– Приглашаю, – широко улыбнулась она и протянула ему ладошку.
Кавалер оторопел, он ошарашенно смотрел на Ренату, не в силах вымолвить и слова. Он, как под гипнозом, вышел в центр комнаты и, сделав несколько неловких щагов, остановился. Оцепенение у него быстро прошло.
– Какая же ты страшная! – нарочно громко заверещал он и попятился назад.
Раздался хохот. Рената осталась стоять одна, ища глазами поддержку. Ей хотелось, чтобы рядом появился Ромка и защитил ее. Но Ромка подойти к ней не осмелился: он смеялся вместе со всеми. От этого ей стало особенно больно. Она вылетела вон из класса и побежала по школьным коридорам, не видя перед собою ничего. Сердце ее щемила обида, а в ушах звенел смех – противный смех Ромки, которого она считала своим другом.
Кто бы знал, как тяжело складывалась ее жизнь! И все – из-за ее уродства. Почему миром правит красота? Красота не души, речи, мысли, а внешности! Первое и второе тоже важно, но они уступают последнему. Всех привлекает яркая обертка, на иную и не взглянут. Говорят, что не в красоте счастье. Уж ей-то этого не знать! Сколько красавиц среди ее клиенток! У каждой – свои проблемы, некоторые оборачиваются для них депрессией. Порой, чем красивее женщина, тем она несчастнее. Не ценят эти дурочки божьего дара! Вот бы ей, Ренате, хоть капельку красоты, хоть чуточку стать симпатичнее, чем она есть. Но нет, никогда этому не бывать: губы ее пухлее не станут, нос не укоротится, глаза не увеличатся. Глаза… Это, пожалуй, самое отталкивающее, что было в ее внешности. Летом она прятала их под темными очками, но лето в Петербурге длится от силы полтора месяца, а солнечных дней – и того меньше. В дождь носить солнцезащитные очки нелепо, тем более что так ничего не видно – зрение у нее далеко не идеальное. Не столько из-за кривых ног, нескладной фигуры, неказистого лица Рената была так некрасива, а, как ей казалось, из-за этих малюсеньких глазок. Она подолгу стояла у зеркала, расширяя веки пальцами, пытаясь представить себя другой, с большим красивым разрезом глаз. Попасть бы к пластическому хирургу, чтобы раз и навсегда избавиться от этого недостатка, и ощутить себя человеком! Рената разузнала о стоимости операции, та оказалась ей не по силам.
Умение наблюдать и делать выводы подсказало ей выбор профессии. Рената стала психологом. Не просто работником социальной службы, а тонко чувствующим собеседником, располагающим к себе, способным успокоить человека и помочь ему разобраться в себе и в ситуации. Сначала она пыталась работать очно, при медицинском центре, но контакт с пациентами не устанавливался – видя ее некрасивость, люди сомневались в ценности ее советов: с такой внешностью она сама, должно быть, не устроена в жизни, имеет кучу комплексов и проблем. Насчет неустроенности они были правы. Какое тут может быть личное счастье? Насчет проблем – не совсем. Все проблемы человек создает себе сам, из них бо€ льшую часть он просто придумывает. Проблем у Ренаты не было. Почти. Кроме одной, решить которую она пока не могла: ей сильно портили жизнь маленькие глаза. «Через такие щелочки невозможно смотреть на мир без слез», – считала она.
Далеко не всех клиентов смущала своеобразная внешность Ренаты. Большинство из них видели в ней специалиста и стремились попасть на прием именно к ней. Но Рената сама испытывала дискомфорт при личном контакте. Не помогали даже очки с дымкой, которые она носила.
Служба психологической помощи по телефону оказалась идеальным для нее вариантом. Пациент ее не видит, он слышит только голос, а он у нее роскошный: насыщенный, проникновенный. Люди к ней потянулись, и Рената почувствовала себя нужной. Она нашла себя в работе и была почти счастлива. Вот бы еще глаза стали чуть побольше!
* * *Как хорошо, что есть служба психологической помощи и там работают такие люди, как Рената! Какая она милая, уютная, добрая! У нее, наверное, все в жизни замечательно, тем более в личной. Она ведь такая умная и обаятельная! Таких все любят и тянутся к ним. Ах, вот бы стать ее подругой! У Ренаты, наверное, и так полно друзей и толпа поклонников. Но она все же разрешила позвонить ей еще раз. Так и сказала: обязательно звони, думаю, ты еще окончательно не разобралась в своем вопросе. Конечно, не разобралась – лишь слегка прояснила для себя кое-что. А даже если бы и разобралась, Арина все равно позвонила бы, лишь бы вновь пообщаться с Ренатой. Если бы не Рената, она, наверное, ни за что не смогла бы выбраться из этой сложной ситуации. За все это потом она еще долго поминала Ренату самыми добрыми словами.
Арина только сейчас начала понимать, что с ней произошло. Медленно, словно тающий снег, сползал с ее мозгов туман. Она не хотела видеть очевидного и отчаянно продолжала верить иллюзиям. Они не укладывались ни в какую логику, отчего и рассыпались, как башня, вылепленная из сухого песка, но Арина упрямо ее реставрировала.
С Денисом они познакомились случайно. Он чуть не сбил ее на своем «Вольво». Сбил – сильно сказано, едва коснулся бампером, но напугал основательно. Когда Арина переходила улицу, к переходу подлетел серебристый, отмытый до блеска автомобиль и резко остановился, подъехав к ней почти вплотную. Девушка вскрикнула и выронила пластиковый пакет, набитый продуктами.
– Простите ради бога. – Распахнулась сверкающая дверца, и из салона выплыл мужчина с внешностью киногероя. – Давайте я вам помогу. – Он тут же присел на корточки и принялся собирать рассыпавшиеся яблоки.
– Не нужно, я сама, – нарочито насупившись, пробурчала Арина.
Еще полминуты тому назад она была готова швырнуть яблоко в ветровое стекло «Вольво» и заодно – в наглую физиономию его владельца, а теперь ее вдруг охватило смущение. Она робко бросила взгляд на красавца и окончательно растерялась. Уже загорелся желтый, пешеходы покинули проезжую часть, и на дороге остались двое: мужчина в дорогом костюме и девица колхозного вида. В руках она держала разорванный пакет, у ее ног белела лужица сметаны. Арина снова посмотрела на нарушителя, и ей отчего-то захотелось, чтобы он как можно дольше не уезжал. Незнакомец истолковал этот взгляд как упрек:
– Я вам возмещу убытки. А лучше вот что! Мы сейчас поедем за сметаной, а в качестве компенсации я приглашаю вас в ресторан. Что скажете?
У девушки не нашлось слов, она уставилась на незнакомца изумленными глазами и глотнула воздуха. Перед ней распахнулась дверца, приглашая ее в салон автомобиля. «Приличные девушки с незнакомыми мужчинами не разговаривают и в машины к ним не садятся», – мелькнуло у нее в голове, и, не будучи в силах сопротивляться обаятельной улыбке незнакомца и взгляду его глубоких глаз, Арина шагнула вперед.
– Разве что за сметаной, – неуверенно прошелестела она, усаживаясь в мягкое кресло.
Одного похода в «Курильскую гряду» Денису хватило, чтобы очаровать Арину, а вечерний сеанс в кино с какой-то мелодрамой покорил ее окончательно.
– Кустодиев – это вся моя жизнь! Один из величайших художников двадцатого века. Я даже назвал бы его непревзойденным, – с пафосом произнес Денис, подхватывая палочками кусочек суши. Он ими орудовал так непринужденно, словно был истинным японцем.
Арине, напротив, столовые приборы Востока давались с трудом. После очередной тщетной попытки подцепить кусочек пищи девушка оставила всякую надежду поужинать. Она еще какое-то время повертела в руках палочки, потом сделала вид, что еда ее совершенно не интересует. Денис, наблюдая за мучениями спутницы, едва сдерживал улыбку. Он подозвал официанта, и ей принесли привычные нож и вилку.
– Я сам недавно терпеть не мог палочки, – сообщил он.
Неловкость улетучилась, и Арина с удовольствием принялась за суши. Поедая блюдо, она ловила каждое слово Дениса. Он оказался научным работником, специализирующимся на русском изобразительном искусстве. Денис увлекательно рассказывал о разных картинах, преимущественно о произведениях Кустодиева. Арина неплохо знала работы этого художника и почувствовала себя в своей тарелке.
– Что вам в вашем институте культуры о нем рассказывали?
– Он родился в Астрахани, писал полотна в манере реализма…
– В Астрахани, реализм… – повторил Денис. – Если бы ты знала, что это за полотна! Его произведения имеют свою особую энергетику. Ты когда-нибудь замечала, что от картины «Сенокос» поднимается настроение? Она заполняет пространство своим теплом, ощущается словно исходящий от нее летний зной, и кажется, что ты сам находишься на поле, среди свежескошенной травы. А задорная «Масленица», пестрый «Сельский праздник», нежная «Весна», трогательная «Провинция», удалые «Балаганы», красочная «Карусель»? Где еще можно увидеть такую экспрессию и душевность? Кустодиев – это, можно сказать, целая религия! Его полотна несут в себе необычайную легкость и жизнелюбие.
– Есть такое, – согласилась Арина. Она и сама чувствовала позитивное влияние солнечных картин этого художника. Когда ей было грустно, она приходила в выставочный зал полюбоваться его работами. Как все правильно говорит Денис – и про энергетику, и про настроение! У нее самой часто возникали подобные мысли, но она никогда не пыталась их сформулировать. Денис, оказывается, давно об этом думает, и не просто так – он над этим работает.
– Аура картин Бориса Михайловича Кустодиева – тема моего научного исследования. Я хочу подвести доказательную базу под свою теорию и очень рассчитываю на твою помощь. – При этом он так многозначительно посмотрел ей в глаза, что Арину охватило волнение. Пол под ее ногами покачнулся, и если бы она сейчас стояла, то поплыла бы куда-то вместе с ним.
– Для полноты изучения мне нужно полотно Кустодиева. Всего на один день! У тебя ведь есть доступ к запасникам?
Доступ у Арины был. Она, как сотрудница музея, имела право заходить в помещения, где хранились произведения, не вошедшие в основную экспозицию. Некоторые из них время от времени выставлялись для всеобщего обозрения на тематических выставках, другим было суждено вечно лежать в архиве, скрытыми от глаз народа. Причины, по которым творения великих мастеров были преданы забвению, имелись разные. Одни шедевры были не очень известными, другие не столь важными, третьих насчитывалось изрядное количество, и излишки пришлось отправить в запасник. От этого их значимость отнюдь не умалялась, и они по-прежнему представляли собой народное достояние. Считалось, что музейные работники над ними дрожат и смахивают пылинки, проверяют их и подсчитывают. Несомненно, инвентаризации проводились, но не так часто, как следовало бы.
Арина никогда бы не согласилась вынести из музея экспонат. Но цель была благородной. Это же замечательно, если кто-то откроет еще одну грань творчества великого художника! Она же не собирается снимать «Ярмарку» или «Купчиху» со стен выставочного зала! Всего лишь возьмет на время из запасника «Зимнее утро». Эта потрясающая картина, каким-то бюрократом несправедливо отправленная на вечное забвение, должна стать известной. Энергетика от картин исходит действительно потрясающая – кому, как не ей, это знать! Она столько времени проводит среди полотен и ощущает их влияние на себе. И это не только свойство работ Кустодиева – его творения особенно сильные, поскольку они несут в себе позитив, – картины Айвазовского, Сурикова, Репина, Шишкина и многих других мастеров тоже создают некое особое настроение. Ей хотелось помочь Денису в его научной работе, чтобы люди иначе взглянули на изобразительное искусство и полюбили его, как любит она. Но больше всего Арине хотелось нравиться своему сказочному принцу, и она была готова для него на все.
2000 г.
Архип Михайлович Калинкин, главный редактор и соучредитель журнала «Отражение», в силу своего возраста – а ему уже пошел восьмой десяток – не любил путешествовать. Обычно на все выставки, конференции и прочие публичные мероприятия отправлялись его заместители. Но в этот раз, на венский семинар фотомастеров, он поехал лично. Архип Михайлович уже в зрелом возрасте всерьез увлекся фотографией. Его талант художника способствовал достижению успеха и в этой области. Постепенно из хобби фотография превратилась в основную профессию Калинкина. Он заработал не только деньги, но и имя. Его работы были признаны и пользовались спросом, сам Архип Михайлович сотрудничал с крупными изданиями. В итоге Калинкин на пару с приятелем открыл свой журнал. Приятель ничего не смыслил в искусстве, но был оборотистым бизнесменом, Калинкин же, напротив, мало что понимал в бизнесе. Поэтому Архипу Михайловичу досталась должность главреда, а его напарник стал директором.
В Вену Калинкин прибыл в сопровождении своего референта Марины – расторопной дамы чуть старше сорока. Предполагалось, что Марина возьмет на себя всю организационную часть путешествия, проведет презентацию журнала, а он, Архип Михайлович, даст мастер-класс для молодых фотографов. Калинкин был человеком нечестолюбивым, ему этот мастер-класс сто лет был не нужен, но он на это согласился – для отвода глаз. Надо было как-то оправдать свою поездку, об истинной цели которой он распространяться не желал.
Архип Михайлович вполне сносно владел немецким и без труда объяснялся с работниками гостиницы, в которой они с Мариной остановились. Вечером он сделал несколько телефонных звонков, заказал в ресторане ужин и устроился в кресле перед телевизором.
Утром они с Мариной поехали на Дойче-платц, где проходил семинар. Архип Михайлович походил немного по павильону, осмотрел стенды, перекинулся словом с коллегами, отметился в администрации и, оставив помощницу в зале, отправился восвояси. Его мастер-класс был назначен на завтра, а сегодня у Калинкина были другие дела.
– Пойду прогуляюсь, воздухом подышу, – сказал он Марине.
– Вы не потеряетесь? Если что, звоните.
– Не беспокойся, Мариша, я буду недалеко, по центру пройдусь.
Часы на старой башне показывали четверть второго, до назначенной встречи оставалось достаточно времени, и Архип Михайлович решил перекусить. Он нашел уютный ресторанчик с аккуратными клумбами у входа, деревянными резными столиками и приветливыми официантками в красивой сине-зеленой униформе.
Отведав жареного лосося с тушеными баклажанами, Архип Михайлович подумал, что зря он раньше не ездил за границу. «Черт побери! Как все-таки здесь славно! Никакой суеты, все чинно-благородно, жить тут, должно быть, одно удовольствие».
Архип Михайлович был из тех интеллигентных стариков, которые никогда не скандалят и ни на что не жалуются. На старости лет он остро нуждался только в одном – в покое. После рабочего дня ему нужно было спокойно добраться до дома, где его ждали тишина, вкусный ужин и книги. С домом все было в порядке, а вот с дорогой дела обстояли хуже. Пробки, нервные автомобилисты и безумно торопливый город. С каждым годом родная Москва становилась для Калинкина все более чужой, она словно бы отдалялась от него, как взрослая дочь отдаляется от родителей. Но не ездить на работу он не мог. Архип Михайлович считал, что стоит ему уйти на пенсию и осесть дома, как его жизнь прекратится. Вена очаровала его сразу же – своим сказочным комфортом, чистотой улиц и размеренностью жизни. Совсем с другим настроением ехал сюда Калинкин! Все-таки он был насквозь советским человеком, с укоренившимся в сознании неприятием враждебной буржуазной жизни. После общения с приветливыми портье в гостинице, вкуснейшего лосося, свежайших булочек на завтрак, ароматнейшего чая, ровнейших асфальтированных дорожек ему стало безумно обидно – не за то, что всего этого он не видел на родине, а за другое. За то, что раньше он смотрел на Запад с неким внутренним превосходством и даже жалел их, несчастных, а на самом деле все оказалось иначе. Калинкин уже бывал в Европе однажды. Много лет тому назад. Шагал по ней, как победитель, под Варшавой был ранен и получил орден Славы первой степени. Разрушенные города, нищета, пожарища – такой он Европу и запомнил. Да, он смотрел телевизор, где показывали эти же, ныне чистенькие улицы и демонстрировали изобилие благ «сгнившего капитализма». Но то телевизор – увиденное на экране не воспринимается так же остро и явно, как реальность.
К остановке бесшумно подкатил чистый, словно только что сошедший с конвейера трамвай. Из раскрывшихся дверей легко выехала инвалидная коляска, неторопливо вошли пассажиры. Архип Михайлович не помнил, когда в Москве в последний раз он видел инвалидные коляски в общественном транспорте, да чтобы еще они так непринужденно передвигались! Он отвернулся от окна и с грустью подумал, что и предстоящая ему беседа теперь, должно быть, пройдет иначе. Чувства к этой стране у него изменились, а значит, изменились они и в отношении ее подданного.
Уже дважды звонила Марина. Она беспокоилась, не случилось ли что с шефом – минул девятый час, а он до сих пор гулял по городу и дышал воздухом. Архип Михайлович был слегка пьян и весел. Встреча, ради которой он приехал в Австрию, неожиданно затянулась. Предполагаемый деловой разговор за ленчем перерос в поздний ужин с разносолами и выпивкой.
– Мировой ты мужик, Стефан, несмотря на то что хер! – пьяно захихикал Архип Михайлович.
Гер Клустер засмеялся тоже, хотя смысла шутки не понял.
– Я, признаться, всю жизнь считал, что ты – последняя сволочь, – продолжал Калинкин, – а ты, оказывается, замечательный человек! Бывают же приятные сюрпризы, а то чаще все наоборот. – Калинкин не подобрал на немецком синоним слову «сволочь» и поэтому произнес его по-русски.
– О! Сволочь! – повторил Клустер знакомое русское слово, значение которого позабыл. Оно было из прошлого, настолько далекого, что казалось, будто его и вовсе не было. Стефан очень не любил ворошить собственную память, потому что она порой являла ему страшные и горькие картины.
1943 г.
– Что же ты, Алешенька, не просыпаешься никак? Ну, спи, сынок, спи, сил набирайся. Силы тебе нужны. Ты поправишься, я знаю. Тебе поправляться надо, а то мамка тебя домой ждет, волнуется.
Варвара смочила губы раненому бойцу влажным полотенцем. Уже третьи сутки пошли, как она его сюда притащила, а он все не приходил в сознание. Пареньку было на вид лет семнадцать, не больше. Светленький, с белесыми бровями и ресницами, до прозрачности тощий, одетый в форму рядового. Варвара наткнулась на него в лесу, когда шла напрямки в соседнюю деревню, к дальней родне. Парень лежал лицом в траве, на его спине зияли бурые пятна крови. Женщина тронула его – теплый и вроде дышит. Слабый совсем, того и гляди, помрет. Она осмотрела рану и, как сумела, перевязала ее снятым с головы платком.