– Да, Андрей Ильич, – безропотно кивнула новенькая и ухватилась за ручку кофейника.
– Я сам. – Недовольный босс наполнил чашку, отодвинул поднос. – Уберите. И вызовите ко мне Моисеева, срочно.
– Он в приемной, – пролепетала секретарша.
– Через три минуты пригласите. Это время меня не беспокоить.
Когда бесшумно закрылась дверь, Лебедев отставил нетронутый кофе, пробежал глазами знакомый до последней буквы семеновский отчет, вздохнул, бросил взгляд на часы. Еще полторы минуты, хватит на чашку кофе.
Ровно через три минуты раздался предупредительный вежливый стук, дверь распахнулась, и в кабинет вкатился благообразный колобок лет шестидесяти. Легкая, не по годам, походка, лысый, с иголочки одет, светящийся радостью, гладкий, короткие кривоватые ножки, пухлые ручки, ласковые темные глазки и неожиданно крупный горбатый нос, хищно нависший над верхней губой, – Моисеев Семен Львович, бессменный финансовый директор холдинга, родной дядя Аркадия Олевского, первой из трех букв в звонкой аббревиатуре «ОЛЕ».
В восемьдесят восьмом, когда стало разрешено, что прежде было под запретом, скромный бухгалтер ссудил любимого племянника и пару его друзей кругленькой суммой, предложив новоиспеченным фармацевтам создать кооператив.
– Наступает ваше время, – убеждал Семен Львович под оранжевым абажуром с кистями, – время молодых, так, Софа? – Любовно хлопнул он по пышному заду свою половину, подарившую мужу трех дочерей. – И наше стариковское дело – подсказать правильный выбор. А деньги вернете, когда разбогатеете, так, Софа? – Молчаливая хозяйка в ответ улыбалась и подкладывала оголодавшим гостям форшмак. Согласно кивая, те наворачивали угощение впрок да перемигивались между собой.
Так с легкой моисеевской руки родилась «ОЛЕ», кочуя из года в год по формам собственности, пока не осела в названии ЗАО «Оле-фарма». Шишек за это время набивалось немало: случалось, приятелей подставляли, кидали, грозились стереть в порошок. Удачливая троица – Олевский, Лебедев, Егорин – многим путала карты, но никому не удалось раздавить «ОЛЕ», она богатела всему вопреки. А в двухтысячном, когда молодой холдинг стремительно набирал обороты, погиб вдруг Аркаша, тихий мальчик из интеллигентной еврейской семьи, ставший миллионером благодаря природной смекалке, фортуне и заварухе в стране. Родители, едва живые от внезапного горя, не спускали растерянных глаз с сына, не понимая, зачем понадобился их спокойному чаду проклятый снегоход, сломавший ребенку шею. Тридцатипятилетний красавец с фигурой атлета, проникновенным голосом, синими глазами и темной густой шевелюрой оставил после себя немало подружек, которые искренне о нем горевали, но семьей обзавестись не успел, откладывая это серьезное дело лет эдак до сорока. Наследниками, не знавшими, что делать с сыновними деньгами, стала чета Олевских, готовая отказаться от горького богатства и собственной жизни в придачу ради воскрешения сына. Тогда подсуетился родной брат Розы Львовны: взял над потерянной от несчастья родней опекунство, обязуясь печься до последнего вздоха о каждом из двоих, чтобы наверняка подобраться к трети пакета акций «Оле-фармы». Но не этим был взбешен Лебедев. Свою долю Аркадий заработал честно, и не его вина, что деньги уплывут ушлому дяде, в конце концов, не будь того вечера под абажуром, неизвестно, как сложилась бы и лебедевская судьба. Нет, президент холдинга решил расстаться с финансовым директором из-за более веской причины: Моисеев зарвался и уверовал в свою безнаказанность.
Что Семен Львович, пользуясь доверием, подворовывает, Лебедев заподозрил недавно, столкнувшись как-то случайно с его внучкой в лифте. Девушка забежала на работу к деду показать последние снимки нового дома, подаренного к двадцатилетию любящим дедулей, не удержалась и прихвастнула подарком перед дедовым боссом, в которого тайно была влюблена. Увидев глянцевый фотоснимок, Андрей Ильич понял, что домик тянул на весь миллион. Президент «Оле-фармы» поделился удивлением этой платежеспособностью с вице, но, поразмыслив, друзья-партнеры решили, что вряд ли подобная покупка тайно субсидировалась из их кармана. При моисеевской зарплате рисковать местом и репутацией глупо, а Аркашин дядя глупость считал проклятием, которым Господь наградил человеческий род. «Проклятых» осторожный семит сторонился и на дух не выносил. Однако Андрей Ильич доверял собственной интуиции больше, чем общим рассуждениям, и назначил аудит. Финансовый директор с готовностью подсовывал аудиторам требуемые бумаги, искренне желая помочь. Проверка прошла без сучка и задоринки, с единственным результатом: по чистоте финансовых документов холдинг даст фору любому. А потом случилась история с инвестированием. Согласия на этот проект Моисеев добивался полгода. Сначала охмурял вицепрезидента Егорина, обещая тому золотые горы и давая беспрерывные клятвы в выгодности дела. Он заваливал Евгения расчетами, уговаривал, убеждал, устраивал деловые встречи, ссылался на опыт и нюх, вздыхал, как им всем не хватает смекалистого Аркаши, – Егорин дал согласие. Очередь стояла за президентом. Лебедев отшучивался, что Семен Львович метил в венчурную компанию, а попал к фармацевтам, и отмахивался от занудного прожектера. Наконец поддался веским доводам, дал «добро» на сделку, где «Оле-фарма» впервые выступала в непривычной для себя роли – инвестором строительства лечебно-профилактического санатория в Сочи.
Проект провалился сразу, едва перечислили первые деньги. Подрядчик оказался банальным жуликом и растворился в черноморском воздухе с парой миллионов, не дожидаясь остальных, видно, решил, что лучше иметь синицу в руке, чем дожидаться в небе журавля. Это была пощечина не столько болезненная, сколько унизительная: такой конфуз с «ОЛЕ» не случался давно.
А застрельщик сидел сейчас напротив и, преданно глядя в глаза, сиял улыбкой как ни в чем не бывало.
– Что Софья Марковна, здорова?
– Слава Богу, спасибо, Андрюша.
– Вам ведь, кажется, двадцатого октября будет семьдесят, Семен Львович?
– Так, и что? – насторожился юбиляр. – Вашей памяти позавидовать можно, дорогой Андрей.
– Давно по жизни рядом идем, многое друг о друге знаем. Память здесь ни при чем.
– Не скажите, Андрюша! При таком объеме информации, каким вы владеете, держать в уме еще день рождения скромного старика – редкое качество. Этим могут похвалиться далеко не многие люди вашего ранга, я так думаю, да.
– А я – нет. – Лебедев смотрел в упор на самонадеянного лицемера, вздумавшего держать «Андрюшу» за лоха. В ушах зазвучали слова начальника службы безопасности, бывшего подполковника ФСБ Семенова: «Не верьте вы ему, Андрей Ильич, тот еще жучила! Я его хорошо помню: в девяностом наши ребята раскручивали одно дело, там он и засветился. Пусть скажет спасибо, что в стране бардак начался, а то узнал бы, где раки зимуют. Все думает, умнее других, финансист хренов!» Тот разговор имел потом продолжение, итогом которого стали интересные факты, нарытые все тем же дотошным Семеновым. Вице-президент, ознакомившись с семеновским отчетом, присвистнул:
– Это – джокер, Андрюха! – полез за сигаретой в карман, глубоко затянулся, помолчал и невозмутимо добавил: – Аркашкины родители совсем плохи, дышат на ладан. Роза Львовна собирается составить завещание в пользу брата. Я вчера у них был, заскочил на пару минут после работы. Так она мне все уши прожужжала, какой Сема заботливый: предлагает нотариуса домой привезти и самому оплатить все расходы, – задумчиво стряхнул пепел. – Львович, конечно, хитер как лиса, но труслив. Не боясь банальных сравнений, добавлю: как заяц, – задумчиво посмотрел на партнера и вкрадчиво спросил: – Давно мы зайцев с тобой не травили, а?
Президент холдинга решил перейти к делу без экивоков.
– В память о прошлом, Семен Львович, не буду с вами темнить, – протянул кожаную папку. – Вот, почитайте внимательно. Я пока кое-что просмотрю, – и уткнулся в документы на столе.
Моисеев, принимая тисненую обложку, натянуто улыбнулся:
– Вы слишком молоды, Андрей, чтобы думать о прошлом. Это приходит на старости лет.
– Читайте здесь, – сухо бросил Андрей Ильич, пресекая попытку подняться.
По мере того как финансовый директор знакомился с содержимым папки, его одутловатое лицо окрашивалось в различные оттенки красного цвета – от нежно-розового до багрового. Этих красок вполне бы хватило художнику изобразить закат. Незаметно наблюдая за бывшим наставником, Лебедев подумал, что того хватит удар, и мысленно приготовился к появлению в кабинете посторонних людей в белых халатах. Наконец Семен Львович закончил чтение, прикрыл папку, кашлянул. Звук был деловой и спокойный, так прокашливается лектор перед лекцией или школьный учитель, готовясь осадить болтунов. Лебедев заподозрил, что с мыслями о врачах поспешил.
– Так, и что вы собираетесь делать, Андрей Ильич? Отдавать меня под суд? А может, лучше, как в тридцать седьмом: к стенке без разговоров? – Стараясь держать спину прямо, напротив сидел уверенный в себе пожилой человек, держался с достоинством, выглядел превосходно, и только подчеркнуто спокойный голос да характерная интонация выдавали тщательно скрываемое волнение.
– А что скажете вы, Семен Львович?
Моисеев равнодушно пожал плечами.
– Блеф, бред, клевета – годится для нежных дамочек с нервами, но не серьезных людей. У вас, милый мальчик, нет никаких доказательств. Самое большее, что можете себе позволить, – так это уволить меня. Но я, к вашему сведению, не собираюсь никуда уходить. – Наглый старик развалился на стуле, откровенно издеваясь над собеседником. – Мне всего семьдесят, я полон сил, энергии, желания работать. Есть опыт, знания, хватка, вам не обойтись без меня. К тому же не забывайте, мои дорогие, – перед вами будущий совладелец ваших активов, да.
– Родители Аркадия живы.
– Это вопрос поправимый. Все мы смертны и ходим под Богом. Не знаем, когда Господь нас к себе призовет, – лицемерно вздохнул потенциальный наследник.
Лебедев брезгливо рассматривал разглагольствующего наглеца и вдруг осознал, что этот старик давно сидит у него в печенках. Львович осточертел до смерти – любопытным носом, показушным дружелюбием, лицемерием, намеками на короткую память когда-то облагодетельствованных друзей, жадностью, хитростью, а теперь еще воровством. Для собственной выгоды такой спокойно решился бы и на убийство. Андрея Ильича внезапно осенила догадка, которая тут же показалась нелепой. Но мозг уже послал команду языку, и тот выдал:
– Говорите, все мы под Богом ходим? А не вы ли, случайно, помогли племяннику прийти к Господу раньше срока, Семен Львович?
Моисеев посерел, точно холст, на котором выцвели краски.
– Не забывайтесь, Андрей Ильич! За подобные слова говоруны дорого платят.
– Новым снегоходом? – Лебедев нажал кнопку, на пороге кабинета появился референт и застыл в молчаливом вопросе. – Игольников подъехал?
– Ждет в приемной.
– Через пять минут зайди, надо будет оформить приказ.
Заявление финансового директора об уходе с должности по состоянию здоровья президент подписал тут же, в присутствии заявителя, распорядившись, чтобы тот немедленно приступил к передаче дел преемнику, ожидавшему в предбаннике лебедевского кабинета. Перечень своих деяний Семен Львович получил при прощании как напоминание об «успешной» совместной работе.
– Оригиналы, надеюсь, для посторонних глаз недоступны?
– Надеюсь, это станет постоянной вашей проблемой.
Старик молчком направился к двери, взялся за латунную ручку, потянул на себя, вдруг застыл, потом резко развернулся и с перекошенным от злобы лицом прошипел:
– Ты еще пожалеешь об этом, сопляк! – хлопнул дверью и вышел.
Андрей Ильич долго отмывал после короткого общения руки, будто только что раздавил жирного таракана...
Остаток дня прошел спокойно, в обычном рабочем режиме. Позвонил с Бали Егорин, доложился о погоде, похвастал загаром, спросил об итоге разговора.
– Как и планировался, – ответил партнер.
– Отличная карта – джокер, правда, Андрюха?
– Поживем – увидим.
А вечером раздался еще звонок, и незнакомый женский голос пропел в ухо:
– Привет!
– Здравствуйте, это кто?
– Не узнаешь?
– Нет.
– А когда-то, Лебедев, мой голос был для тебя, как маяк в тумане, и ты несся на него, сметая с дороги доски и кирпичи.
– Танька! – развеселился бывший сокурсник. – Разве путь к маяку лежит через стройматериалы? Как ты меня нашла, рыжая?
– Во-первых, неприлично задавать даме подобные вопросы, а во-вторых, я давно не рыжая. Нынче я кошу всех мужиков блондинистой косой. А ты, Лебедев, не хочешь пасть к моим ногам?
– Давно мечтаю, дорогая блондинка.
– Правда? Я ведь доверчивая, таких обманывать грешно. Кто варится в девятом адовом круге, помнишь?
– Обманувшие доверие.
– То-то! Ну так что, жаждешь меня повидать?
– Танюха... – замялся занятый абонент.
– Не продолжай, я понятливая, пока.
– Эй, Лебедева, подожди! Ты звонишь, между прочим, деловому человеку, не даешь и секунды подумать.
– Думай, а жизнь пусть проходит мимо.
Андрей Ильич посмотрел на часы.
– Сейчас семь, в девять устроит?
– Вполне.
– Тогда встретимся на Тверской, напротив телеграфа. Помнишь наше место?
– А то!
...В первую минуту он ее не узнал. В двух шагах от перекрестка Тверской и Камергерского переулка, лениво постукивая пальцами по парапету подземного перехода, стояла блондинка. Несмотря на невысокий рост, она заметно выделялась среди вечно спешащих куда-то прохожих. Пышные волосы, открывающие загорелую шею, королевский поворот головы, высокомерно вздернутый нос, яркий чувственный рот, стройная фигура в лайковом пальто – элегантная, красивая, недоступная. Неужели та самая Танька, с которой они до изнеможения целовались тем комариным летом? В стройотряде, сколоченном из студентов Первого меда, ходила шутка, что Лебедевы – готовая семейная пара, невесте и фамилию не надо менять.
– Танюха, да тебя не узнать! Что ты с собой сделала, признавайся?
– Тайна сия велика есть, – заважничала первая любовь.
– Лебедева, ты просто красавица!
– Ага, – скромно подтвердила она, – мне так все говорят. Только я не Лебедева нынче, но госпожа Хаммер, сечешь?
– А миссис Хаммер фигуру блюдет или может позволить себе поздний ужин?
– Сегодня, Лебедев, пожалуй, можно расслабиться.
В ресторане Андрей с удовольствием рассматривал свалившуюся с небес однокурсницу, двадцать лет назад возбуждавшую до хмеля помешанного на науках глупца. То было прекрасное время, когда все по колено, в карманах гуляет ветер, в крови – гормоны, а в голове – идеи, способные перевернуть мир. Первая страсть оказалась короткой, но память о ней осталась. Сейчас эта память подогревалась «Божоле», смеющимися глазами напротив и настроением, с которого вдруг потянуло на ласку.
– Эй, Лебедев, ты слушаешь меня?
– Конечно, ты только что сказала: он был. Кто имелся в виду?
Татьяна звонко рассмеялась, как девчонка, уличившая во вранье.
– С тобой, дорогой, приятно вести беседу: можно плести что угодно, вплоть до последнего слова. Одна беда – неизвестно, когда ваша милость включится в разговор. О бывшем супруге я тебе, мой милый, толкую, о мистере Хаммере, жителе славного Сан-Франциско, крутом бизнесмене и сволочи, каких мало. Я прокантовалась с ним лучшие годы. Правда, в накладе не осталась: после развода вернулась в родные пенаты, открыла магазинчик на мужнины баксы. Торгую оптикой, – пояснила деловая леди, заметив удивленный взгляд. – Товар элитный, все честь по чести: лицензия, пара смазливых девчонок, офтальмолог за стенкой, колокольчик над дверью – супер! Вчера повесили вывеску еще на одном, в районе Арбата, завтра еду в Питер, хочу застолбить местечко на Невском – в общем, кручусь как белка в колесе.
– Дети есть?
– Бог миловал.
– Вернулась давно?
Она неопределенно махнула рукой.
– Иногда вижу кое-кого из наших, Лешку Росохина, например. Он теперь важная шишка: заведует в аптекоуправлении сбытом.
– Знаю.
– А, ну да, ты же у нас по лекарственной части, спасаешь народ от мора. Кстати, Лебедев, почему в России такая высокая смертность?
– Потому что такие, как ты, уезжают.
– Все такой же шутник и так же не к месту. Побалуешь меня десертом? Обожаю тирамису!
К столу подкатил официант, убрал использованные тарелки.
– Что-нибудь желаете еще?
– Тирамису и латэ, – выскочила вперед сладкоежка и весело уставилась на угодливого малого.
– Мне кофе по-восточному и пятьдесят грамм коньяку. Коньяк предпочитаю хороший. – Малый дернулся за картой вин к пустому соседнему столу. – Не надо, – отклонил услужливую руку клиент, – подберите сами, но за суррогат платить не буду. – Татьяна хмыкнула, однако промолчала. Официант почтительно откатился. – А мы похоронили Аркашу Олевского, помнишь такого?
– Конечно.
– Пять лет назад.
– Знаю.
– Откуда?
Она внимательно смотрела на Лебедева, раздумывая, достоин ли правды этот сухарь. Видно, решила, достоин, потому что огорошила первой же фразой:
– А вы в курсе, дорогие друзья, что у Олевского растет сын? Прелестный парнишка, между прочим, в январе ему стукнет шестнадцать.
– Что?! – На столе появились тарелка с прямоугольником, посыпанным тертым шоколадом и прикрытым листочком мяты, бокал с пышной молочной пеной, душистый дымящийся кофе, коньяк. Лебедев машинально опрокинул в себя «Курвуазье». – Тьфу, что за гадость! Ты шутишь?
– Ничуть.
– Откуда такие сведения?
– Пей кофе, остынет.
– Послушай, Танюха, перестань тянуть кота за хвост, – взмолился Андрей. – Неужели ты не понимаешь, что это очень важно?