АЛГЕБРА НА КАЛАНЧЕ
В тот же день в классе было решено, что "внучки" зазнались, что терпеть это дальше невозможно и что надо нагнать. Девочки обещали не отставать. Мы достали заброшенные учебники, и родители наши были потрясены, увидев нас сидящими над книжками и тетрадями. Отстали мы, как оказалось, весьма изрядно. Пришлось нагонять в школе после уроков и дома до поздней ночи. Голодный Александр Карлович, похудевший на своем скудном учительском пайке, самоотверженно отсиживал с нами лишние часы. Мы крали для него из цейхгауза хлеб и клали на кафедру. Александр Карлович гордо отказывался, но потом, увлекшись какой-нибудь задачей, начинал машинально выщипывать хлебную мякоть и нечаянно съедал все... Биндюг издевался над нами. - Тоже свобода, нечего сказать! - говорил он. - Были парни - гвоздь! А теперь зубрилы-мученики. Вы еще отметочки попросите ставить. Тьфу! Особенно изводил он Степку. Но Степка обращал на это, как он говорил, нуль внимания и фунт презрения и занимался с неутомимым усердием, так как заявил, что революционеры должны и в ученье лезть прямо на баррикады. За две с половиной недели мы так сильно подогнали по алгебре, что попросили Александра Карловича вызвать кого-нибудь из нас к доске, и он вызвал Лабанду. "Внучки" удивились. Никогда еще класс не замирал в таком волнении. Только мел стучал о доску, выводя жирные белые цифры. Лабанда решал задачу о бассейне с двумя трубами. Все шло благополучно. Через одну трубу вода вливалась, через другую выливалась. Выяснилось, что при их совместном действии бассейн наполнился бы в шесть часов. Но тут вдруг произошла закупорка. Бассейн стал иссякать у всех на глазах. Лабанда оказался на мели. Он кусал ноготь. - Вы рассуждайте, - сказал Александр Карлович. - Я рассуждаю, - уныло отвечал Лабанда. - Если из четырех ведер вычесть две трубы... - Рассуждайте сначала и вслух! - сказал Александр Карлович. Мы видели ошибку. В самом начале Лабанда поставил в одном вычислении минус вместо плюса. Теперь этот минус всплыл и заткнул трубу. Мы видели ошибку, и нам до смерти хотелось подсказать Лабан-де. Но неловко было обнаруживать при "внучках" его бессилие. Но тут мы услышали: кто-то стал все-таки шепотом подсказывать Лабанде. Мы оглянулись и увидели, что подсказывает Костя Руденко-Жук... И тогда класс, прославившийся некогда искусной подсказкой и наглым сдуванием, класс, который величайшим преступлением считал всякий отказ от незаконной подмоги, - этот класс бешено затопал ногами, чтобы заглушить подсказку, и закричал: - Оставь, Руденко! Не подсказывай! Пусть сам. Лабанда уверовал в свои силы. Он понатужился немного, поймал ошибку и раскупорил задачу. И чтобы оповестить об этом Покровск, мы подняли на каланче флаг. На флаге было намалевано: "Х=18 ведрам".
УСПЕХИ КЛАССА "Б"
Мы радовались недолго. Через два дня Лабанда влетел в класс и объявил, что в нашем классе "Б", о котором мы было позабыли, так как он помещался теперь в другом доме, в нашем классе "Б" проходят уже уравнения высших степеней с несколькими неизвестными. Это было невероятно. - Вранье! - закричал класс. - На! - сказал Степка и протянул Лабанде согнутый палец. - Разогни и не загибай. - Убиться мне на этом месте! - сказал Лабанда крестясь. Мы были сражены. Тогда Жук заявил, что сам он уже прошел эти уравнения и готов идти в класс "Б", чтоб решить любую задачу. Но Степка слышать не хотел об этом. Он заявил, что это не фунт изюма, если один только может решить, что опять это получится первый ученик, а надо сделать, чтобы весь класс мог решить. Тогда снова кинулись к учебникам. Мы собирались в школе по вечерам. Костя Жук подтягивал и натаскивал нас. Биндюг не являлся на эти занятия. Он уверял, что "голодное брюхо к ученью глухо", сейчас учиться не время и он без нас любую задачу решит. Когда все неизвестные были разоблачены, мы предложили нашему параллельному классу "Б" помериться с нами в алгебре. Ребята из "Б" приняли наш вызов. Решили устроить общую письменную по алгебре. Были составлены команды лучших алгебраистов. В команду класса "А" вошли среди других Степка Гавря, по прозванию Атлантида, Володька Лабанда, Костя Жук, Зоя Бамбука и я. В последний день в нашу команду записался Биндюг. Мы приняли его с большой неохотой. Он божился, что не подкачает.
НОЧЬ ПЕРЕД ПИСЬМЕННОЙ
Накануне состязания команда "А" собралась в школе для последней тренировки. Пришел усталый Александр Карлович и больше часа гонял нас по теории. Затем он задал несколько каверзных задач. Мы долго потели над ними, но в конце концов решили и их. Александр Карлович был доволен "с чисто научной точки зрения". Потом он взглянул на часы и схватился за голову: было уже двенадцать часов, а по городу, объявленному на военном положении, разрешалось ходить лишь до одиннадцати. - Ну, товарищи, - сказал Костя Жук, - значит ночуем в собачьем ящике. Факт! - Пройдем, - успокаивал Лабанда. - Если остановят, говори, что в аптеку идешь, и все. Я шел со Степкой. Прожектор поливал тяжелое низкое небо. Где-то пели "Темной ночки да я боюся..." На углу нас остановил патруль. - Мы в аптеку идем, - сказал Степка, - вот это докторов сын. Пропустите. - Ну? В аптеку? - обрадовался красноармеец. - Не за касторкой ли? - Вот именно что за касторкой, - ответил Степка. - Понимаете, такое дело... - Сейчас тебе пропишут, - сказал красноармеец. - Лапанин! Забери этих и препроводи. Нас отвели в штаб. Там мы встретили других наших ночных искателей касторки. Вскоре привели Александра Карловича. Он негодовал со всех точек зрения. - Александр Карлович! - приветствовал его неунывающий Степка. - Добрый вечер! - Теперь уже покойной ночи, - сердито сказал учитель. - Спасибо за компанию. Потом ввели какого-то мрачного мешочника. - Кто тут последний? - спросил деловито мешочник. - Я, - сказал Александр Карлович. - А что? - Я утром за вами буду! Запомните, - строго сказал мешочник, лег на пол и тотчас захрапел. Качался махорочный дым, изгибаясь под лампочкой. Часовой внимательно разглядывал ранты сапог и легонько тыкал в них прикладом. Полная нелепица. Шла бессонная ночь, ночь перед письменной... Через два часа нас освободил по телефону Чубарьков. Уже в дверях Александр Карлович что-то вспомнил и вернулся. С огромным трудом он разбудил мешочника. - Извините, - сказал Александр Карлович, - но я должен уйти... Так что вам уже придется быть за кем-нибудь другим. На Брешке нам встретился патруль. Он вел в штаб команду класса "Б". Они тоже готовились к письменной. - Что? - спросил их Степка. - За касторкой ходили? - Нет, - отвечали те, - за йодом.
НЕ СТАРЫЙ РЕЖИМ
- Участники, на место! - говорит торжественно главный судья Форсунов. Невыспавшиеся алгебраисты рассаживаются за партами. Чтобы союзники не могли помогать друг другу, каждого из нас сажают с противником. Наш Александр Карлович и математик класса "Б" волнуются. Они похожи на менажёров-секундантов, впервые выпустивших на ринг своих боксеров. Александр Карлович подходит к каждому и шепотом говорит: - Главное - рассуждайте... И не спешите... Не путайте знаки при постановке. Если попадется с пропорциями, они безусловно сядут. Это их слабое место, я знаю... Но главное - рассуждайте. Форсунов предлагает преподавателям занять места. Александр Карлович и учитель из класса "Б" садятся за большой стол. Там уже сидит сторож Мокеич и пустует стул, оставленный комиссару. Наша алгебраическая чемпионша Зоя Бамбука выглядит еще строже, чем всегда. Неучаствующие девочки с озабоченными лицами оглядывают парты. Они подливают чернила, пробуют перья, чинят карандаши и желают нам "ни пуха ни пера". Потом они уходят в коридор, где стоят в дверях зрители, и обещают "быть тихо". Мокеич вынимает большие кондукторские часы с буквами "Р. - У. ж. д.". Форсунов кладет их перед собой. По ним будут отмечать время, которое потратит каждый участник на решение задачи. Если обе команды решат задачу, то команда, у которой сумма времени всех участников окажется меньшей, выигрывает. Она получит премию: двойной паек сахара. Кроме того, первый окончивший задачу награждается званием лучшего математика. - Ребята! - говорит Форсунов. - Надеюсь на вашу честность. Я при директоре сам первый сдирала был и предупреждаю: все равно при мне ни один черт не сдует. Ясно? - Новое дело! - обижается Степка. - Своих, что ли, будем обманывать? Мы все оскорблены в лучших чувствах. Действительно! Не царский режим, чтобы списывать! - Приготовились! - взывает Форсунов. - Внимание!
ЗАДАЧА С ПУТЕШЕСТВЕННИКАМИ
- "Из двух городов выезжают по одному направлению два путешественника, первый позади второго. Проехав число дней, равное сумме чисел верст, проезжаемых ими в день, они съезжаются и узнают, что второй проехал пятьсот двадцать пять верст. Расстояние между городами - сто семьдесят пять верст, Сколько верст в день проезжает каждый?" Время отмечено. Путешественники выехали, и все погружаются в задачу. Тишина легла на затылки и пригнула нас к парте. Идет письменная. Но нет того знакомого удушливого страха, который путал мысли и цифры на старых гимназических экза-менах, когда хотелось руками, зубами зажать лихорадочно и безнадежно истекающее время. А впереди уже мерещился одновременно финишный и позорный столб, осиновый кол, просто "кол" единица. Нет! Идет письменная. И не страшно. Александр Карлович ободряюще подмигивает из-за стола. Мы помним, помним! Мы рассуждаем. Все очень просто. Два путешественника А и Б. А и Б сидели на трубе... (Не то, не то!) А догоняет Б. Надо догнать класс "Б". Топоча и звеня шпорами, входит в класс Чубарьков. Александр Карлович негодующе шикает и бешеными глазами указывает ему на ноги и потом на нас. Комиссар отстегивает шпоры и осторожно, на цыпочках, идет на свое место. - Кто кого? - шепотом спрашивает он у Форсунова. - Только начали! - еще тише говорит Форсунов. Комиссар с уважением смотрит на нас. Проходят беззвучно пятнадцать минут. У меня все идет гладко - никаких дорожных аварий. Бамбука исписала два листа. У Степки бумага чиста. Костя Жук, привстав, бегло проверяет в последний раз уже готовое решение... Он первый! Но вдруг по проходу проносится Биндюг. Он бросает свое огромное тело к судейскому столу и победоносно держит над головой готовую работу. Форсунов недоверчиво берет лист. Результат правилен. - Точка? - спрашивает комиссар. - Ша!.. - отвечает Биндюг, и коридор восторженно аплодирует. Биндюг опять победитель. После звонка судьи проверяют работы и объявляют результат состязания. Из команды "А" решили задачу правильно восемь человек. Из команды "Б" - лишь семь. Мы победили. Мы не только нагнали, мы обогнали. А наш Биндюг чемпион алгебры. Его качают, хотя он очень тяжел. Биндюг, болтая ногами, летит к потолку. Что-то вываливается из его кармана. Бамбука наклоняется, подымает и кричит: - А это что такое? - Дура, - говорит Биндюг и хочет что-то вырвать у нее. - Дай, дура! Я же для вас старался. Ну, не хотите, черт с вами. Проигрывайте. В руках у Бамбуки маленькая книжечка. На ней написано: "Ключ и подробные решения ко всем задачам задачника Шапошникова и Вальцева. Часть 2-я". - Своих!!?! - кричит Лабанда и бьет Биндюга в лицо. Ответный удар швыряет Лабанду через парту. Класс отворачивается. Чубарьков и Мокеич с трудом сдерживают Биндюга. Форсунов объявляет, что класс "А" не перегнал, но догнал класс "Б". Славу и сахар делят пополам.
ЗАДАЧА С ПУТЕШЕСТВЕННИКАМИ
- "Из двух городов выезжают по одному направлению два путешественника, первый позади второго. Проехав число дней, равное сумме чисел верст, проезжаемых ими в день, они съезжаются и узнают, что второй проехал пятьсот двадцать пять верст. Расстояние между городами - сто семьдесят пять верст, Сколько верст в день проезжает каждый?" Время отмечено. Путешественники выехали, и все погружаются в задачу. Тишина легла на затылки и пригнула нас к парте. Идет письменная. Но нет того знакомого удушливого страха, который путал мысли и цифры на старых гимназических экза-менах, когда хотелось руками, зубами зажать лихорадочно и безнадежно истекающее время. А впереди уже мерещился одновременно финишный и позорный столб, осиновый кол, просто "кол" единица. Нет! Идет письменная. И не страшно. Александр Карлович ободряюще подмигивает из-за стола. Мы помним, помним! Мы рассуждаем. Все очень просто. Два путешественника А и Б. А и Б сидели на трубе... (Не то, не то!) А догоняет Б. Надо догнать класс "Б". Топоча и звеня шпорами, входит в класс Чубарьков. Александр Карлович негодующе шикает и бешеными глазами указывает ему на ноги и потом на нас. Комиссар отстегивает шпоры и осторожно, на цыпочках, идет на свое место. - Кто кого? - шепотом спрашивает он у Форсунова. - Только начали! - еще тише говорит Форсунов. Комиссар с уважением смотрит на нас. Проходят беззвучно пятнадцать минут. У меня все идет гладко - никаких дорожных аварий. Бамбука исписала два листа. У Степки бумага чиста. Костя Жук, привстав, бегло проверяет в последний раз уже готовое решение... Он первый! Но вдруг по проходу проносится Биндюг. Он бросает свое огромное тело к судейскому столу и победоносно держит над головой готовую работу. Форсунов недоверчиво берет лист. Результат правилен. - Точка? - спрашивает комиссар. - Ша!.. - отвечает Биндюг, и коридор восторженно аплодирует. Биндюг опять победитель. После звонка судьи проверяют работы и объявляют результат состязания. Из команды "А" решили задачу правильно восемь человек. Из команды "Б" - лишь семь. Мы победили. Мы не только нагнали, мы обогнали. А наш Биндюг чемпион алгебры. Его качают, хотя он очень тяжел. Биндюг, болтая ногами, летит к потолку. Что-то вываливается из его кармана. Бамбука наклоняется, подымает и кричит: - А это что такое? - Дура, - говорит Биндюг и хочет что-то вырвать у нее. - Дай, дура! Я же для вас старался. Ну, не хотите, черт с вами. Проигрывайте. В руках у Бамбуки маленькая книжечка. На ней написано: "Ключ и подробные решения ко всем задачам задачника Шапошникова и Вальцева. Часть 2-я". - Своих!!?! - кричит Лабанда и бьет Биндюга в лицо. Ответный удар швыряет Лабанду через парту. Класс отворачивается. Чубарьков и Мокеич с трудом сдерживают Биндюга. Форсунов объявляет, что класс "А" не перегнал, но догнал класс "Б". Славу и сахар делят пополам.
КРАСНЫЕ ВЕЗОБЕДНИКИ
И вот школа ходит по городу. Мы переезжаем из дома в дом. Школа блуждает. Мы волочим по улицам парты и шкафы, глобусы, классные доски. И навстречу нам двигаются санитары с носилками и катафалками. В катафалки впряжены зловещие дромадеры Тратрчока, транспортной части 4-й армии. На улицах пахнет карболкой. Тиф. Комиссар Чубарьков совсем сбился с ног. Небритые щеки его так глубоко втянулись, что кажется, будто он обязательно должен прикусывать их. Он перемещает госпитали, уплотняет учреждения, перетаскивает с нами школьное имущество. Его видят на всех улицах сразу: на Пискуновой, на Кобзаревой, на Брешке... - Ша! - раздается на Пискуновой, на Кобзаревой, на Брешке. - Крепись, и точка! Чуток еще перемаемся! А там, хлопцы, запляшут лес и горы... Как это говорится: неважная картина - коза дерет Мартына. А вот наоборот: Мартын козу дерет. Факт! Однажды он является во временно осевшую школу к концу уроков, охрипший, с запавшими воспаленными глазами и желтым налетом махорки на белых губах. От него пахнет карболкой. - Товарищи! - сипло и с трудом произносит комиссар. - Прошу вас принести небольшую пользу... Штаб меня на этот вопрос щупал, а я им: ша, говорю, моим хлопцам это ничего не стоит. Они у меня алгеб-ру, как семечки, грызут. Всех неизвестных в известных определяют - и точка... Вот, значит, ребята... Кто хочет оказать пользу революции? - Даешь! - кричат школьники. - Смотря какую пользу, - говорит осторожный Биндюг и смотрит на часы. Тогда комиссар объясняет, что надо спешно расклеить в казарме и на Брешке большие плакаты о сыпняке. Из Саратова еще не прислали, в штабе все вышли. Надо самим нарисовать. Надо написать крупными буквами и нарисовать большую вошь.
Комиссар принес толстый сверток серой оберточной бумаги и сухую краску. В классе отчаянно холодно. Школа не топлена. На часах - пять. Давно пора по домам. - Я бы и сам намалевал, - говорит Чубарьков, - да вот таланта у меня нет, и ша. А без таланта и вошь не накорябаешь. Вот у Зои, у Степана и у Лельки - у них получается. Видел я, видел раз, как они на доске карикатуру с меня рисовали. Чистое сходство! Точка в точку. - Даешь картину с натуры! - озорничает Степка. - Кто на память не помнит, Биндюг своих одолжит. У него сытые. - Гавря, это неаппетитные шутки, - останавливает его брезгливый Александр Карлович. - Принимайтесь-ка лучше за дело. Это полезнее. - Ребята, - кричит Степка, - объявляю экстренный урок рисования особого назначения. - Поздно уже, - раздаются голоса сзади, - и холодно тут. - Домой бы! - недовольствует кто-то в углу (где сидит Биндюг). - А то как в гимназии "без обеда" в классе посаженные... - Ах, так? - Я вскакиваю на парту. - Ребята, - кричу я, - кто хочет на сегодня записаться в красные добровольцы-безобедники - остаться рисовать на борьбу с тифом? А кто думает, что он в гимназии и что его в классе начальники оставляют, пусть катится! Ну? Очень холодно. Очень хочется есть. Шестой час. Биндюг берет книги и уходит. За ним, опустив глаза, стараясь не смотреть на нас, идут к дверям другие. Но их немного. Остался Лабанда, остался Костя Жук, осталась Зоя Бамбука. Остались все лучшие ребята и девочки. Мы зажигаем коптилки с деревянным маслом. Комиссар растапливает железную колченогую печку-"буржуйку" и варит в консервной банке краску. На полу раскладывается бумага. Художество начинается. Кистей нет. Рисуем свернутыми в жгут бумажками. Детали выписываем прямо пальцами. Буквы паши не очень твердо стоят на ногах. В слове "сыпняк", например, у "я" все время расслабленно подгибается колено. Насекомые выходят удачнее. Но Степка затевает спор с Костей Жуком о количестве ножек и усиков. - Эх ты, Жук! - корит Костю Степка. - Фамилия у тебя насекомая, а сколько ножек у ней, не знаешь. Большинством голосов мы решаем ножек не жалеть. Чем больше, тем страшнее и убедительнее. И вот на наши плакаты выползают многоножки, сороконожки, стоножки. Мы ползаем по холодному полу, и утомившийся за день комиссар помогает нам. Он мешает краску, режет бумагу, изобретает лозунги. У него нестерпимо болит голова. Слышно, как он приглушенно стонет минутами. - Товарищ комиссар, вы бы домой пошли, - советуют ему ребята, - вы же вон как устали. Мы тут без вас все сделаем... Комиссар не сдается и не уходит спать, как мы его ни гоним. Он даже подбадривает нас то и дело и восхищается нашими плакатами. А в углу, за партой, мы - я и Степка - сочиняем стихотворный плакат. Мы долго мучаемся над нескладными словами. Потом всё неожиданно становится на свое место, и плакат готов. Нам он очень нравится. Комиссар тоже должен оценить его. Гордясь своим творением, мы подносим его Чубарькову. Вот что написано на плакате: При чистоте хорошей Не бывает вошей. Тиф разносит вша, Точка, и ша! Но комиссар уперся в плакат невидящими глазами. Он сидит на парте, странно раскачиваясь, и что-то бормочет. - Чего же они не встречаются?.. - беспокойно шепчет комиссар. - Пущай встренутся... И точка... - Кто не встречается, товарищ Чубарьков? - спрашиваю я. - Да они же, А и Б... путе...шественники... Александр Карлович встревоженно наклоняется к нему. Гибельным тифозным жаром пышет комиссар.
ПЛОХО ДЕЛО
Комиссар при смерти. Об этом только и разговору у нас в классе. А дома, когда я возвращаюсь из школы, Оська уже в передней говорит мне: - Знаешь, Леля... А комиссара теперь самоваром лечат. Я слышал, папа по телефону в военкомат звонил и говорит: три дня, говорит, на конфорке его держу. - Да брось ты, Оська! - не верю я. - Опять ты чего-то кувырком понял. Не смешно уж... Но Оська упорствует: - Ну правда же, Леля! Его, наверно, как меня, помнишь, когда ложный круп был, горячим паром надыхивали. Но тут возвращается из больницы папа. У него такие строгие глаза, что даже Оська, который обычно сейчас же карабкается на него, как на дерево, сегодня стоит в отдалении. Папа снимает пальто. В прихожей сразу начинает пахнуть больницей. Потом папа идет умываться. Мы следуем за ним. Долго, как всегда, очень тщательно моет он мылом свои большие красивые докторские руки, чистит щеточкой коротко обрезанные ногти. Потом папа принимается полоскать рот, при этом он закидывает далеко назад голову, и в горле у него кипит, как в самоваре. Мы стоим рядом и следим за этой процедурой, так хорошо знакомой нам обоим. Стоим и молчим. Наконец я решаюсь: - Папа, а что это Оська говорит, будто комиссара самоваром лечат. - Каким самоваром? Болтаешь... - Ты же сам, папа, по телефону говорил, - не сдается Оська, - что третий день держишь комиссара на конфорке. Папа коротко и невесело усмехается: - Дурындас! На камфоре мы его держим. Понятно? Инъекции делаем, уколы, каждые шесть часов. Сердце у него не справляется, - объясняет папа, повернувшись уже ко мне и вытирая вафельным полотенцем руки. Температура, понимаешь, жарит все время за сорок. А организм истощен возмутительно. Абсолютно заездил себя работой человек. И питание с пятого на десятое. Ну вот, теперь и расхлебывай. - Значит, плохо? - спрашиваю я. - Что же хорошего! - сердито говорит папа и бросает полотенце на спинку кровати. - Одна надежда - организм богатырский. Будем поддерживать. - Папа, а долго так? - Тиф. Сыпняк. Трудно сказать. Ждем кризиса. В классе теперь, едва я вхожу, меня окружают наши ребята и уже ждущие у дверей старшеклассники. - Ну как, кризис скоро?.. Что батька твой говорит? Но кризиса все нет и нет. А температура у комиссара с каждым днем все выше и выше. И сил с каждым часом все меньше и меньше. Неужели "точка, и ша", как сказал бы сам комиссар в таком случае... Степка Атлантида и Костя Жук после школы сами бегают к больнице, чтобы наведаться там в приемном покое, как комиссар. Но что им там могут сказать? Температура около сорока одного, состояние бессознательное, бред... Плохо дело.