Третий ключ - Корсакова Татьяна Викторовна 8 стр.

– Готово! – Рабочие установили наконец Даму так, как того требовал Свирид, и, обессиленные, рухнули на травку рядом.

– Ох, и умаялись! – Один из них со злостью стукнул кулаком по постаменту. – Вот гляди ж ты, баба железная, а все одно упрямая как черт.

Люся строителя не слушала, Люся не отрывала взгляд от получившейся композиции. Выходило странно, но логично. Теперь становилось понятно, откуда у статуи такой необычный наклон головы. Дама силилась обернуться, посмотреть на девочек.

– Теперь видишь? – Свирид перехватил ее взгляд.

– Вижу! – Люся раздраженно дернула плечом. – Но это ничего не меняет, зря вы ее из пруда вытащили. Вот попомнишь мое слово – зря!

Не вышло у меня ничего с Санкт-Петербургом. Оленька опять занемогла. На сей раз я сам ее нашел, взял в привычку поутру заходить в ее комнату, чтобы поцеловать и пожелать доброго здравия. А сегодня еще дверь не открылась, а я уже почувствовал неладное.

Обычно Оленька меня уже ждала. Спала она нынче совсем мало, вставала раньше прислуги, гуляла по парку, в беседке перед прудом часами могла сидеть. Летом-то ничего, а осенью темно еще на заре, да и холодно. Уж сколько раз просил ее, чтобы не выходила из дома до рассвета, да пустое: смотрит так, словно не узнает, улыбается и делает свое. А люди-то все видят, все примечают. Слухи грязные про Оленьку мою по округе пошли, будто сумасшедшая она. Я уже было решился на крайние меры, думал до рассвета жену в комнате запирать, для ее же блага, а тут снова беда...

Сердце Оленькино не билось. И дыхания не было, я нарочно зеркальце к губам подносил, чтобы убедиться. Умерла... Или заснула сном этим страшным, летаргическим... И мотылек вот он – бьется об стекло, рвется на волю. Я бы отпустил, да не могу, не время еще моей девочке умирать...

Послал Ульяну за Ильей Егоровичем. Тот приехал сразу же, и часу не прошло, Ульяну из комнаты прогнал, а мне дозволил остаться, только попросил не мешать. Я не мешал, я уже во второй раз вслед за Оленькой умер, а разве ж мертвец может кому помешать?!

Не знаю, сколько длился осмотр, запомнил только приговор:

– Витальных функций не наблюдается, дорогой мой Иван Александрович. – Илья Егорович складывал инструменты, на меня старался не смотреть. – Но вы же помните, что профессор сказал? Будем ждать. Даст бог, это всего лишь проявление Оленькиной болезни.

– Сколько ждать? – только и смог спросить я.

– Думаю, за три дня все ясно станет, – он вытер руки приготовленным полотенцем и, наконец, посмотрел прямо мне в глаза, сказал успокаивающе: – Иван Александрович, я пока скажу, что графиня занемогла, каждый день буду вас навещать, присматривать за Оленькой. А вы молитесь. Молитесь, друг мой. Нынче от меня мало что зависит, все в руках Его...

Несмотря на рань несусветную, всего-то шестой час, утро выдалось жарким. Во всех смыслах. Петр, который по случаю предстоящего законного выходного улегся спать далеко за полночь, для пущего расслабления принявши на грудь отменнейшей тещиной самогоночки, сегодня немилосердно зевал, тер глаза и силился войти в рабочую колею. Силился, только как-то плохо у него это получалось. Мозги не то от жары, не то от передоза самогонки спеклись и отказывались переваривать информацию.

Степаныч позвонил на рассвете, не здороваясь, гаркнул в трубку:

– Петя, приезжай в поместье, у нас ЧП.

Петр, не выспавшийся, а оттого злой как черт, уже хотел было послать Степаныча вместе с его ЧП куда подальше, но профессиональный долг, будь он неладен, взял свое.

– Что за ЧП? – он потряс головой, прогоняя сон. Голова отозвалась тупой болью. Эх, сейчас бы рассольчику...

– Труп у нас. Вот только что в парке нашли.

– Труп? – Мысли о рассоле выветрились, уступив место другим, гораздо более серьезным. – Чей труп? Кто нашел?

– Петя, – в голосе Степаныча послышалось граничащее с истерикой нетерпение, – ты давай-ка приезжай побыстрее, на месте все сам увидишь, а я пока покараулю, чтобы не затоптали место преступления...

Место преступления? Петр тупо вслушивался в гудки отбоя и никак не мог привести себя в боевую готовность. Это что же получается? Выходит, что Степаныч сейчас не про несчастный случай говорил, а про убийство? Вот ведь незадача, пятнадцать лет в округе ни единого мало-мальски серьезного преступления не случалось. Мордобой по пьяни, мелкие хищения по той же причине, одна попытка суицида от неразделенной любви – вот и весь набор правонарушений на вверенном ему участке. А стоило только вытащить из пруда Спящую даму, так и начались неприятности.

Окончательно проснулся и пришел в себя Петр, уже мчась на «уазике» по антоновскому бездорожью, пугая бредущих на выпас сонных коров, разгоняя кур и чертыхаясь на брехливых деревенских собак. Был соблазн перезвонить Степанычу, чтобы уточнить насчет трупа, но Петр соблазну не поддался. Что звонить, когда через каких-то десять минут он увидит все собственными глазами?..

...Тело лежало вниз лицом, мокрый сарафан задрался, обнажая загорелую ляжку с прилипшими к ней былинками и белым песком, один шлепанец валялся неподалеку, у подножия Спящей дамы, второго не было.

– Приплыли... – Петр присел на корточки, всматриваясь в занавешенное длинными волосами девичье лицо. – Степаныч, это ж никак Настена, Глеба Пирогова дочка?

– Она самая, посудомойкой у нас числилась, а пока не открылись, помогала Сандро на кухне. – Степаныч присел рядом, зыркнул из-под насупленных бровей. – У нее работа в семь утра начинается.

– А сейчас только начало шестого, – Петр глянул на наручные часы. – Что ж она тут делала в такую рань?

– Не знаю. Ее Макар, сторож наш, нашел. Шел после смены на пруд порыбачить и нашел. Петь, – Степаныч коснулся его руки, – а тебе это ничего не напоминает?

Напоминает! Еще как напоминает!

Петр осторожно, преодолевая брезгливость, отодвинул в сторону влажные волосы, принялся изучать Настасьину шею. Так и есть, вот они – следы. Девочку задушили. Или не задушили, а держали за горло и топили... Как тогда, пятнадцать лет назад...

– Видишь? – отчего-то шепотом спросил Степаныч.

– Вижу.

– И что скажешь?

– А что я должен сказать? – неожиданно для самого себя Петр разозлился. – Пугач уже давно рыбам на корм пошел...

– Кто ж тогда? – Степаныч с кряхтением встал, отошел на пару шагов, всматриваясь во что-то поверх Петиной головы.

– Что там? – Петр тоже встал, проследил за взглядом завхоза и вполголоса выматерился.

От пруда к статуе вели следы. Разобрать, чьи они были, мужские или женские, не представлялось никакой возможности – просто примятая местами трава выдавала тот факт, что из воды не так давно кто-то вышел.

– На ноги ее посмотри, – Степаныч отступил еще на шаг, точно боялся, что Спящая дама сейчас сойдет с постамента.

Петр посмотрел. Бронзовые ноги мало того что были влажными, на них виднелся белый, только в пруду водящийся песок, левую лодыжку оплетали водоросли, а по постаменту стекали еще не успевшие высохнуть ручейки.

– Твою ж мать... – Петр, напрочь забыв, что является убежденным атеистом, торопливо перекрестился. – Степаныч, это ж как тогда!

– Вот и я говорю – как тогда, – кивнул завхоз.

– И Пугач сейчас ни при чем.

– Выходит, что так.

– А статую когда установили?

– Вчера.

– Вишь, что делается-то! Как только статую эту выловили, так и началась катавасия. Мишка-то знает?

– Я ему сообщил. Сказал, что прибудет, как сможет.

– Откуда прибудет? – Петр подозрительно сощурился. – Он что же, в поместье не ночевал?

– В город ездил. – Степаныч посмотрел на него удивленно. – А ты, Петь, зачем интересуешься? Думаешь, это Мишка ее?

– Интересуюсь! Интересуюсь, потому что работа у меня такая. Мне по долгу службы нужно интересоваться – кто, где да что. Сам-то ты где был? А, Степаныч?

– Я? Да где ж мне быть? Тут, в поместье. Или ты забыл, что я здесь квартирую? – Завхоз неодобрительно покачал головой, сказал с укоризной: – Я, Петь, конечно, понимаю про работу, но нельзя же так.

– Как – так?

– Нельзя людям так не доверять.

– Одна вон уже доверилась! – Петр кивнул в сторону несчастной Настены. – Может, ты теперь замест меня ее родителям про доверие расскажешь?

Вместо ответа завхоз лишь тяжело вздохнул, и Петру вдруг сделалось совестно. Как же это он не подумал, что Степанычу тоже от всего этого несладко. Он же тоже пострадал от тех событий...

...Клева не было. Петя наслушался рассказов бывалых, нарочно поставил будильник на половину пятого утра, чтобы прийти на пруд еще по росе, с петухами. Завел, проснулся, поборол соблазн выключить будильник и завалиться спать дальше, оделся, стащил из холодильника кусок ливерной колбасы, отрезал хлеба и, прихватив с собой удочку, отправился на рыбалку.

По ровной глади пруда неспешно скользили водомерки, то тут, то там всплескивала рыба, но обещанного клева не было. Причем не клевало только у одного Пети. У первейшего деревенского лодыря и алкаша Митьки Прищепова в пластмассовом ведерке уже плескалось шесть подлещиков и три толстолобика, у Василия Степаныча, некогда учителя истории, а нынче смотрителя старой усадьбы, тоже с клевом все было в порядке, а вот ему, Пете, не везло. Видно, судьба у него такая – невезучая. Вот придет домой с пустыми руками, а мамка начнет ругаться, что он бездельник и лоботряс, что вместо того, чтобы батяне в поле помочь, он занимается всякой ерундой. А принес бы он рыбки, глядишь, мамка бы и не разозлилась, увидела бы, что и от него есть какой-никакой толк. Она бы подлещиков нажарила, а он бы их бате в обед отнес... Да что толку мечтать, если не клюет?

Петя так глубоко ушел в свои невеселые мысли, что, когда над ухом раздалось громкое «му-у-у», едва не свалился в воду.

– Да куда ж вы прете, черти рогатые?! – раздался следом возмущенный голос Митьки. – Рыбу всю распужали! Пугач, железная твоя башка, а ну отгони стадо!

– Не могу! – Пугач, служивший в колхозе пастухом, поправил сползший набекрень картуз, присел на бережку рядом с расстроенным Петей. – Ты ж видишь, жара какая! Всякая тварь к воде рвется.

– Вот точно – тварь!

Митька погрозил Пугачу кулаком, но угроза эта показалась какой-то неубедительной. Может, оттого, что в отличие от малохольного, высушенного самогоном Прищепова Пугач выглядел очень даже грозно: коренастый, широкоплечий, с огромными кулачищами. Вне зависимости от сезона ходил он исключительно в камуфляжных штанах, носил подбитые железными пластинами кирзачи и не расставался с самодельным кнутом, которым играючи перешибал молодые березки. Но самым примечательным и удивительным в облике Пугача была скрытая под картузом железная заплата. Дырку в черепе он заработал по молодости, во время службы в Афгане, а вместе с дыркой – падучую и легкую дебильность. Так говорила Петина мамка, которая работала санитаркой в амбулатории и в медицине разбиралась получше некоторых врачей.

Что такое падучая, Пете однажды довелось увидеть своими глазами. Дело было в сельпо, Пугач сначала о чем-то жарко спорил с продавщицей Зинкой, а потом вдруг рухнул на пол и забился в судорогах. Зинка тогда дико завизжала, с ногами запрыгнула на прилавок, точно увидала живую мышь. А Петя стоял и смотрел, как выгибается дугой крепкое тело, а на синеющих губах закипает кровавая пена. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы в сельпо не зашла мамка. Мамка в отличие от дуры Зинки верещать не стала, сдернула с прилавка не слишком чистое полотенце, велела остолбеневшему Пете крепко держать Пугача за голову, чтобы тот не расшибся, а сама с какой-то невероятной ловкостью сунула скрученное жгутом полотенце между сцепленными, пожелтевшими от никотина зубами несчастного.

Приступ закончился через пару минут, хотя Пете показалось, что прошла целая вечность. Пугач вдруг как-то враз обмяк, сделался тяжелым, как куль с зерном. Дожидаться, когда он окончательно придет в себя, мамка не стала, обошла неподвижно лежащее на грязном полу тело, сказала Зинке:

– Все, не ори. Через пять минут очухается. Только водку ему сегодня не продавай.

– Может, «Скорую» вызвать? – Зинка слезать с прилавка не спешила, хлопала сильно подведенными глазюками и была похожа на наряженную в синий нейлоновый халат слониху.

– Не нужно «Скорую», – мамка махнула рукой, – говорю ж – скоро оклемается. Лучше батьке его позвони. Пусть придет, домой заберет.

С того памятного случая минуло пять лет. Петя из вихрастого тринадцатилетнего пацаненка успел вырасти в здорового восемнадцатилетнего лба, а изжить страх перед припадочным Пугачом ему так и не удалось. Вот и сейчас он косился на присевшего рядом пастуха с опаской.

– А она красивая. – Пугач примерился, швырнул в воду камешек, окончательно распугав рыбу.

– Кто? – спросил Петя, отодвигаясь от греха подальше.

– Женщина.

– Это какая такая женщина? – к их разговору присоединился любопытный без меры Прищепов.

– Железная, – Пугач мечтательно улыбнулся, – та, что в парке стоит.

– Это он про Спящую даму, – прокомментировал Степаныч. – На днях нашли статую в подвале графского дома. Разбирали всякий хлам, думали, отыщем что-нибудь интересное, с историей, а нашли статую. Председателю она чем-то приглянулась, велел поставить в парке для красоты.

– Взгляд у нее только очень грустный, – Пугач вздохнул.

– Да какой же взгляд, когда у нее глаза закрыты? – усмехнулся Степаныч. – Она же потому и называется Спящей дамой.

– Грустный! – Пугач упрямо мотнул башкой, от чего картуз едва не свалился в воду. – Я вчера на зорьке коров гнал, а она стоит, руки ко мне тянет и смотрит.

– От дурак! – прокомментировал Прищепов и принялся скручивать «козью ножку». – Ты еще влюбись в статуй этот.

– Сам дурак, – огрызнулся Пугач, – ты ж не видел ничего, а говоришь.

– А что мне смотреть на железную бабу?! Тоже нашел удовольствие. Ты давай-ка, отгоняй свою банду от пруда, а то весь клев попортили, заразы!

Пугач спорить не стал, в перерывах между приступами и редкими запоями он был смирным и благодушным. Он молча поднялся на ноги, щелкнул кнутом и заорал дурным голосом:

– А ну пошли, красавицы!

– Теперь уж точно клева не будет. – Степаныч сложил спиннинг, подмигнул приунывшему Пете, спросил: – Хочешь на Даму посмотреть?

Вообще-то Пете было не до дам, он уже прикидывал, какими словами встретит его бесславное возвращение мамка. Наверное, согласился он исключительно затем, чтобы оттянуть этот горький миг.

Спящая дама особого впечатления на него не произвела. Ну баба и баба! Ладно бы голая, как на картинках про Древнюю Грецию, тогда да, интересно было бы взглянуть, а она одетая. И глаза закрытые, соврал Пугач про грустный взгляд.

– Красиво? – поинтересовался Степаныч.

Петя кивнул, промычал что-то неопределенное. Может, кому и красивая, а лично ему больше нравится соседка Маринка. Вот там есть на что посмотреть. От воспоминаний о ладной Маринкиной фигурке у Пети загорелись уши. Надо будет как-нибудь на дискотеке к ней подкатить, может, получится потом и до дому проводить, по-соседски...

От приятных фантазий Петю отвлекли громкие голоса и смех. Странное для старого парка дело. Местные предпочитали пруд, покупаться там или рыбку половить, а в парк соваться не любили. По его выщербленным, заросшим бурьяном аллеям прогуливались разве что влюбленные парочки, да и то не ранним утром, а ближе к ночи.

– Кто это там? – он посмотрел на Степаныча, который был в курсе всего, что творилось на вверенной ему территории.

– Стройотрядовцы, – Степаныч досадливо махнул рукой. – Принесла нелегкая аж из самой Москвы. Председатель велел в усадьбе разместить с максимальными удобствами. А как можно с максимальными удобствами, когда и минимальных-то нет? А их там не один и не два, а двенадцать списочных. Месяц ломал голову, как все обустроить, потом еще месяц приводил в порядок флигель. Хотя, – он хитро сощурился, – не было бы счастья, да несчастье помогло. По такому-то случаю Аркадий Борисович расщедрился, выделил денег на кое-какой ремонт, даже бригаду прислал в помощь. Видите ли, нужно поддерживать реноме колхоза. Видите ли, у нас здесь люди живут просвещенные, культуре-истории не чуждые, готовые протянуть руку помощи городским товарищам.

– Настоящие, что ли, стройотрядовцы? – поинтересовался Петя, прислушиваясь к звонким девичьим голосам.

– Да если бы настоящие! Так, малолетние любители, – Степаныч раздраженно дернул плечом. – У них там, в столице, какое-то научное сообщество. А их руководительнице вдруг втемяшилось, что нам тут, в усадьбе, до зарезу необходима их помощь. Привезла с собой ватагу архаровцев, а я содействуй.

– И что они теперь делать будут?

– Землю будут рыть на месте старой часовни. И кто им только разрешение выдал?!

Всякие там разрешения и юридические тонкости Петю не волновали, его другое интересовало. Получается, что стройотрядовцы – ребята молодые. С одной стороны, новые девчонки – это неплохо, старые-то уже давно успели надоесть. А с другой – среди приезжих наверняка есть не только девчата, но и хлопцы, а вот это уже лишнее. В Антоновке с мужиками всегда был перебор, оттого местные девки ходили королевнами и наглели на глазах: заигрывали с залетными дачными кавалерами, бегали на танцульки в соседнюю деревню. Для того чтобы завоевать внимание самой распоследней, самой плохонькой из них, приходилось прикладывать немалые усилия. А за такую красавицу, как Маринка, или вон за председательскую дочку Люську Самохину так и вовсе случалось чуть ли не каждую неделю кому-нибудь морду бить. А тут какие перспективы: будет с кем и роман закрутить, и подраться! Да, лето обещает быть интересным!