнуть порог скатлера, — подумал он. — Теперь, разумеется, уже поздно. Само собой, президент Шварц вынужден двигаться дальше, чтобы лишить меня самых сильных козырей. Мы оба об этом знаем, и, вероятно, на его месте я поступил бы так же. Но от этого ситуация вовсе не становится менее опасной».
— Как ты думаешь, когда они начнут возвращаться? — спросил стоявший рядом Сол Хайм. — И смогут ли вообще вернуться?
— Смогла же Кэлли Вэйл выжить там в одиночку, — ответил Брискин. — Не исключено, что и они адаптируются. Условия жизни там куда лучше, чем на Марсе. — На самом деле условия нельзя было даже сравнивать. Марс совершенно не годился для жизни, и об этом знал каждый. — Все зависит от реакции синантропов.