Слуги буканьеров рассказали мне, что месторасположение лагеря выбрано очень удачно. Так как здесь не нужно опасаться испанцев. Обычно они любят высадиться с кораблей где-нибудь на севере. А тут до моря почти день пути и, кроме нас, никого нет. Испанцы боятся нападать в открытом поле. Они обычно либо стараются выследить нас поодиночке, либо захватить врасплох ночью. Но с нашими собаками нам нечего бояться. Но мы все равно молим бога, чтобы не встретить в лесу испанцев, и это не из трусости, а из миролюбия. Мы никому не мешаем, и хорошо бы нам никто не мешал, ну а если помешает, пусть пеняет на себя.
Через несколько дней мы решили поохотиться на диких свиней, их мясо также очень вкусное, особенно если это самка, у которой мясо значительно жирней и нежней. Его коптить и продавать плантаторам и поселенцам более выгодно, чем говядину. Букан Лебланка поддерживал тесную связь с одним плантатором, которому поставлял мясо круглый год. Его мы меняли на табак, порох, свинец или собак, которых потом учили охоте и также продавали. Добыча свиней менее интересна, но тоже бывает опасна, особенно когда встретишь кабана-одиночку. Бывают такие самцы, которые предпочитают жить отдельно от стада. И если наткнуться неожиданно на лежбище такого клыкастого борова в густой траве, это довольно большая опасность не только для собак, но и для людей.
Нужно сказать, что не все во время охоты покидали букан, обычно оставляли одного или пару слуг присматривать за хозяйством, но, как я уже говорил, меня всегда брали с собой. Я обычно нес ружья, другие же слуги гнали собак, вели под уздцы мулов. И вот наша свора наталкивается на такого кабана-одиночку. Слышен визг, поскольку первому же псу боров распорол живот своими клыками, затем страшный лай, выстрелы, и вдруг я вижу, что это огромное чудовище, раскидавшее наших собак, мчится на меня. Все, что я успел, это лишь со страху отпрыгнуть в сторону и что есть мочи ударить дикое животное прикладом ружья. Наверное, я попал ему по голове, поскольку несущийся кабан зацепил рылом землю и перевернулся. Он попытался встать, но удар совсем оглушил его, потому что он тут же завалился на бок, и наши собаки вцепились в него со всех сторон. Этот небольшой эпизод сделал меня в глазах бывалых буканьеров бесстрашным парнем, который не пасует в трудной ситуации и может постоять за себя. Таких любят и будут любить всегда.
Охота закончилась около полудня, и мы вернулись, настреляв несколько десятков свиней, прямо на месте вдоволь нарезав вырезки, а нескольких хрюшек взяли целиком. В лагере с них содрали шкуры, мясо поставили варить в большом котле. Что же касается вырезки, то ее посыпали мелкой солью, выдержали пару часов, а потом подвесили в специальной хижине-коптильне, где готовили до тех пор, пока мясо не приобрело отменный вкус. За фунт такого свиного букана в поселке можно выменять два фунта табака.
Глава седьмая Из записок графа Пенальбы
– …Под предводительством принца дона Хуана Хосе Австрийского я участвовал в подавлении восстания в Неаполитанском королевстве, когда местные жители решили вдруг отказаться от покровительства нашего доброго Филиппа IV и отдаться в руки юного Людовика XIV…
Несмолкающая речь дона Габриэля де Рохас-Валле-и-Фигуэры графа де ла Пуэбла дель Маэстре постепенно вывела меня из состояния глубокой задумчивости, которая свойственна молодым людям, сталкивающимся с цепочкой неудач и считающим, что вся их жизнь уже пошла прахом.
Мы ехали верхом в сопровождении десятерых солдат из столицы острова на север. Так распорядился мой отец, чтобы предотвратить дуэль с… впрочем, даже имя этого мерзавца называть не хочется. Конечно, я понимал отца. Ему было и так очень трудно из-за бесконечных интриг, которыми кишел этот остров, а тут еще я не оправдал его надежд. Возможно, он думал, что я женюсь на одной из толстух дочерей президента де Монтемайора и он наконец помирится с ним, но я, видно, еще больше подлил масла в огонь. Мне одновременно было совестно и в то же время ужасно хотелось исправить положение…
– …Там я проявил чудеса храбрости и стал из-за этого первым любимцем Его Высочества, а также вице-короля Неаполя графа де Монтеррей-Фуэнтес. Однако через несколько лет у нас произошла сильная размолвка, и я вызвал принца на поединок, поскольку считал незаконнорожденного, однако королевских кровей, ровней своему старинному и не менее славному роду. Однако Его Высочество заявил, что у него другое мнение, и отказался драться. Спасибо доблестному дону Бальтасару де Кальдерону, двоюродному брату принца Хуана Хосе по женской линии, который встал на мою сторону и сумел объяснить своему родственнику, что нечего слишком задирать нос. В результате наш поединок все же состоялся, и я ранил Его Высочество. Конечно, король сразу же узнал об этом, и мы с доном Бальтасаром оказались здесь, где играем совсем не первые роли, как было раньше в Испании…
Солнце еще не успело как следует выйти из-за вершин гор, которые любовно закрывают от ветров и непогоды все южное побережье Эспаньолы, а мы уже выехали из восточных ворот Санто-Доминго. Сначала дорога шла между разнообразных плантаций, потом стала забирать все севернее и севернее, пока не пошла вдоль Рио-Хайна. Сначала по пути попадались крестьяне, которые везли на мулах свои продукты, очевидно, на городской рынок, и рабы, шедшие на плантации, затем, когда вдали замаячили горы, пыльная дорога стала совсем пустынной.
– …Бывало, в играх со свирепыми быками в Мадриде я затыкал за пояс всех, включая самого графа де Кантильяну, известнейшего из придворных короля и одного из самых учтивейших кавалеров столицы. На Плаза-Майор я на чистокровном арабском жеребце, ну прям такой же, как под вами сейчас, только еще лучше, в золотой сбруе, с одной лишь короткой пикой в восемь ладоней кидал вызов не только разъяренным быкам, но и безрассудству графа Кантильяна, который считался первым тореадором. Я был настоящим бесстрашным бойцом, утехой публики и всеобщим любимцем, без счета ломавшим пики о шеи быков ради прекрасных дам и разбивавшим им сердца…
Отец говорил, что если мы постараемся, то до темноты доберемся до Бонао, маленького селения, расположенного в горах, на полпути к городу Ла-Вега, что в долине Вега-Реаль. Он дал мне своего андалусского скакуна Ромуса, сказав, что на нем нередко преодолевал это расстояние еще быстрее. Это был конь действительно редкой красоты, серой масти, с большими выразительными глазами, маленькими ушами, длинной с высоким выходом шеей, низкой холкой. По его блестящей и шелковистой шерсти так и хотелось провести ладонью. Грива же и хвост были такими густыми и пышными, что могу себе представить, сколько времени нужно было, чтобы привести их в порядок и как следует расчесать. Когда отец сказал, что Ромус, выросший на знаменитом конезаводе в Херес-де-ла-Фронтере в Андалусии, теперь мой, у меня от радости дух перехватило и я позабыл о всех своих злоключениях. Ведь именно на таких красавцах мои далекие предки участвовали в Реконкисте, сражались с маврами, отвоевывая Испанию у неверных, совершая свои многочисленные подвиги, воспетые в книгах.
– …Помню, на одной корриде какой-то огромный бык, которого пеоны совершенно взбесили своими красными плащами и воткнутыми в холку бандерильями, умудрился вспороть живот моему Буцифалу, хотя тот и был в защитных доспехах. Я упал, публика ахнула, а донья Анна-Мария громче всех. В этот момент я медленно встаю, весь в пыли, но не побежденный и все такой же бесстрашный, нарочито медленно поворачиваюсь к быку спиной и начинаю отряхиваться, словно позабыв о диком животном. Пеоны кричат, чтобы я убегал…
Я оглянулся. Позади нас на местных лошаденках тряслись в седлах с десяток солдат в желтых мундирах во главе с сержантом, а также мой слуга Николас и лакей графа долговязый Густаво. Успеем ли мы дотемна добраться до этой богом забытой деревушки, или придется ночевать прямо у обочины. Ведь лошади солдат весьма и весьма убоги. В Европе они сгодились бы разве что на колбасу.
– …Но как я уйду, если мне по правилам корриды нужно еще отомстить за оскорбление. Я продолжаю отряхиваться, однако немного поворачиваюсь, чтобы послать воздушный поцелуй Анне-Марии, но на самом деле для того, чтобы краем глаза наблюдать за быком. Публика неистовствует, бык мчится прямо на меня, знает, каналья, что по правилам никто не должен мне помогать. Тогда я медленно вынимаю шпагу, оборачиваюсь – и бах! Накалываю быка на свою длинную шпагу, словно букашку. Тот пробегает еще немного и падает замертво. Публика кричит, король и королева встают со своих мест. Я раскланиваюсь. Словом, полный триумф. Я показал донье Анне-Марии, что готов подвергнуть себя любой опасности, только чтобы доставить ей удовольствие. Да, было дело. Ох и сладкие же деньки… Да вы меня, похоже, и не слушаете совсем?
– Нет-нет, что вы, граф. Очень интересно. Просто поразительно.
– …Но как я уйду, если мне по правилам корриды нужно еще отомстить за оскорбление. Я продолжаю отряхиваться, однако немного поворачиваюсь, чтобы послать воздушный поцелуй Анне-Марии, но на самом деле для того, чтобы краем глаза наблюдать за быком. Публика неистовствует, бык мчится прямо на меня, знает, каналья, что по правилам никто не должен мне помогать. Тогда я медленно вынимаю шпагу, оборачиваюсь – и бах! Накалываю быка на свою длинную шпагу, словно букашку. Тот пробегает еще немного и падает замертво. Публика кричит, король и королева встают со своих мест. Я раскланиваюсь. Словом, полный триумф. Я показал донье Анне-Марии, что готов подвергнуть себя любой опасности, только чтобы доставить ей удовольствие. Да, было дело. Ох и сладкие же деньки… Да вы меня, похоже, и не слушаете совсем?
– Нет-нет, что вы, граф. Очень интересно. Просто поразительно.
– Да уж. Чего-чего, а подвигов в моей жизни хватает, и рассказывать о них я могу часами. Только это все в прошлом. Хотя я и не жалею о ссоре с принцем и с радостью еще раз призвал бы нахала к порядку, но иногда начинаю сомневаться… Извините, дон Педро, не знаю ваших политических пристрастий. Может быть, вы сторонник принца, тогда, если я оскорбил ваши чувства, то готов…
– Нет, нет. Я не знаком с принцем и совсем не его сторонник. Хотя и слышал, что он отменный полководец.
– Да какой там… Разгромить босоногих неаполитанских рыбаков – не такая уж большая заслуга. Уверен, что, если ему будет суждено встретиться с регулярной армией, он сразу оконфузится. Вот уж кто умеет по-настоящему воевать, так это ваш батюшка. Хорошо, что на Эспаньоле он стал генерал-губернатором и, получив командование над всеми войсками, забрал нас под свою руку, и мы не попали к этому ужасному дону де Монтемайору. Нет ничего хуже, когда штатский командует военными. Это настоящий позор для последних…
Цель нашей поездки был город Сантьяго-де-лос-Кабальерос, а потом Сан-Фелипе-де-Пуэрто-Плата, до которого было четыре дня пути. Отец отослал меня туда сопровождать дона Габриэля, чтобы избежать дальнейших неприятностей, которые, будто бы преследуя меня в Старом Свете, перебрались за мной и в Новый. Как ни грустно отцу было сразу же расставаться с сыном, но тонкий политический нюх подсказывал ему именно это.
– Побудь немного в провинции, пусть вся шумиха с твоей ссорой и дуэлью уляжется. Может быть, тебе выпадет случай проявить себя, но оставаться здесь, в Санто-Доминго, ты больше не можешь. Это грозит и мне, и тебе неминуемой погибелью. Уж поверь своему отцу и не гневайся на него.
Конечно, отец был, как всегда, прав. Не успел я ступить на землю колоний, как сразу же по своему обыкновению влип в историю. Мало мне было их на родине… Но тут снова дон Габриэль де Рохас-Валле-и-Фигуэра отвлек меня от размышлений своей несмолкающей болтовней.
– … Президент дон Хуан Франсиско де Монтемайор-и-Куэнса до приезда вашего отца был единовластным хозяином Эспаньолы. Но после того как несколько лет подряд Серебряный флот не стал приходить в Cевилью, а от этого вся элита Андалусии стала терпеть убытки и начались восстания черни, местные гранды собрали совет и решили изменить маршрут флота и исправить дело посылкой в Западные Индии опытного человека. Им-то и стал ваш батюшка. Он должен был подготовить безопасность для прихода на Эспаньолу флота, а для этого покончить со всеми незаконными поселенцами на острове, а также с теми, кто нападал с моря, и укрепить столицу, чтобы она могла принять флот. С последним он пока справился лучше всего…
На приеме в доме моего отца в Санто-Доминго кроме прочих мне был представлен некий кабальеро дон Габриэль де Рохас-Валле-и-Фигуэра граф де ла Пуэбла дель Маэстре. Именно его речи я сейчас и слушал без остановки. Это был настоящий испанец и по виду, и по темпераменту. Скорее всего, ему было чуть более тридцати, его отличительной чертой была врожденная гордость, именно та, которую в Европе называли настоящей испанской. Он рассказал, что является прямым потомком короля Пелайо, начавшего Реконкисту в незапамятные времена. Послушать, так среди его предков также были Бернардо дель Кортео, Сид Воитель, Диего Перес де Варгас, Фернандо Гонсалес, Суэро де Киньонеса и другие не менее известные рыцари и полководцы. Еще он гордился тем, что в его жилах течет кровь не только графов, но и орденских магистров Сантьяго и Калатравы, поэтому некоторые его поступки нужно было оценивать как поступки принца крови. Про себя он рассказал, что был важной персоной при дворе принца Хуана Хосе Австрийского, незаконнорожденного сына нашего короля Филиппа и его возлюбленной Марии Кальдерон, пока не поссорился с принцем и не вызвал на поединок.
– …А вы бы видели меня на приемах у королевы, так называемых галантных ухаживаниях. Это когда Ее Величество принимает в своих покоях нескольких самых родовитых кавалеров, которые открыто беседуют с ее фрейлинами за обедом. Я неизменно блистал изящными манерами и остроумием, поэтому был желанным гостем всегда. Помню дочь герцога Оргаса Луизу-Марию… Ах, какая была красавица! Не чета здешним уродинам. Кстати, какого вы мнения о местных дамах, дон Педро? Ну рассказывайте, рассказывайте.
Я пробормотал что-то невнятное, сделав вид, будто сконфужен, что неимоверно развеселило графа, который еще бодрее продолжил свои рассказы, а вернее, воспоминания, о его былой придворной жизни в Мадриде, под которые мы уже к вечеру добрались до какого-то поселения – несколько хижин, группировавшихся вокруг постоялого двора – двухэтажного каменного здания с башней. Это своеобразное строение в горах у реки, напоминающее скорее рыцарский замок, было и почтой, и гостиницей, и крепостью одновременно. На пороге нас встретил всклокоченный толстяк.
– Как дела, Матео? У тебя все в порядке?
– Рад видеть вас, монсеньор, – ответил толстяк, подобострастно раскланявшись и схватив стремя графа, чтобы тому было удобнее спешиться.
– Это – Матео Гомес. Комендант селения и начальник почты. Ну как, Матео, много беглых негров изловил?
– Да какое там. Канальи теперь этой дорогой не пользуются. Обходят заставу стороной, горными тропами.
Мы вошли внутрь, где пахло дымом, луком и жареным мясом.
– Благодаря вашему отцу, дон Педро, теперь мы имеем подобные военные посты по всем дорогам, – сказал граф. – Твердая рука вашего батюшки везде навела порядок. Раньше, чтобы добраться с южного побережья на северное, нужно было ночевать в поле, а теперь налажена почта, система оповещения, даже поесть здесь можно. Причем, в угоду вашему отцу, теперь в каждом постоялом дворе есть набор андалусских закусок. Так называемый топас, в который входят херес, хамон и оливки. Ну что, Матео, чем порадуешь усталых путников, кроме этого?
После вполне приемлемого ужина, состоявшего из жареной свинины под чесночным соусом, каких-то местных вареных плодов, называемых маниокой, все сели играть в карты, а я вышел на улицу. Уже совсем стемнело. В этих краях ночь наступает почти мгновенно. Звезды висели так низко и густо, что невольно хотелось их потрогать. Красота поразительная, но и усталость от дневного перехода давала о себе знать.
* * *Я проснулся от пения петухов. Сначала мне даже почудилось, что я у себя дома, во Фландрии. Все кругом спали, поэтому я в одиночестве вышел на воздух, а затем, оголив торс, решил поразмяться, выполняя упражнения, которым научил меня мой итальянский учитель. После гимнастики надо было поупражняться со шпагой. В это время на пороге появился дон Габриэль.
– Что вы делаете, дон Педро?
– Разминаю мышцы, чтобы не потерять наработанную ловкость, дон Габриэль.
– О, может, поэтому о вас ходят слухи как о непревзойденном бойце?
– Во всяком случае, я лично их не распространяю.
– Да вам и не нужно. Бесчисленные отметины на вашем теле просто кричат об этом. Будь я женщиной, клянусь всеми святыми, только из-за этих красных рубцов влюбился бы в вас. Честно скажу, я никогда в жизни не видел столь красноречивую коллекцию на теле даже бывалого солдата, не говоря уже о совсем молодом кабальеро. Если я не ошибаюсь, вам не более двадцати…
– Все это просто царапины, которые я случайно получил в одной из стычек еще в Европе, наверняка они сойдут через пару месяцев.
– Вы меня окончательно заинтриговали своей скромностью. Говорят, у вас в руке клинок превращается в молнию. Не удивлюсь, если узнаю, что на вашем счету не одна дуэль со смертельным исходом. Впрочем, это только еще больше поднимает вас в моих глазах. Я всегда стоял за право дворянина призвать негодяя к ответу именно этим способом, несмотря на все многочисленные королевские указы. Кстати, если вы не против, не могли бы мы поразмяться вместе?
Как я мог отказать своему новому знакомому, тем более что отец откомандировал меня при нем адъютантом. Возможно, граф и мнил себя первой шпагой Эспаньолы, но его фехтование оставляло желать лучшего. Он применял обычные приемы в традиционной классической итальянской манере. Рука у него была очень твердая, и чувствовал он себя уверенно. Вот только быстрота и импровизация явно страдали. Он, словно ученик, зазубрил один-единственный урок в своей жизни. Наша разминка длилась не более четверти часа, а дон Габриэль был уже весь в мыле.