— Шагах в трехстах от Военной школы.
— Значит, вон в той стороне?
— Да.
— Придется пройти через все Марсово поле?
— Так точно; из одного конца в другой.
— Боже мой! Неужто у вас нет носилок?
— Может, и найдутся, — отвечал второй носильщик. — Это как с водой: еще одна монета, и…
— Да, правда, — согласился молодой человек, — вам же ничего не досталось… Держите, вот вам еще экю; разыщите мне носилки.
Десять минут спустя нашлись и носилки.
Раненого уложили на матрац; двое носильщиков взялись за ручки, и мрачный кортеж двинулся по направлению к госпиталю Гро-Кайу в сопровождении молодого человека; в одной руке он сжимал фонарь, а другой поддерживал голову раненого.
Жутко было идти ночью по залитой кровью улице, спотыкаясь о неподвижные и холодные тела или о раненых, приподнимавшихся и снова со стоном падавших наземь.
Спустя четверть часа они наконец прибыли в госпиталь Гро-Кайу.
Глава 24. ГОСПИТАЛЬ ГРО-КАЙУ
В те времена госпитали, в особенности военные, были далеко не так хорошо устроены, как в наши дни.
Пусть же не удивляет читателей царившая в госпитале Гро-Кайу путаница, а также беспорядок, мешавший хирургам работать в полную силу.
Прежде всего не хватало кроватей. Пришлось реквизировать матрацы у жителей близлежащих улиц.
Матрацы эти лежали не только на полу, но и на госпитальном дворе; на каждом из них ожидал помощи раненый; однако хирургов не хватало точно так же, как матрацев, и разыскать их было еще сложнее.
Офицер — читатели, вне всякого сомнения, признали в нем нашего старого приятеля Питу — добился за два экю, чтобы ему оставили матрац с носилок; Бийо осторожно занесли на госпитальный двор и оставили там вместе с матрацем.
Желая добиться хотя бы того малого, что было возможно в сложившихся обстоятельствах, Питу приказал положить раненого как можно ближе к двери, чтобы перехватить на ходу первого же входящего или выходящего хирурга.
Он испытывал огромное искушение прорваться внутрь и любой ценой привести оттуда доктора; но он не решался оставить раненого: он опасался, что Бийо невольно примут за мертвого и заберут матрац, а фермера сбросят на голую землю, Питу провел во дворе уже около часу и за это время он несколько раз окликал проходивших хирургов, но никто из них не обратил на его крики ни малейшего внимания; вдруг он заметил одетого в черное господина, осматривавшего при помощи двух санитаров одного за другим умиравших.
По мере того как господин в черном приближался к Питу, ему все более становилось ясно, что он знает этого человека; вскоре у него не осталось сомнений, и Питу решился отойти на несколько шагов от раненого и поспешил навстречу врачу, крича во все горло:
— Эй! Сюда, господин Жильбер, сюда!
Это и в самом деле был Жильбер; он поспешил на зов.
— А-а, это ты, Питу? — спросил он.
— Да я, же, я, господин Жильбер!
— Ты не видел Бийо?
— Вот он, сударь, — отвечал Питу, показывая на неподвижно лежавшего фермера.
— Он мертв? — спросил Жильбер.
— Надеюсь, что нет, дорогой господин Жильбер. Но не буду от вас скрывать, он недалек от смерти.
Жильбер подошел к матрацу, и двое следовавших за ним санитара осветили лицо раненого.
— В голову, в голову он ранен, — говорил тем временем Питу. — В голову, господин Жильбер!.. Бедный господин Бийо! Голова у него рассечена до самого подбородка!
Жильбер внимательно осмотрел рану.
— Да, рана в самом деле серьезная! — пробормотал он. Обернувшись к санитарам, он прибавил:
— Этому человеку нужна отдельная палата, это мой друг.
Санитары посовещались.
— Палаты отдельной нет, — сказали они, — но есть бельевая.
— Превосходно! — одобрил Жильбер. — Давайте перенесем его в бельевую.
Они бережно приподняли раненого, но, несмотря на все их старания, тот застонал.
— Ага! — вскричал Жильбер. — Никогда еще ничей радостный вопль не доставлял мне такого удовольствия, как этот стон! Он жив, это — главное.
Бийо был перенесен в бельевую и переложен на постель одного из санитаров; Жильбер немедленно приступил к перевязке.
Височная артерия была повреждена, по этой причине раненый потерял много крови; однако потеря крови вызвала обморок, из-за обморока сердце замедлило сокращения, благодаря чему не произошло кровоизлияния в мозг.
Природа немедленно этим воспользовалась: образовался тромб, который и закупорил артерию.
Жильбер с восхитительной ловкостью сначала перетянул артерию шелковым шнурком, потом промыл ткани и прикрыл череп. Прохлада, а также, возможно, резкая боль при перевязке заставили Бийо приоткрыть глаза; он неразборчиво пробормотал несколько бессвязных слов.
— Имело место сотрясение мозга, — прошептал Жильбер.
— Но ведь раз он не умер, вы его спасете, правда, господин Жильбер? — умоляюще пробормотал Питу. Жильбер печально улыбнулся.
— Постараюсь, — пообещал он, — но ты ведь сам только что в очередной раз убедился, дорогой мой Питу, что природа — гораздо более опытный, хирург, чем все мы.
Жильбер закончил перевязку. Он как можно короче состриг больному волосы, соединил края раны, закрепил их диахилоновыми скрепками и приказал позаботиться о том, чтобы больного усадили в постели и чтобы он опирался на подушки Не головой, а спиной.
Лишь после того, как он все закончил, он спросил у Питу, как тот прибыл в Париж и каким образом оказался на Марсовом поле в нужную минуту.
Все объяснялось просто: с тех пор, как исчезла Катрин и уехал Бийо, мамаша Бийо, которую наши читатели знали как сильную натуру, вдруг впала в состояние, близкое к помешательству, и оно беспрестанно ухудшалось. Она еще жила, но уже как-то механически, и с каждым днем очередная пружина в этой бедной человеческой машине либо ослабевала, либо лопалась; она говорила все меньше, потом совсем замолчала, а скоро и вовсе слегла; доктор Рейналь объявил, что существует один-единственный способ вывести мамашу Бийо из этого состояния оцепенения: привезти ее дочь.
Питу тотчас вызвался поехать в Париж или, точнее, ни слова не говоря, отправился в путь.
Благодаря длинным ногам капитана Национальной гвардии Арамона восемнадцать миль, отделяющих родину Демутье от столицы, оказались для него неутомительной прогулкой.
Питу пустился в путь в четыре часа утра, а к половине восьмого вечера уже был в Париже.
Анжу Питу словно самой судьбой было уготовано являться в Париж в дни великих событий.
В первый раз он прибыл, чтобы принять участие во взятии Бастилии; в другой раз — в федерации 1790 года; в третий раз он пришел в день бойни на Марсовом поле.
В столице было неспокойно; впрочем, к такому Парижу он уже привык.
От первых же встреченных им парижан он узнал о том, что произошло на Марсовом поле.
Байи и Лафайет приказали стрелять в народ; народ в открытую проклинал Лафайета и Байи.
Когда Питу видел их в последний раз, они были всеми обожаемыми богами! Теперь их сбрасывали с пьедесталов: он ничего не мог понять.
Единственное, что он уразумел: на Марсовом поле было кровопролитие, убийство, побоище из-за патриотической петиции, и Жильбер с Бийо, должно быть, находились там.
Хотя у Питу было за плечами восемнадцать миль, он прибавил шагу и прибыл на улицу Сен-Оноре, на квартиру Жильбера.
Доктор вернулся, но Бийо он не видел.
Судя по тому, что рассказал Анжу Питу лакей, Марсово поле было усеяно убитыми и ранеными; Бийо мог быть как среди тех, так и среди других.
Марсово поле усеяно убитыми и ранеными! Эта новость удивила Питу не меньше, что сообщение о Байи и Лафайете, этих двух идолах народа, стрелявших в народ.
Марсово поле усеяно убитыми и ранеными! Питу никак не мог себе этого представить. Ведь он сам вместе с другими десятью тысячами помогал возводить на Марсовом поле алтарь Отечества; в его памяти Марсово поле было залито огнями, в его ушах еще звучали радостное пение, зажигательная фарандола!.. Усеяно убитыми и ранеными! И только потому, что народ хотел, как в прошлом году, отпраздновать День взятия Бастилии и годовщину федерации!..
Это было непостижимо!
Как могло случиться, что всего за год то, что служило причиной радости и гордости, обратилось восстанием и бойней?
Может, парижане за этот год обезумели?
Как мы уже сказали, за этот год благодаря влиянию Мирабо, благодаря созданию Клуба фельянов, благодаря поддержке Байи и Лафайета, наконец, благодаря реакции, наступившей после возвращения королевской семьи из Варенна, двор сумел восстановить утерянную было власть; и эта власть давала о себе знать в трауре и в бойне.
17 июля мстило за 5 — 6 октября.
Как и говорил Жильбер, шансы монархии и народа сравнялись; оставалось узнать, кто выиграет решающую партию.
Мы уже видели, как, захваченный этими мыслями, — ни одна из которых, впрочем, не заставила его замедлить шаг, — наш приятель Анж Питу, одетый в неизменную форму капитана Национальной гвардии Арамона, пришел на Марсово поле со стороны моста Людовика XV по Гренельскйй улице как раз вовремя, чтобы не дать сбросить Бийо в реку вместе с мертвецами.
С другой стороны, читатели помнят, как Жильбер, будучи у короля, получил записку без подписи, написанную, однако, знакомым ему почерком Калиостро, в которой были такие слова!
«Оставь же этих двух обреченных людей, которых еще называют по привычке королем и королевой, и сейчас же отправляйся в госпиталь Гро-Кайу; там ты найдешь умирающего, менее безнадежного, чем они; возможно, тебе удастся его спасти; этих же двоих ты не спасешь, а вот они увлекут тебя за собой в бездну!»
Как только он узнал от г-жи Кампан, что королева, оставившая его и попросившая порождать ее возвращение, задерживается и отпускает его, Жильбер сейчас же вышел из Тюильри и отправился тою же дорогой, что Питу; он прошел через Марсово поле, вошел в госпиталь Гро-Кайу и в сопровождении двух санитаров с фонарями стал осматривать кровать за кроватью, матрац за матрацем, палаты, коридоры, вестибюли и даже двор, пока чей-то голос не позвал его к умирающему.
Как мы уже знаем, этот голос принадлежал Питу, а умирающим оказался Бийо.
Мы рассказали о том, в каком состоянии Жильбер нашел славного фермера; положение Бийо было критическим, и смерть, несомненно, одержала бы верх, если бы раненый имел дело с менее опытным врачом, нежели доктор Жильбер.
Глава 25. КАТРИН
Доктор Рейналь считал своим долгом предупредить двух человек о безнадежном состоянии г-жи Бийо; один из них, как видят читатели, лежал в постели в состоянии, близком к смерти: это был муж; итак, дочь была единственным человеком, кто мог бы приехать посидеть у постели умирающей в последние ее минуты.
Необходимо было дать знать Катрин, в каком положении находилась ее мать, да и отец тоже, но где искать Катрин?
Было лишь одно возможное средство: обратиться к графу де Шарни.
Питу был так ласково, так доброжелательно принят графиней в тот день, когда по просьбе Жильбера он привез к ней ее сына, что он без малейшего колебания вызвался зайти к ней на улицу Кок-Эрон за адресом Катрин, хотя время уже было позднее.
Часы на башне Военной школы пробили половину двенадцатого, когда, окончив перевязку, Жильбер и Питу вышли от Бийо.
Жильбер поручил раненого заботам санитаров: он сделал все, что было в его силах; теперь оставалось положиться на природу.
Доктор обещал зайти на следующий день.
Питу и Жильбер сели в карету доктора, ожидавшую у дверей госпиталя; доктор приказал ехать на улицу Кок-Эрон.
Во всем квартале не было ни огонька.
Питу звонил в дверь уже около четверти часа и собрался было взяться за молоток, как вдруг услышал скрип, но не входной двери, а двери, ведшей из каморки привратника; хриплый недовольный голос нетерпеливо спросил:
— Кто там?
— Я, — отвечал Питу.
— Кто вы?
— А-а, верно… Анж Питу, капитан Национальной гвардии… Анж Питу?.. Не знаю такого!
— Капитан Национальной гвардии!
— Капитан… — повторил привратник, — капитан…
— Капитан! — еще раз проговорил Питу, напирая на свое звание, которое, как он знал, звучало довольно внушительно.
И действительно, в те времена Национальная гвардия пользовалась не меньшей славой, чем армия, и привратник подумал, что имеет дело с одним из адъютантов Лафайета.
Вот почему он несколько смягчился, но, по-прежнему не отпирая, а только подойдя поближе, спросил:
— Так что вам угодно, господин капитан?
— Я хочу поговорить с графом де Шарни.
— Его здесь нет.
— Тогда — с графиней.
— Ее тоже нет.
— Где же они?
— Нынче утром уехали.
— Куда?
— В свое поместье Бурсон.
— Ах, дьявол! — словно говоря сам с собою, воскликнул Питу. — Должно быть, я встретил их в Даммартене; верно, это они проехали в почтовой, карете… Если б я знал!..
Однако Питу знать это было не дано, и он упустил графа с графиней.
— Друг мой! — вмешался в разговор доктор. — Не могли бы вы в отсутствие своих хозяев ответить нам на один вопрос?
— Ах, простите, сударь, — спохватился привратник, привыкший иметь дело с аристократами и по голосу признавший в говорившем барина, — так вежливо и ласково тот к нему обращался.
Отворив дверь, старик вышел в исподнем и с бумажным колпаком в руке «за приказаниями», как принято говорить на языке лакеев; он подошел к дверке кареты.
— О чем угодно узнать господину? — спросил привратник.
— Знаете ли вы, друг мой, девушку, о которой заботятся их сиятельства?
— Мадмуазель Катрин?
— Совершенно верно! — подтвердил Жильбер.
— Да, сударь… Их сиятельства дважды навещали ее и частенько посылали меня к ней справиться, не нужно ли ей чего. Бедная девушка! Хотя мне показалось, что ни она, ни ее мальчишечка-сиротинка не очень богаты, она всегда отвечает, что ей ничего не нужно.
При слове «сиротинка» Питу не сдержался и горестно вздохнул.
— Дело в том, друг мой, что отец бедняжки Катрин был нынче ранен на Марсовом поле, — продолжал Жильбер, — а ее мать, госпожа Бийо, умирает в Виллер-Котре: нам необходимо сообщить ей эти печальные новости. Не дадите ли вы нам ее адрес?
— Ах, бедная девочка! Помоги ей. Боже! Она ведь и так несчастна! Она проживает в Виль-д'Аврее, сударь, на главной улице… Номера дома назвать вам не могу, дом стоит напротив фонтана.
— Этого вполне достаточно. — заметил Питу, — я ее найду.
— Благодарю вас, друг мой, — молвил Жильбер, вложив привратнику в руку экю в шесть ливров.
— Напрасно вы это, сударь, — заметил старик, — христиане должны друг другу помогать.
Поклонившись доктору, он ушел в свою каморку.
— Ну что? — спросил Жильбер.
— Я отправляюсь в Виль-д'Аврей, — отвечал Питу. Питу всегда был скор на ногу.
— А дорогу ты знаешь? — продолжал доктор.
— Кет, но вы мне ее укажете.
— У тебя золотое сердце и стальные икры! — рассмеялся Жильбер. — Но тебе необходимо отдохнуть. Ты пойдешь завтра утром.
— А если дело не терпит отлагательств?
— Спешки нет ни там, ни здесь, — заметил доктор, — состояние Бийо серьезно, но если не случится ничего непредвиденного, он будет жить. А мамаша Бийо еще протянет дней десять-двенадцать.
— Ах, господин доктор, как ее уложили третьего дня, так она больше и не говорила, не шевелилась: только в глазах еще теплится жизнь.
— Ничего, Питу, я знаю, что говорю: ручаюсь, что недели полторы она еще продержится.
— Еще бы, господин Жильбер! Вам лучше знать.
— Пусть бедняжка Катрин лишнюю ночь поспит спокойно; для несчастных целая ночь — это немало, Питу! Питу согласился с этим последним доводом.
— Куда же мы отправимся, господин Жильбер? — спросил он.
— Ко мне, черт возьми! Тебя ждет твоя комната.
— Знаете, мне будет приятно туда вернуться! — улыбнулся Питу.
— А завтра, — продолжал Жильбер, — в шесть часов утра лошади уже будут запряжены.
— Зачем запрягать лошадей? — удивился Питу, считавший лошадь предметом роскоши.
— Чтобы отвезти тебя в Виль-д'Аврей.
— А что, до Виль-д'Аврея отсюда — пятьдесят миль?
— Нет, всего две-три, — отвечал Жильбер; перед глазами у него, подобно вспышке, промелькнули его юные годы, прогулки с его учителем Руссо в лесах Лувенсьена, Медона и Виль-д'Аврея. . — Три мили? Сущие пустяки! Да я их пройду и не замечу за какой-нибудь час, господин Жильбер.
— А как же Катрин? — спросил Жильбер. — Она, по-твоему, тоже пройдет и не заметит? Три мили из Виль-д'Аврея в Париж, а потом еще восемнадцать миль из Парижа В Виллер-Котре?
— Да, вы правы! — кивнул Питу. — Прошу прощения, господин Жильбер. Какой я дурак!.. А как, кстати, поживает Себастьен?
— Превосходно! Ты его завтра увидишь.
— Он по-прежнему у аббата Верардье?
— Да.
— Тем лучше! Мне будет очень приятно с ним повидаться.
— Ему тоже, Питу, потому что он, как и я, любит тебя от всего сердца.
В это время доктор и Анж Питу остановились перед дверью Жильбера на улице Сент-Оноре.
Питу спал так же, как ходил, как ел, как дрался, то есть от всей души. Впрочем, по деревенской привычке вставать засветло в пять часов он уже был на ногах.
В шесть карета была готова.
В семь он уже барабанил в дверь Катрин.
Он условился с доктором Жильбером, что в восемь часов они встретятся у постели Бийо.
Катрин пошла отворять и при виде Питу вскрикнула:
— Ах! Моя матушка умерла!
Она сильно побледнела и привалилась к стене.
— Нет, — возразил Питу, — но если вы хотите застать ее в живых, вам следует поторопиться, мадмуазель Катрин.
Отменявшись с Катрин немногими словами, в которых заключалось так много смысла, Питу без околичностей сообщил Катрин о печальном происшествии.
— Случилось еще одно несчастье, — продолжал он.
— Какое? — отрывисто и равнодушно спросила Катрин, будто исчерпав душевные силы и потому не страшась новых испытаний.
— Господин Бийо был вчера серьезно ранен на Марсовом поле.