Не в силах себя больше сдерживать, Иг издал низкий звериный рев и двинулся на Ли. Он ожидал, что Ли попятится, но тот остался стоять на месте и лишь снова взглянул на Эрика, который в ответ кивнул. Иг бросил взгляд на самого Эрика и застыл. Он впервые заметил, что кобура у Эрика Хеннити пустая. Она была пустой, потому что он держал револьвер в руке и прятал его под мышкой. Иг не видел револьвера, но ощущал его присутствие, ощущал вес, словно держал его сам. И Эрик оружием охотно воспользуется, можно было не сомневаться. Он хотел пристрелить брата Терри Перриша, попасть во все газеты — ГЕРОИЧЕСКИЙ КОП УБИВАЕТ СЕКСУАЛЬНОГО МАНЬЯКА, — и, если Иг хоть пальцем тронет Ли, это даст нужный Эрику предлог. Все остальное сделают рога, которые заставят Хеннити подчиниться своему самому дикому порыву. Именно так они работали.
— Я не знал, что для тебя это так важно, — сказал в конце концов Ли и глубоко вздохнул. — Господи, Иг, да она же просто мусор. Ну да, конечно, у нее доброе сердце, но Гленна всегда была мусором. Я думал, что ты живешь с ней по единственной причине: уехать из родительского дома.
Иг не понимал, о чем это он. На какой-то момент день словно остановился; казалось, что стих даже жуткий треск саранчи. А потом он понял, вспомнил, в чем призналась утром Гленна, — первое признание, вынужденное рогами. Казалось невозможным, что все это было сегодня утром.
— Я говорю не о ней, — сказал Иг. — Как тебе в голову могло прийти, что я говорю о ней!
— Так о ком же ты тогда говоришь?
Иг не понимал. Они же все начинали болтать. Как только они видели Ига, видели его рога, секреты из них так и сыпались. Они не могли и не хотели себя сдержать. Секретарь хотел погулять в материнском белье, Эрику Хеннити был нужен предлог, чтобы застрелить Ига и попасть в газету, теперь настала очередь Ли, и единственное, в чем Ли признается, — это что дал по пьянке у себя отсосать.
— Меррин, — хрипло сказал Иг. — Я говорю о том, что ты сделал с Меррин.
Ли чуть-чуть наклонил голову, так что правое его ухо уставилось в небо, — как собака, слушающая далекий звук. Он еле слышно выдохнул и почти незаметно покачал головой.
— Не понимаю, Иг, что такого, по твоему мнению, сделал я…
— Убил ее на хрен, вот что. Я знаю, что это ты. Убил и заставил Терри держать язык за зубами.
Ли смерил Ига долгим задумчивым взглядом. Затем он снова взглянул на Эрика — проверяя, подумалось Игу, не слишком ли тот близко, не может ли он слышать их разговор. Не слишком, не мог. Затем Ли снова посмотрел на Ига, и, когда он это сделал, лицо его стало мертвым и пустым Изменение было настолько разительным, что Иг чуть не закричал от страха — реакция воистину комическая: дьявол боится человека, хотя полагается как раз наоборот.
— Это Терри тебе сказал? — спросил Ли. — Если так, то он проклятый лжец.
Ли был закрыт от рогов некоторым образом, которого Иг еще не понимал. Словно была какая-то стена, которую рога не пробивали. Иг попытался пожелать, чтобы рога сработали, и на какое-то мгновение они переполнили его жаром крови и напряженным давлением, но это продолжалось недолго. Это было как играть на трубе, плотно заткнутой тряпками. Дуй в нее, сколько хочешь, звука все равно не получится.
— Я надеюсь, — продолжил Ли, — что он больше никому этого не рассказывал. И надеюсь, что ты тоже не рассказывал.
— Пока что нет. Но скоро все узнают, что ты сделал.
Да видит ли он рога? Он не сказал о них ни слова.
И вроде бы даже их не замечает.
— Это им совсем ни к чему, — сказал Ли. Затем уголки его рта шевельнулись, и он спросил — Ты все это записываешь?
— Да, — ответил Иг, и ответ был неправильный. Ни один человек, задумавший ловушку, не признается в том, что разговор идет под запись.
— Нет, ничего ты не пишешь. Ты никогда не научишься врать, — сказал Ли и улыбнулся. Его левая рука все теребила цепочку, висевшую у него на шее, вторая рука находилась в кармане. — Очень неудачно, кстати, для тебя. Записывай ты этот разговор, что-нибудь могло бы и получиться. А так я не думаю, чтобы ты что-нибудь мог доказать. Может быть, твой братец и сказал тебе по пьяни… не знаю, но что бы он там тебе ни сказал, я бы на твоем месте выкинул это из головы. И уж точно не стал бы это повторять направо и налево. Сор из избы никогда не доводит до добра, подумай об этом. Ты можешь себе представить, как Терри является в полицию с дикой сказочкой о том, будто это я убил Меррин, но у него нет ничего, кроме его слова против моего, да еще он целый год молчал? И никаких улик в его пользу? Потому что, Иг, улик просто нет, они все исчезли. Если он вылезет с этим рассказом, наилучший для него исход — это конец карьеры. В худшем случае мы оба загремим в тюрьму. Я тебе твердо обещаю, что непременно утащу за собой и его.
Ли вынул руку из кармана и потер костяшкой пальца свой здоровый глаз, словно убирая попавшую в него соринку. На мгновение его правый глаз был закрыт, и он смотрел на Ига поврежденным глазом — глазом, пересеченным белыми спицами. И тут Иг впервые понял, что такого ужасного в этом глазу, что в нем всегда было ужасного. Он не был мертвым, он просто… просто был занят другими делами. Словно имелось два Ли Турно. Первый — давнишний друг Ига, человек, признававшийся перед детьми, что прежде был грешником, человек, сдававший кровь Красному Кресту трижды в год. Второй Ли смотрел на окружающий мир тусклым рыбьим взглядом, со всем сочувствием сома.
Ли удалил то, что было в его правом глазу, уронил руку и тут же сунул ее в карман. И шагнул вперед. Иг отступил так, чтобы до него нельзя было дотянуться. Он не знал, почему он пятится, не знал, почему ему стало жизненно необходимо держать между собой и Ли Турно хотя бы несколько футов асфальта. На деревьях трещала саранча, жуткий, сводящий с ума звук, мешавший Игу думать.
— Ли, она же была твоим другом, — сказал Иг, обходя свою машину спереди. — Она тебе доверяла, а ты ее изнасиловал, убил и бросил в лесу. Ну как ты мог такое сделать?
— Ты, Иг, не совсем понимаешь главного, — спокойно сказал Ли. — Это не было изнасилованием. Конечно же, ты мне не поверишь, но она точно хотела, чтобы я ее оттрахал. Она била под меня клинья уже несколько месяцев. Посылала мне эсэмэски, играла словами. И вся эта суходрочка происходила за твоей спиной. Она только ждала, пока ты уедешь в Лондон, чтобы мы могли заняться делом.
— Нет, — сказал Иг, ощущая, как кровь прихлынула к его лицу, к участку между рогами. — Она могла еще переспать с кем-нибудь другим, но уж точно, Ли, не с тобой.
— Она говорила тебе, что хочет спать с другими. И о ком, ты думаешь, она говорила? Похоже, Иг, это очень популярная тема для твоих девушек. Меррин, Гленна — рано или поздно все они оказываются на конце моего члена.
Ли оскалил зубы в агрессивной, без тени веселья ухмылке.
— Она сопротивлялась до последнего.
— Я знаю, Иг, что ты, наверное, мне не поверишь, но она и этого хотела. Хотела, чтобы я взял ее силой. Может быть, она в этом нуждалась. Это был единственный способ, каким она могла преодолеть свои внутренние запреты. У каждого есть своя темная сторона. Вот и у нее. Ты знаешь, что она кончила, когда я ее трахал. В лесу, со мной. И кончила сильно. Думаю, это было ее тайное желание, чтобы ее взяли в глухом мраке леса. С царапаньем и кувырканьем.
— А затем булыжником по голове? — спросил Иг. К этому времени он почти уже обогнул «гремлин» с пассажирской стороны, и Ли следовал за ним. — Такое, значит, было тайное желание?
Ли резко остановился.
— Тут тебе нужно спросить Терри. Этим занимался он.
— Это ложь, — прошептал Иг.
— Но истины, по сути, нет, — сказал Ли. — Истины более-менее значимой. — Золотой крестик, вытащенный из-за ворота его левой рукой, жарко сверкнул на солнце. Ли положил его в рот, секунду пососал, уронил, и крестик снова спрятался за ворот. — Никто не знает, — сказал он, — что было той ночью. Убил ее булыжником я или Терри или это сделал ты, никто никогда не узнает, как все это было. У тебя нет материала для судебного иска, и я вам его никогда не предоставлю, так чего же ты хочешь?
— Я хочу увидеть тебя умирающим, в страхе и грязи, без всякой надежды, как это было с ней, — сказал Иг.
Ли улыбнулся, словно услышал комплимент.
— Так давай же, делай, — сказал он. — Никто же тебе не мешает.
Он быстро шагнул вперед и бросился на Ига, а Иг распахнул дверцу машины с пассажирской стороны, поставив ее между собой и Ли.
Дверца со стуком ударила Ли по ногам, и тут же что-то упало на асфальт — звяк-звяк-хлоп! Иг увидел, как на земле закрутился красный швейцарский армейский нож с трехдюймовым лезвием. Ли покачнулся и шумно выдохнул, а Иг использовал это мгновение, чтобы прыгнуть в машину, передвинуться через пассажирское сиденье и сесть за руль. Он даже не побеспокоился, чтобы закрыть пассажирскую дверцу.
— Эрик! — крикнул Ли. — Эрик, у него нож!
Но «гремлин» уже ожил, а нога Ига нашла педаль газа даже прежде, чем он уселся. «Гремлин» рванулся вперед, и пассажирская дверца захлопнулась. Бросив взгляд в зеркальце заднего вида, Иг увидел Эрика Хеннити, бегущего по парковке, в его руке был револьвер со стволом, опущенным вниз. Из-под задних колес брызнула асфальтовая крошка, блестевшая на солнце как золотая. Отъезжая, Иг еще раз бросил взгляд в зеркальце и увидел Эрика и Ли, стоявших в облаке пыли. Здоровый правый глаз Ли был снова закрыт, и он отмахивался рукой от тучи взлетевшего мусора. А вот полуслепой левый — широко распахнулся и с ненавистью, но вместе с тем и как-то разочарованно смотрел вслед Игу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
На обратном пути он ехал не по шоссе, а боковыми дорогами; на обратном пути — куда? Этого он не знал. Иг вел машину автоматически, не осознавая направления. Он не очень понимал, что с ним только что случилось. Или, вернее, понимал, что случилось, но не что это значило. И дело было не в чем-нибудь таком, что Ли сказал или сделал, дело было в том, чего он не сказал, чего он не сделал. Рога его не затронули. Единственный из всех людей, с кем имел сегодня дело Иг, один только Ли сказал ему лишь то, что хотел сказать; все его признания были результатом продуманного решения, а не бессознательного порыва.
Иг торопился поскорее убраться с дороги. Может Ли позвонить в полицию и сказать, что Иг явился к ним в контору в помраченном состоянии ума и бросился на него с ножом? Нет, вряд ли. Ли не станет впутывать в это дело полицию, пока можно без этого обойтись. И все же Иг соблюдал предписанное ограничение скорости и посматривал в зеркальце заднего вида на предмет патрульных машин.
Он хотел бы холодно контролировать ситуацию на манер доктора Дре,[22] быть непреклонным мерзавцем, но нервы его напряглись до предела, ему не хватало воздуха. Он был на грани эмоционального истощения, в его организме отказывали критически важные системы. Так дальше было нельзя. Ему нужно было наконец разобраться, что же это с ним происходит. Ему нужно было достать где-нибудь долбаную ножовку, острую пилу и спилить с головы эту гадость.
Солнце било в окошко машины короткими вспышками, монотонное гипнотическое повторение. И точно так же в Иговом мозгу вспыхивали образы. Раскрытый швейцарский армейский нож на асфальте, Вера, слетающая с холма в инвалидном кресле, Меррин, десять лет назад, в церкви, посылающая ему крестиком солнечные зайчики, рогатый образ его самого на мониторе службы безопасности конгрессмена, золотой крестик, сверкнувший в предвечернем солнце на шее Ли, — Иг испуганно дернулся и стукнул коленями по баранке. Ему в голову явилась неожиданная и неприятная мысль, невозможная мысль, что Ли носит ее крестик, снятый в качестве трофея с мертвого тела. Но нет же, в ту последнюю ночь крестика на ней не было. И все равно это ее крестик. Это был обычный золотой крестик, такой же, как остальные, без всяких отличительных знаков, и все же Иг был уверен, что это тот самый, который был на Меррин в день, когда он увидел ее впервые.
Иг беспокойно подергал бородку, дивясь, неужели все настолько просто, неужели это крестик Меррин в каком-то смысле отключил рога. А что, ведь говорят, что кресты удерживают вампиров, верно ведь? Нет, это хуже, чем досужие байки, это чушь собачья. Сегодня утром, когда он заходил в дом Господа, отец Моулд и сестра Беннет прямо из кожи вон лезли, чтобы рассказать ему свои тайны и спросить разрешение на грех.
Но отец Моулд и сестра Беннет не находились в церкви. Они находились под ней. А это никакое не святое место. Это спортивный зал. Были на них кресты? Был ли в их одежде хоть какой-нибудь знак их веры? Игу вспомнился крест отца Моулда, подвешенный к концу железной штанги, и голое горло сестры Беннет. Ну и что вы на это скажете, Иг Перриш? Иг Перриш не сказал ничего, он вел машину.
Слева мелькнула заколоченная пончиковая, и Иг понял, что тут уже рядом лес, дорога, ведущая вверх, к старой литейной. Он находился менее чем в полумиле от места, где была убита Меррин, того самого места, где прошлой ночью он дал волю своему бешенству, рвал и метал, и ссал, и отключился. Казалось, что все его суточные передвижения каждый раз описывают огромный круг, неизбежно возвращая его туда, откуда он начал.
Он притормозил и свернул направо. «Гремлин» гулко запрыгал по однополосной гравийной дороге, тесно зажатый между купами деревьев. В пятидесяти футах от хайвея дорогу перекрывала цепь со смятой ободранной табличкой «Частная собственность». Иг объехал препятствие и снова вернулся на колею.
Вскоре среди деревьев показалась литейная. Она стояла на голой вершине холма и должна была вроде быть освещенной, но вместо этого казалась темной и мрачной, словно находилась в тени. Возможно, на солнце набежало облачко, однако, прищурившись, Иг увидел все то же невозможно яркое вечернее небо.
Он доехал до поляны, окружавшей остатки литейной, притормозил и вылез из машины, не выключая мотора. В детстве эта литейная всегда казалась Игу развалинами замка, прямиком из сказок братьев Гримм, местом в глубине глухого темного леса, куда некий злодей заманивает свои жертвы, чтобы их убить, — в точности как оно потом и случилось. Для подросшего Ига стало большой неожиданностью, что до литейной было совсем недалеко, футов сто от дороги. Он пошел к тому месту, где нашли тело Меррин и где ее друзья и родные устроили нечто вроде мемориала. Путь он знал наизусть, потому что бывал здесь неоднократно. Следом за ним в траве шуршали змеи, но он старался их не замечать.
Вишневое дерево было там же, где и вчера. Он посрывал с веток все ее фотографии, они так и валялись в траве и кустах. Кора отшелушивалась, обнажая подгнившую красноватую древесину. В тот раз Иг расстегнул ширинку и помочился на траву, на собственные ноги и на лицо пластиковой Девы Марии, засунутой в промежуток между двумя самыми толстыми корнями. Он презирал эту Марию с ее идиотской улыбочкой, символ истории, ровно ничего не значащей, служанку Бога, от которого никому никакой пользы. Иг ни минуты не сомневался, что здесь, на этом самом месте, Меррин взывала к Богу, когда ее насиловали и убивали, взывала если не голосом, то в сердце своем Божьим ответом была просьба подождать, пока не освободится линия, временно занятая из-за большого объема поступающих просьб. Вот она и ждала, пока не умерла.
Иг и сейчас мельком взглянул на фигурку Марии, отвел было глаза, но тут же присмотрелся получше. Пластиковую Богородицу словно кто-то поджаривал… Правая половина ее блаженного улыбающегося лица почернела и покорежилась, как от открытого огня; другая половина потекла, словно восковая, исказилась и вроде как нахмурилась. От этой картины у Ига на мгновение закружилась голова, он покачнулся, наступил на что-то круглое и гладкое, выскользнувшее у него из-под ноги, и…
…На мгновение наступила ночь, над головой вихрем кружились звезды, а он вгляделся сквозь ветки и мягко падающие листья и сказал: «Я вижу тебя там, наверху». Сказал кому — Богу? Покачнувшись в темной ночи, прежде чем он…
…шлепнулся задницей на землю. Он опустил взгляд и увидел, что наступил на недопитую бутылку вина — ту самую, которую принес прошлой ночью. Он подобрал бутылку и встряхнул, и послышался отчетливый плеск.
Иг встал, вскинул голову и неуверенно взглянул на ветки почерневшего вишневого дерева. Над головою мягко шелестели листья. Он провел языком по своему липкому, с нехорошим вкусом нёбу, а затем повернулся и пошел назад к машине.
По пути он перешагнул змею или двух, продолжая их игнорировать. Откупорив вино, сделал глоток. Вино было теплое после дня, проведенного на солнце, но Игу это не мешало. Своим вкусом оно напоминало Меррин. Медь и машинное масло. А еще у него был вкус травы, словно за день, проведенный на земле, оно каким-то образом впитало запахи лета.
Мягко подскакивая на заросшей кочкастой лужайке, Иг поехал к литейной. Подъезжая к старому зданию, он ощупывал его глазами на предмет признаков жизни. Во времена его собственного детства жарким августовским вечером здесь собралась бы половина детей Гидеона, собралась бы с самыми различными целями: покурить косяк, выпить пива, поцеловаться, потискаться или ощутить сладкий вкус своей собственной смертности на тропе Ивела Нивела. Но сейчас при последнем свете дня на лужайке было тихо и пустынно. Может быть, после того как здесь убили Меррин, дети перестали сюда ходить. Может быть, они считали, что здесь бродят призраки. Может быть, так оно и было.
Иг подъехал к задней части здания и поставил машину чуть в стороне от тропы Ивела Нивела, в тени большого дуба. С веток дуба свисали синяя юбочка с оборками, длинный черный носок и чье-то пальто, словно дерево плодоносило заплесневелой одеждой. Почти сразу за передним бампером из земли выглядывали ржавые трубы, ведущие прямиком к реке. Иг вышел из машины, захлопнул дверцу и начал осматриваться.