– Отрезал бы, – согласился Хлопуша.
Белый чародей улыбнулся:
– Вичкут делает то же самое. Легче ослу протиснуться сквозь игольное ушко, чем богатому попасть в царствие Божие. Вичкут со своей ватагой помогает купцам очистить их алчные души.
– Что ж… – Хлопуша нахмурился. – Ежели это благая цель…
– Это благая цель, – заверил его Пастырь. – Но если ты сомневаешься, давай обратимся к Господу. Хочешь ли ты этого?
Верзила заморгал.
– Я… никогда прежде не разговаривал с богом, – вымолвил он.
– И вряд ли захочешь впредь, – усмехнулся Пастырь. – Но сейчас мы обратимся прямо к нему.
Хлопуша не успел на это ничего сказать, потому что Пастырь выпрямился, прикрыл глаза и вдруг заговорил – негромко, густо, монотонно и страшно:
– Господь мой, Иисус, к тебе обращаюсь я, недостойный раб и воин твой, прозванный Пастырем. Здесь, передо мной, стоит человек по имени Хлопуша. Я хочу послать его к Вичкуту, который проливает кровь за-ради славы Твоей. Благое ли это дело? Угодное ли тебе?
Прошла секунда. Другая. И вдруг громоподобный голос ответил, да так громко, что Хлопуша застонал от боли и поспешно зажал уши ладонями:
– СИЕ БЛАГОЕ ДЕЛО И УГОДНОЕ МНЕ!
Пастырь открыл глаза и посмотрел на Хлопушу своими светлыми, добрыми глазами.
– Ну вот, – сказал он. – Теперь ты и сам это слышал. Ступай к Вичкуту, в дом Игната Полея, и не подведи меня. Ежели он скажет тебе пролить кровь – проливай не задумываясь. Я на тебя надеюсь, сын мой. Я на тебя надеюсь.
* * *Ох и нехорошо было на сердце у Хлопуши, когда он шагал к дому Игната Полея. Да еще и проклятое небо – темное, сумеречное, было обложено тучами, и тучи эти давили на Хлопушу тяжелее, чем давили бы три пудовых мешка, взваленных ему на горб.
Стоило верзиле закрыть глаза, как он тут же видел перед собой объятого пламенем Уголька. Остальные общинники об сем не шептались, а ежели шептались, то тут же начинали винить бедного Уголька во всех смертных грехах. А у Хлопуши ком подкатывал к горлу, когда он об этом думал. Уголек ведь не собирался делать ничего плохого. Он просто хотел уйти. За что же Господь так жестоко наказал его?
К горестным мыслям об Угольке все время примешивалась и другая, не менее горестная мысль, – о жратве.
«Дурак ты, парень, – ругал себя Хлопуша. – С тобой сам Господь говорил, а ты все про жареного цыпленка. Ни стыда у тебя, ни совести».
Остановившись перед дверью, ведущей в комнату Шкуродера, Хлопуша поднял кулак, чтоб постучаться, но тут дверь открылась сама собой. На пороге стоял Вичкут Шкуродер – рослый мужик с широкой и серой, будто сотканной из пепла, бородой и недобрым, хмельным взглядом.
– Тебя прислал Пастырь? – сухо спросил он, обдав Хлопушу запахом перегара.
Тот кивнул.
– Да. Он велел мне прийти сюда и слушаться тебя во всем.
– Как кличут?
– Хлопуша.
Шкуродер прищурил хмельные глаза и усмехнулся.
– Здоров же ты, паря. Бычка-двухлетку, небось, на горбу подымаешь?
– Подымаю, – признался Хлопуша.
– Это хорошо. Такой-то молодец мне и надобен. Проходи в логово.
Комната была большая, сплошь уставленная свечами и лучинами, от света которых тут было ясно, как днем. В дальнем углу комнаты стоял стол, уставленный ествой и кувшинами, а за ним сидели мужики. С полдюжины, не меньше. Все крепкие, краснорожие, угрюмые.
При виде жратвы в брюхе у Хлопуши скрутило.
– Гляди, ребята, какого медведя нам Пастырь прислал! – весело сказал Шкуродер и подтолкнул Хлопушу в спину.
– Здравствуйте, люди добрые, – смущенно проговорил Хлопуша и низко поклонился разбойникам.
Те, однако, молчали, усердно работая челюстями и разглядывая Хлопушу холодными глазами. Один из них вдруг щелкнул пальцем по пустому кувшину и посмотрел на атамана. Тот усмехнулся, глянул на Хлопушу и сказал ему:
– Сегодня ночью отправимся на дело, парень. А пока вот что: сбегай-ка ты в кружало и купи баклажку водки.
Хлопуша удивился.
– А разве Пастырь…
– Пастырь ничего не узнает, коли ты не будешь болтать, – заверил его Шкуродер. – Подставь-ка ладонь.
Хлопуша сделал, как он просил. Атаман Вичкут высыпал ему на ладонь медяки. Заглянул в его растерянное лицо и усмехнулся.
– Ну? Чего стоишь? Дуй за водкой!
Хлопуша нахмурился и неуверенно произнес:
– В «кущах» Пастырь запрещает нам пить хмель.
Вичкут прищурил шальные глаза, несколько секунд в упор разглядывал Хлопушу, потом сказал:
– Ладно. – После чего сунул руку в карман расстегнутого кафтана, достал еще несколько медяшек и всучил Хлопуше. – На это купишь себе чего-нибудь пожрать. Ты ведь хочешь жрать?
– Хочу, – признался Хлопуша. – Так голоден, что, кажись, сожрал бы сейчас и тебя, не будь ты страшным разбойником.
Шкуродер засмеялся.
– А ты лихой парень! Ночью посмотрим, каков ты в деле. А пока купи себе цыпленка. Да гляди, не проговорись Пастырю. Коли ты об нас не скажешь, я об тебе тоже ничего не скажу. Идет?
Хлопуша представил себе жареного цыпленка, облизнулся и кивнул.
– Идет.
– Ну, ступай. Ступай, богатырь Хлопуша. Но смотри не задерживайся, а то мои ребятки не любят ждать.
7
Жареный цыпленок – штука вкусная, но уж больно маленькая. Хлопуша проглотил его, почти не заметив. Лишь раззадорил накопившийся голод.
Народу в кружале почти не было. Четыре мужичка, один угрюмый, худосочный купчишка да молодой охотник – вот и весь народ. Хлопуша нарочно выбрал это окраинное кружало, чтобы не наткнуться на какого-нибудь знакомого. Он опасался расспросов и собственного болтливого языка.
На столе перед Хлопушей стояла баклага с водкой, купленная для Шкуродера и его людей. Обгладывая цыплячьи косточки, верзила поглядывал на баклагу и размышлял, сколько ж еще цыплят и перепелов можно было купить, коли бы он все деньги потратил на жратву.
Размышляя об этих высоких материях, Хлопуша не сразу заметил, что к столу его подошел коротышка в кафтане до пят. Коротышка кашлянул в кулак, привлекая внимание Хлопуши, а когда тот воззрился на него, сказал:
– Слышь-ка, парень.
– Чего надо? – сдвинул брови Хлопуша.
– Мы тут с приятелем об тебе поспорили. Вот, гляди. – Мужик положил на стол подкову.
Хлопуша глянул на подкову и нахмурился еще больше.
– И на кой леший она мне сдалась? – спросил он у коротышки.
Тот усмехнулся и тоже спросил:
– Согнешь ее?
– Может, и согну. Только на что мне это?
– Я заметил, ты голоден. Коли согнешь подкову, куплю тебе еще одного жареного цыпленка.
Хлопуша посмотрел на мужика недоверчиво.
– Не шутишь?
Мужик достал из кармана гроздь медяшек и положил на стол:
– Вот. Согни подкову – и они твои.
Хлопуша посмотрел на медяшки, усмехнулся и кивнул.
– Добро.
Он отодвинул тарелку с обглоданными косточками, взял подкову, повертел ее в руках, приноравливаясь, затем ухватил поудобнее и без особого напряжения смял подкову в пальцах.
– Готово! – сказал он, швырнул смятую подкову на стол и сгреб медяки.
– Ну и здоров же ты, паря! – восхищенно проговорил коротышка.
Хлопуша самодовольно улыбнулся и хотел ответить в том роде, что боги знают, кому давать силу, но тут чей-то незнакомый голос рядом спокойно произнес:
– Сдается мне, что не так уж он и силен.
Хлопуша повернул голову на голос и увидел за соседним столом незнакомого человека.
Человек этот был широкоплеч, строен, темноволос и худощав. Лицо загорелое, обветренное, а одет в охотничью куртку и длинный суконный плащ. По виду – молодой охотник-промысловик. Впрочем, не такой уж и молодой. Лет тридцать, наверно, не меньше.
– Кто ты? – спросил парня Хлопуша, сурово сдвинув брови.
– Тот, кто легко надерет тебе задницу, – небрежно ответил парень и отхлебнул из своей кружки.
В голосе незнакомца было что-то такое, что заставляло воспринимать его слова всерьез. В другой раз Хлопуша бы отступился, однако сейчас взгляды всех посетителей кружала были обращены на него. Все ждали, что он ответит наглому незнакомцу.
И Хлопуша ответил:
– Поправь меня, ежели я не так понял, – проговорил он, повернувшись к парню всем телом и закинув локоть на спинку скамьи. – Ты хочешь сказать, что сможешь одолеть меня в кулачном бою?
– Легко, – ответил незнакомец таким голосом, будто говорил о чем-то само собой разумеющемся, и снова отхлебнул из своей объемистой кружки.
Хлопуша сжал кулаки. Съеденный цыпленок вернул ему былую уверенность в себе, которую он изрядно подрастерял за последние голодные месяцы.
– Да будет тебе известно, незнакомец, что в Хлынь-граде нет человека, которого я не смог бы одолеть в поединке! – прорычал Хлопуша свирепым голосом.
– Мне это неизвестно, – сухо заявил незнакомец. – И я готов побить тебя прямо здесь. – Он достал из кармана куртки золотую монету и показал ее Хлопуше. – Одолеешь – этот золотой солид твой. Ежели нет – я заберу у тебя твою баклагу.
– Баклага не моя, – возразил Хлопуша. – Меня попросили ее принести.
Незнакомец откинул с лица длинную темную прядь, прищурил недобрые глаза и усмехнулся.
– Выходит, ты не так уж уверен в своих силах? – Он презрительно усмехнулся. – Все вы, толстяки, такие.
Хлопуша побагровел и тяжело задышал.
– Не называй меня толстяком, незнакомец! – прорычал он.
– Почему, толстяк?
Хлопуша резко вскочил на ноги, с грохотом откинув лавку. Лицо его потемнело от гнева.
– Так ты принимаешь мой вызов? – невозмутимо поинтересовался дерзкий незнакомец.
– Да! – рявкнул Хлопуша. – Я принимаю твой вызов!
Посетители кружала повскакивали с лавок и быстро сдвинули столы, освобождая место для битвы.
– Ставлю дирхем на верзилу! – заявил один.
– Франкский кинжал на охотника! – возбужденно крикнул другой.
Посетители загалдели, делая ставки, а бойцы вышли на середину зала и встали один против другого. Незнакомец был почти на голову ниже Хлопуши и уже в плечах. Однако двигался он легко и пружинисто, а взгляд у него был спокойный и твердый.
Пару секунд противники мерились взглядами, а потом ринулись в схватку.
8
Огромная рука развернула Глеба, и тяжелый кулак ударил его в лицо. Глеб упал на пол, но тут же откатился в сторону и резко вскочил на ноги. Хлопуша снова размахнулся, но Глеб успел схватить его борцовским хватом, и они оба рухнули на пол.
Тут же поднявшись, они вновь сошлись, нанося друг другу мощные удары. Руки Глеба были не такими длинными и толстыми, как у Хлопуши, но он хорошо умел ими пользоваться. Удар правой в челюсть, затем – левой в подбородок. Верзила отступил на два шага и обалдело тряхнул головой.
Посетители кружала сгрудились вокруг противников, крича и подначивая их.
– Давай!
– Бей!
– Вали на пол и ногами!
Хлопуша ударил Глеба в лицо, но Глеб уже оправился от кратковременного шока, в который поверг его первый удар верзилы, и теперь мозг его работал четко и ясно. Он без особого труда уклонился от удара и ушел в сторону. Последние полгода Глеб постоянно упражнялся в кулачном бою с целовальником Назарием, и сейчас это сослужило ему хорошую службу – Глеб был в отличной форме. Он был ловок, как рысь, и силен, как молодой медведь.
Уклонившись от очередного удара, Глеб неожиданно для гиганта пригнулся и ударил его головой в живот. Хлопуша тяжело грохнулся на пол, но тут же поднялся.
Глеб ударом ноги в грудь снова повалил его на пол. Хлопуша опять поднялся, но Глеб бросил его через бедро, а когда Хлопуша попытался встать, нанес ему несколько хлестких, сокрушительных ударов в лицо. И Хлопуша сдался. Хлопнувшись на задницу, он тряхнул головой, затем поднял на Глеба ошалелый взгляд и пробасил:
– Твоя взяла, охотник. Ты отличный боец.
Глеб усмехнулся и протянул Хлопуше руку. Поднявшись на ноги, верзила свирепо крикнул на окруживших его мужиков:
– А вы чего встали, ротозеи? Убирайтесь к лешему!
Посетители, опасливо глядя на верзилу, кто с прибытком, а кто с убытком, вернулись за свои столы и принялись негромко обсуждать закончившийся бой. А Хлопуша взглянул на Глеба тяжелым взглядом и вопросил:
– Теперь ты заберешь мою баклагу, охотник?
– Да, – ответил тот.
– Если я не принесу ее тем, на чьи деньги она куплена, меня прибьют.
– Может быть, и так, – проронил Глеб небрежно. – Но мне-то что за дело?
Хлопуша опустился на лавку, положил локти на стол и обхватил пятернями голову.
– Леший меня дернул связаться с тобой, – горестно пробормотал он. – Что же мне делать теперь? Как явиться пред очи Шкуродера?
Глеб посмотрел на парня насмешливым взглядом и вдруг сказал:
– Из любой ситуации есть выход.
Хлопуша поднял на него взгляд и нахмурился:
– Не понимаю, о чем ты.
– Я не возьму твою баклагу. Но при одном условии.
– Что еще за условие?
Первоход сел за стол и прямо взглянул на Хлопушу.
– Твой брат скучает по тебе. Он попросил меня разыскать тебя и вернуть домой.
Хлопуша шумно выдохнул ноздрями воздух.
– Вот оно что. Передай Молчуну, что я не вернусь домой. Он мне не брат и не семья. Моя семья – это моя община.
Глеб прищурил темные глаза.
– Несколько лет назад твой брат спас мне жизнь, – сказал он. – И теперь я обязан вернуть ему долг. Давай поступим так: я приведу тебя к Молчуну. А дальше поступай как знаешь. Мне до этого уже не будет никакого дела.
Хлопуша обдумал его слова, затем нахмурился и угрюмо проговорил:
– Если ты знаешь Молчуна, то должен знать и Улиту.
– Я ее знаю, – сказал Глеб. Вгляделся в лицо верзилы и небрежно спросил: – У тебя с ней что-то было?
– Да. Один раз, – сознался Хлопуша. – А потом она стала пугать меня. Грозилась рассказать о нас Молчуну, коли я не захочу делать то, что она велит. А велела она плохие вещи.
– Молчун – твой брат, он поймет и простит тебя.
– Может, да. А может, нет.
Хлопуша долго сидел молча, покручивая в руках пустую кружку, потом вздохнул, прямо взглянул на Глеба и сказал:
– Я пойду с тобой к Молчуну. Но сперва хочу узнать, кто ты. Должно быть, ты великий человек, если так легко намял мне бока.
– Великий? – Глеб усмехнулся. – Это вряд ли. Меня зовут Первоход. Глеб Первоход.
Лицо верзилы вытянулось от изумления.
– Так, значит, ты… О, боги! Выходит, меня одолел не простой человек, а сам Глеб Первоход!
– Не стоит кричать об этом на все кружало. Если ты готов идти – пошли. Я хочу поскорее покончить с этим делом.
Хлопуша взял со стола шапку и нахлобучил ее на голову. Затем повернулся к стойке и крикнул:
– Целовальник! Вели снести эту баклагу к Игнату Полею и передать Вичкуту Шкуродеру. Да смотри не разбей, иначе Шкуродер нагрянет сюда с ватагой и сожжет твое кружало дотла.
9
Ночное небо прояснилось. Тучи разошлись, и весь Млечный Путь лежал как на ладони. Несколько минут они шагали по подмерзшей дороге молча. Потом Хлопуша вздохнул и задумчиво произнес:
– Теперь Молчун меня точно прибьет.
– Такого медведя, как ты, нелегко прибить, – возразил Глеб.
Хлопуша хмыкнул.
– Ты не знаешь моего брата. Он очень опасен.
– Как и каждый ходок, – пожал плечами Глеб.
Однако Хлопуша с этим не согласился.
– Молчун хуже всех, – сказал он. – Однажды, когда я был маленький и стащил варенье из кладовки, он посадил меня на лавку, принес все варенье, какое было в кладовке, и заставил меня его съесть. Я ел весь день. До тех пор, пока в голове у меня не помутилось и я не свалился с лавки под стол. После этого я целую неделю болел.
– Надеюсь, это не отбило у тебя охоту к сладостям?
– Что ты! Я обожаю сладости. Этим я весь в отца. Мой отец был толст, как бочка, и мог за один присест слопать половину быка.
– Твой отец был богат?
– Еще как! У него была своя строительная артель. Но под конец жизни батя разорился, забросил все дела, проел и пропил все, что имел. Умер он от заворотка кишок, прямо во время трапезы. Его так и нашли – с куриной ногой во рту. – Хлопуша вздохнул и добавил: – Хотел бы я помереть, как он.
Вскоре они подошли к дому Молчуна и остановились перед высоким частоколом. Хлопуша посмотрел на частокол, поежился, перевел взгляд на Глеба и сказал:
– Можно тебя кое о чем просить?
– Валяй, – разрешил Глеб.
– Ты говорил, что мой брат спас тебе жизнь и ты был у него в долгу, так?
– Так.
– А не кажется ли тебе, что теперь ты в долгу у меня?
Глеб усмехнулся и покачал головой.
– Нет, не кажется. У нас с тобой был честный спор, и ты проиграл. Разве не так?
Хлопуша вздохнул.
– Все так. Леший меня дернул схватиться с тобой, Первоход. Послушай-ка… – прищурился он вдруг. – А правду говорят, что ты задушил двуглавого пса Драглака голыми руками?
– Почти. Только не задушил, а заставил его служить мне.
Хлопуша кивнул.
– Правильно сделал. По здравому разумению, на то он и пес, чтобы служить человеку. – Облизнув губы, толстяк снова покосился на частокол. – Слушай, а может, мы все переиграем? Ежели Молчун прибьет меня, моя погибель будет на твоей совести, понимаешь?
– На моей совести столько всего, что я этого даже не замечу, – успокоил его Глеб. Он вгляделся в широкое лицо парня и нахмурился: – Неужто ты и впрямь так сильно боишься своего брата, здоровяк?
– Боюсь, – сознался Хлопуша. – Боюсь больше, чем лешего или сонного банника.
– Гм… – Глеб задумчиво поскреб пальцами горбинку на носу. – Что ж… Пожалуй, мне и впрямь стоит поговорить с твоим братом, прежде чем я отдам тебя ему. Жди меня за деревьями, здоровяк. И не высовывайся.
Глаза Хлопуши широко распахнулись от удивления.
– Ты отличный парень, Первоход, – сказал он. – Я никогда не верил гадостям, которые про тебя рассказывают люди. Но даже если это так, и ты на самом деле пожираешь младенцев и сожительствуешь с волколаками…
– Притормози, – поморщился Глеб, – и не слушай дураков.