– Мистер Джонсон, давайте вернемся к моменту, когда вы впервые заметили присутствие Патрисии. Не говорите ничего, просто представьте себе картинку. Представьте ее себе как можно четче, во всех возможных деталях. Что вы видите? Что слышите? Есть ли запахи? Какие чувства вас посещают?
Я дал Джонсону некоторое время, а потом попросил его открыть глаза. У него было странное выражение лица.
– В чем дело? – спросил я.
– Вы подумаете, что у меня паранойя, – сказал он.
– Паранойя, бред, мне неважно. Я хочу услышать то, что вам привиделось, – я ободряюще улыбнулся и дождался ответной улыбки. – Так что произошло? Вас похитили инопланетяне и увезли на космическом корабле?
Улыбался Джонсон недолго. Его лицо посерьезнело и, казалось, он был слегка напуган. Он указал направо, на деревья и кусты в тени. Говорил он очень уверенно. Не было никаких сомнений в том, что он был уверен в каждом своем слове:
– Кто-то за нами наблюдал вон оттуда.
4
tesla: ты тут?
ladyjade: ага
tesla: занята?
ladyjade: полный завал :-)
tesla: вечер в силе?
ladyjade: ага
tesla: оч хочу тебя увидеть
ladyjade: и я
tesla: ок, у меня тут тоже полный ппц, ушел разгребать
ladyjade: ок, до 8, чмоки
tesla: чмоки
Рэйчел Моррис закрыла окно мессенджера, и с ее лица тут же исчезла улыбка, и она нахмурилась. К чему ей эти игры? Ей тридцать лет, с чего вдруг она ведет себя, как томный тинейджер? Бред какой-то! Она посмотрела по сторонам через стеклянную перегородку, почти уверенная, что весь офис видел, как она с кем-то переписывалась и улыбалась, но все сидели, опустив головы. Она слышала шум и гам колл-центра за стеклом, звонки телефонов, обрывки десятков разговоров.
Рэйчел вернулась к чтению отчета на мониторе компьютера и пыталась вникнуть в смысл слов. Это было бесполезно: голова была занята исключительно сегодняшним вечером. Она сказала Джейми, что после работы пойдет с подругами в бар отметить день рождения коллеги. Ему было все равно. С тем же успехом она могла бы сказать ему, что эмигрирует в Австралию – эта новость вызвала бы у него такую же нулевую реакцию. Так было не всегда. Поначалу они разговаривали ночи напролет, делились друг с другом секретами и мечтами. Но то время давно минуло, рутинные шесть с половиной лет брака убили все.
Под столом у нее была сумка, в которой лежали дорогие духи, ее самое красивое нижнее белье и любимое маленькое красное платье. Платье подчеркивало все достоинства ее фигуры, прятало недостатки и было сексуальным, но не пошлым. Это было принципиально важно, потому что, как ей казалось, Tesla не любит пошлость. Что-то было в нем такое старомодное. Он был джентльменом во всех смыслах этого слова. Он привлекал ее прежде всего своим чутким отношением. Она нуждалась в человеке, который мог бы выслушать ее, всерьез воспринять то, что она говорила или думала, ценил бы ее такой, какая она есть.
Рэйчел смотрела на нагромождение слов на экране и говорила себе, что еще есть время сорваться с крючка. Но потом она подумала про всю ту боль, которую ей причинил Джейми, и поняла, что пойдет до конца. С мужчиной под ником Tesla они общались уже пару месяцев, и чем больше она узнавала его, тем больше он ей нравился. Они ни разу не встречались, она даже не знала его настоящего имени, но зато чувствовала, что он понимает ее так, как никто и никогда. Он зацепил ее. По-настоящему зацепил. Джейми никогда ее не понимал так, даже тогда, когда у них было все хорошо.
Она посмотрела на часы на экране – было только полчетвертого. До встречи оставалось еще целых четыре с половиной часа. Она знала, что они будут тянуться невыносимо долго, как последний учебный день перед каникулами.
5
Стоя с Хэтчером в конце озера, я смотрел, как Барнаби тянет домой Грэма Джонсона. Снегопад, которого все ждали, наконец начался – крупные белые хлопья зависали в свете фонарей, как в замедленной съемке. То ли еще будет! Метеорологи прогнозировали метель, новостные репортеры обещали полный хаос, и я чувствовал, что так оно и будет. Джонсон прошел уже половину озера. Он явно хотел добраться домой поскорее, до того как снегопад наберет обороты. Я очень его понимал – кто захочет торчать здесь при такой погоде. Я достал свою побитую металлическую зажигалку «zippo», выбил из пачки сигарету и закурил, не обращая внимания на исходившие от Хэтчера волны неодобрения.
– Маньяк был здесь, когда Джонсон нашел Патрисию, – сказал я.
– Это Джонсон так сказал? – отозвался Хэтчер.
– Не дословно.
– А что он сказал?
– Что он сказал, неважно. Важно, что он почувствовал. А почувствовал он то, что кто-то за ними наблюдал в тот вечер. Вон оттуда, если быть точным, – и я кивнул в сторону близлежащих зарослей.
– Вряд ли в суде нам поможет то, что он что-то почувствовал, Уинтер.
– Вот здесь и кроется основная проблема нынешних полицейских: большую часть времени ты мыслишь, как адвокат, а не как детектив.
Я подошел к зарослям и стал всматриваться в темноту. Ветвистые деревья, качаясь, отбрасывали мрачные тени, зловеще свистел пронизывающий ветер. Не дожидаясь, пока Хэтчер начнет читать мне лекцию о правилах поведения на месте преступления, я пролез через кусты и нырнул в лес. Ветки хлестали меня по лицу и одежде, ботинки и края джинсов мигом запачкались грязью. Хэтчер недовольно следовал за мной, ругался, жаловался и просил объяснить, какого черта мне здесь понадобилось.
Я перестал его слушать и какое-то время просто стоял среди деревьев, не обращая внимания на то, что колючий снег летел мне прямо в лицо. У меня не было никаких сомнений в том, что преступник был здесь две ночи назад. В конце концов, в моих жилах течет кровь охотника.
Когда я был маленьким, отец брал меня в походы, и мы вместе шли в холмистые орегонские леса, куда он впоследствии привозил своих жертв. Он научил меня стрелять, выслеживать, разделывать убитых животных. Еще он говорил, что сильные выживают, а слабые вымирают – таков закон жизни. Я слышал это философское изречение бесчисленное количество раз, но после ареста отца это довольно циничное высказывание стало гораздо более близким и понятным.
Опустившись на корточки, я стал искать самую удобную для наблюдения точку. С моего места отлично просматривались озеро и дорожка, ведущая к бару «Бойцовый петух». Справа виднелся собор, а вдалеке еще можно было разглядеть расплывчатые фигуры Джонсона и Барнаби. Отрывистые реплики Хэтчера слились с фоновым шумом, и я ушел в себя и мысленно перенесся в тот вечер. Картина вырисовывалась очень ясная – я мог описать все так, как если бы видел происходившее своими глазами.
Вот Барнаби рвется вперед на своем поводке и тянет за собой вдоль озера Грэма Джонсона. На улице дождь, и Грэм идет, опустив голову, лишь иногда поднимая взгляд, чтобы сориентироваться. Он замечает какое-то движение на дорожке слева от себя и напряженно замирает. Увидев, что это Патрисия Мэйнард и с ней никого нет, он немного успокаивается – можно ли всерьез опасаться одинокой женщины?
Некоторое беспокойство у него все же остается. Часть нашего мозга, которая спасала жизнь еще нашим первобытным предкам, до сих пор предостерегает нас от опасности. И, несмотря на то, что мы уже много веков не слушаем свой внутренний голос, он до сих пор достаточно силен и влияет на наше восприятие без участия нашего осознания. Грэм смотрит на Патрисию, затем переводит взгляд на то место, где сейчас прячусь я. Он не видит меня, но ощущает мое присутствие. Пусть даже я сливаюсь с окружающей тенью. Патрисия, будто пьяная, качаясь, спускается к озеру, и Грэм хватает ее за руку, чтобы она не исчезла под поверхностью темной ледяной воды. И этот импульсивный порыв делает его героем дня.
Я выбрался из кустов, поправил джинсы и сделал затяжку. Снег шел все сильнее, хлопья становились больше и тяжелее. Холодный арктический ветер пронизывал меня насквозь. Я поднял капюшон и еще глубже завернулся в куртку, но это не особенно помогло. Хэтчер уже понял, что придираться ко мне бесполезно. Он бросил это занятие и разговаривал по телефону с кем-то из своих экспертов-криминалистов.
– Есть вопрос, – сказал я. – Предположим, ты преступник. Зачем тебе рисковать и приходить сюда, в парк? Почему не выпустить жертву где-нибудь и не скрыться?
Хэтчер закончил разговор и убрал телефон.
– А разве мы тебе такие деньги платим не за то, чтобы ты сам находил ответы на такого рода вопросы?
– Зачем бросать жертву в общественном месте? – продолжал я, проигнорировав его вопрос. – Точно так же он поступил и с остальными жертвами, всех троих он выпустил в парках. Зачем так рисковать? Почему не избавиться от них в каком-нибудь заброшенном месте?
Я сделал еще одну затяжку и стал представлять себе, как преступник прятался в кустах тем дождливым вечером. Прятался, смотрел и ждал. Чего же он ждал? И вдруг меня осенило. Я улыбнулся и сказал:
Я сделал еще одну затяжку и стал представлять себе, как преступник прятался в кустах тем дождливым вечером. Прятался, смотрел и ждал. Чего же он ждал? И вдруг меня осенило. Я улыбнулся и сказал:
– Он хочет, чтобы жертву нашли.
– Допустим, ты прав, и это ответ на второй вопрос, – сказал Хэтчер. – А что с первым? Почему ему обязательно быть здесь самому?
– Потому что он должен убедиться, что жертву обнаружили.
– Ну ладно, допустим. Тогда следующий вопрос: почему ему это так важно?
Хэтчер смотрел на меня так, как будто ожидал, что на меня сейчас же снизойдет озарение и я найду ключ к разгадке всего дела. Но, к сожалению, порадовать его мне было нечем. Пока нечем.
Было почти четыре. Всего сорок восемь часов назад я был в Америке, в штате Мэн, и в кевларовом бронежилете наблюдал за тем, как бойцы спецподразделения ФБР приземляются на заснеженный сарай, в котором прятался убийца маленьких детей. В результате операции он погиб от снайперского выстрела. Одним детоубийцей в мире стало меньше, и это всегда будет считаться достойным результатом.
Но эта история для меня была уже в прошлом. Злодей был мертв, значит, пришло время двигаться дальше. Для меня имеет значение только то дело, над которым я работаю в данный момент. Все остальное – в прошлом, а на него у меня времени нет. Почивая на лаврах, жизнь никому не спасешь, а переживание из-за поражений и подавно ни к чему не приводит. Я выбрался из Мэна еще до того этапа, когда все начинают поздравлять и похлопывать тебя по спине, сел в первый самолет до Лондона и больше об этих событиях не думал. Через почти пять тысяч километров и пять часовых поясов в мире не так уж и многое изменилось. Все так же шел снег, а я охотился на очередного монстра.
– Пойдем в «Петуха», выпьем чего-нибудь, – сказал я.
6
На этот счет у Хэтчера возражений не было, да я их и не ожидал. Еще с Куантико я помнил, что он любил ходить по барам. Мы поднялись по той же самой тропе, по которой Патрисия Мэйнард сошла вниз в понедельник вечером. На полпути мы пересекли небольшую речку, и шум воды заглушил все остальные звуки.
Тропа вела к узенькой аллее Абби-Милл, по которой в свое время ездили лошади и телеги. Я заранее изучил карту и знал, что эта аллея – единственная дорога, по которой можно попасть в эту часть города. Слева от меня был одноименный проезд Абби-Милл, заканчивающийся тупиком. Я осмотрелся и попытался представить ход мыслей преступника. Место было очень тихое, это был большой плюс, но был и минус – мало парковочных мест.
На противоположной стороне аллеи располагался «Бойцовый петух». Здание было старое-престарое, с необычной геометрией и черными тюдоровскими балками – мечта любого голливудского художника-декоратора. Внутри мы прошли мимо стены с вставленными в рамки вырезками из газетных статей. Из них следовало, что мы находились в самом старом пабе Британии. Пройдя сквозь лабиринт залов, мы добрались до барной стойки.
За ближайшим к камину столиком сидела пожилая пара, других посетителей в баре не было. На стойке стояла маленькая искусственная елка с серебряными ветками, криво надетой сверху звездой и парой жалких игрушек. За стойкой на веревке висело несколько рождественских открыток. Такое праздничное убранство заведения скорее наводило тоску, чем поднимало настроение, – как оставленная до марта новогодняя елка.
Мужчина за барной стойкой был худой, лысый и всегда готовый расплыться в широкой улыбке. Он по-хозяйски опирался на стойку, и было очевидно, что он владелец заведения. Одежда на нем была дизайнерская, часы – «ролекс субмаринер». Хэтчер заказал себе пива «Лондон-Прайд», а я взял виски. Как только напитки принесли, я одним глотком осушил половину своего стакана, с тем расчетом, что алкоголь растопит часть снега, которым, казалось, покрылись мои кости. Поставив стакан на стойку, я спросил:
– Вы ведь Джо Слэттери, владелец бара?
– Для кого как. Если вы пришли денег просить или вас моя бывшая жена послала, то я понятия не имею, кто такой Джо Слэттери.
Он говорил с ирландским акцентом и смеялся очень заразительно.
– Вы вызвали полицию в понедельник вечером.
Слэттери посмотрел мне в глаза и посерьезнел.
– Вы журналисты? Если да, то я вежливо попрошу вас допить и уходить. Я уже по уши сыт журналистами.
Хэтчер решил вмешаться и засветил свое удостоверение:
– Я детектив Марк Хэтчер, а это мой коллега Джефферсон Уинтер.
– Что ж вы сразу не сказали? – его улыбка вернулась на место так внезапно, будто никуда и не исчезала. – Мы вас могли и бесплатно обслужить.
В этом я сильно сомневался. Улыбка Слэттери была широка, но до карманов она не распространялась. Он не допускал лишних трат и жестко контролировал все расходы, поэтому и мог позволить себе «ролекс».
– Судя по тому, что вы уже говорили, ничего необычного вы в тот вечер не заметили.
– Да, – согласился Слэттери, – все было так, как обычно бывает по понедельникам, пока не вошел Грэм с девушкой. Потом все сразу стало с ног на голову: полиция, медики, журналисты – настоящий цирк, скажу я вам. А что этот тип сделал с бедной девушкой, это ж надо! – Слэттери качал головой и бормотал «Господи Иисусе». – Говорят, он сделал ей лоботомию. В голове не укладывается.
– Я хочу у вас про парковку спросить, – сказал я.
Слэттери не мог поверить своим ушам:
– Этот ублюдок режет людям мозги, а вы хотите знать про парковку?
– Такой вот у меня каприз, да.
Слэттери смотрел на меня, силясь понять, насколько я серьезен. Я смотрел в его глаза до тех пор, пока он не убедился, что я был настроен совершенно серьезно.
– С парковкой здесь ад, – сказал наконец Слэттери. – Особенно летом. Все места заполняют туристы. Когда мест на парковке не остается, они оставляют машины вдоль аллеи. Просто ад какой-то.
– И поэтому вы на парковке поставили камеру наблюдения.
– Есть и другие причины, но это основная, да. Как вам известно, камеру в воскресенье ночью сломали. Сначала я думал, что это какие-то местные дети, но сейчас-то я понимаю, кто это сделал.
По версии полиции, камеру сломал маньяк. Предположительно, он пришел сюда в ночь с воскресенья на понедельник и сломал камеру, чтобы в понедельник, отпуская Патрисию Мэйнард, остаться незамеченным. Я поблагодарил Слэттери за уделенное время, залпом выпил оставшийся виски, поторопил Хэтчера и узкими коридорами с низкими потолками мы вернулись на холод.
– Я согласен с полицией, что камеру сломал маньяк, – сказал я. – Но он здесь не парковался в понедельник, в этом я уверен. Это было бы слишком просто, слишком очевидно, а он действует филигранно. Парковка – явно не его вариант.
– Где же, ты думаешь, он припарковался? – спросил Хэтчер.
Я стоял и смотрел на аллею Абби-Милл. Уже совсем стемнело, и в свете фонарей она казалась оранжевой. Снег усилился, ледяной ветер закручивал его спиралью, а дорога и тротуар уже были белыми.
– Сюда в понедельник вечером он не приезжал, это однозначно, – сказал я. – Слишком рискованно ехать по единственной имеющейся дороге.
– Ну, тогда как он сюда девушку доставил, телепортировал что ли?
Я проигнорировал и вопрос, и сарказм, развернулся и пошел по тупику Абби-Милл. Я остановился в конце узкого проулка и попробовал представить, как здесь шел маньяк, провожая Патрисию Мэйнард, как он придерживал ее одной рукой за плечо и направлял ее шаги. Такой вариант казался правдоподобным, более близким к истине, чем гипотеза, что он привез ее сюда и припарковался у «Бойцового петуха».
Прямо передо мной была узкая тропинка, и я пошел к ней. Хэтчер плелся позади, жалуясь на снег и холод, и призывал вернуться к машине, потому что ему совершенно не хотелось задерживаться в Сент-Олбансе. Я мысленно отключил громкость его голоса и пошел дальше.
Тропинка привела нас к небольшой площади Пондуикс-Клоуз. Слева от меня была школа – начальная, судя по раскраске игровых построек. Площадь переходила в улицу Гроув-роуд, через улицу от которой находилось шоссе А5183, одна из главных транспортных артерий города. Оно было настолько близко, что был слышен его гул. Я стоял посередине Гроув-роуд, снег падал мне на голову и плечи, колол лицо и застревал в ресницах, но я ничего не замечал. Я кивнул сам себе, повернулся к Хэтчеру и сказал: «Вот здесь он оставил машину».
7
Рэйчел волновалась почти так же сильно, как когда собиралась на первое в своей жизни свидание. Однако к ее воодушевлению примешивалась и некоторая тревога. Она была уже далеко не подростком, и ей пришлось пережить много разочарований. Она уже знала, что реальность чаще всего не соответствует ожиданиям и что надежда умирает последней. Она знала, как это больно, когда сердце рвут на мелкие кусочки.
Красное платье, обтягивающее фигуру в нужных местах, и аромат любимых духов добавляли ей уверенности. Она вышла из метро в холодные объятия вечера. Снегопад утих, снежинки медленно плыли в воздухе, танцуя и переворачиваясь, выполняя все прихоти ветра. В детстве Рэйчел очень любила снег и до сих пор не разлюбила. Снег превращал окружающий мир в волшебное и романтическое место. Пусть завтра под ногами будет слякоть, но сейчас все было идеально. Она поплотнее закуталась в пальто и ускорила шаг. Сумка ударяла ее в бок в такт шагам.