Я так увлекся записью воспоминаний старого моряка, что зимнее время в Дьепе для меня пролетело совсем незаметно. Наступала весна 1709 года, а вместе с ней передислокация, прием подкрепления и новая военная кампания, о которой я еще, возможно, напишу. А пока центральную часть моего дневника занимает не собственная история, а описание похождений некого юноши, будущего грозного капитана флибустьеров Пьера Пикара, ныне отставного капитана королевского флота, прожившего удивительную жизнь, полную опасностей и приключений.
Вполне вероятно, что только о них я и поведал бы читателю, если бы не одно странное обстоятельство. Дело в том, что чем больше я слушал рассказы капитана в «Ржавом якоре», тем больше убеждался: кое-что кажется мне знакомым. Это чувство преследовало меня несколько дней, пока я не вспомнил, что однажды мне в руки попала довольно странная тетрадь какого-то испанского офицера. Кажется, это было года два назад, во время наших боев около… не то Самюра, не то Лилля… Словом, после того как наш полк выбил из какой-то деревушки австрийцев, в одном из домов, где я со своим слугой Франсуа разместился на постой, были обнаружены вещи предыдущего постояльца – испанского офицера. Скорее всего, он погиб в сражении. Пара шляп, дорогие пистолеты, старинная шпага из толедской стали и потертая тетрадь. Хотя я и довольно хорошо знаю испанский, никогда не стал бы читать чужой дневник. Но, пролистав его, я увидел, что он написан на французском. Я заинтересовался именем хозяина, которое без труда отыскал, – дон Педро Антонио де Кастро граф де Пенальба. Странно. Почему человек с испанским именем пишет по-французски, подумал я, и, чтобы выяснить это, отбросив предрассудки, углубился в чтение.
Оказалось, что дон Педро вовсе не испанец, а фламандец и его настоящее имя Пьер де Кастро граф де Пенальба. Но хотя он родился и вырос во Фландрии, отец графа был испанский дворянин, титул которого он и унаследовал. Прочитав текст дальше, я понял, что автор побывал в Вест-Индии и описывал то, что с ним там произошло. Тогда мне это показалось скучным, и я не стал читать дальше, однако непонятно почему сохранил и возил с собой тетрадь, впрочем, как и пистолеты, и редкий по красоте и прочности старый толедский клинок.
Вспомнив все это, я не без труда с помощью моего слуги Франсуа отыскал тетрадь в своих вещах и снова принялся за чтение. К своему огромному изумлению, я обнаружил, что рассказы капитана Пикара почти полностью совпадают по времени и месту действия с записками испанца. Не веря своим глазам, я еще раз внимательно просмотрел записи и понял, что Пикар и этот испанец в Вест-Индии действительно были свидетелями почти одних и тех же событий, находясь, если так можно выразиться, по разные стороны баррикад.
Вспоминая брезгливое отношение капитана Пикара к книгам типа «История флибустьеров» (в английском издании «Буканьеры Америки»), которая была написана якобы очевидцем, и все его разговоры вокруг того, что это вымысел, я понял: мне представился небывалый случай написать первую правдивую книгу о флибустьерах. Только поэтому я взялся за перо, хотя и предвижу, что подобное не всем может понравиться. Чтобы придать записям более литературный вариант, мне пришлось разбить все истории на главы и добавить диалоги.
Итак, перед вами, дорогой читатель, изложение двух разных взглядов на одни и те же события, произошедшие в Вест-Индии лет 50 назад. Я по ходу действия буду пояснять, какая глава относится к рассказам капитана Пикара, какая – к запискам графа.
Глава первая Из записок графа Пенальбы
При рождении я получил громкое и славное испанское имя – дон Педро Франсиско Фернандес де Кастро, хотя родился и вырос во Фландрии. Дело в том, что мой отец, дон Франсиско Фернандес де Кастро де Валенсуэла граф де Пенальба, принадлежал к одному из самых известных родов в Испании, был знатным андалузцем, а мать приходилась родственницей де ла Маркам, де Линям, де Круа, де Сен-Полям, де Монтморам и де Каренси. Словом, принадлежала к старинной бургундской знати. Имение отца в Испании, то есть наша родовая вотчина, деревня Пенальба находилась рядом с имением Фуэнтес, принадлежавшим аристократическому роду Гусманов. Отец хорошо знал отпрысков этой славной фамилии грандов и дружил с ними, в том числе с доном Хуаном Карлосом де Гусманом маркизом Фуэнтес, вместе с которым плечом к плечу сражался во Фландрии и в полку которого был капитаном. Во время одной отчаянной атаки дон Хуан, гарцевавший впереди строя, был смертельно ранен, через день он умер на руках у моего отца. Дон Хуан, мир его праху, был из знаменитого рода Медина-Сидония, поэтому его наследником стал дон Гаспар де Гусман герцог де Медина-Сидония. Однако этот вельможа не захотел отправиться во Фландрию и встать во главе доставшегося ему по завещанию пехотного полка, набранного и содержащегося на деньги его покойного кузена. Так мой отец стал полковником.
Однажды отца вызвали в Брюссель, там он получил предписание выехать в Мадрид. Затем пришло письмо, где он информировал меня и мать, что срочно отбывает к новому месту службы в Западные Индии. Хотя отец неоднократно писал нам потом и приглашал приехать к нему, сделать это было никак невозможно. Матушка была слишком больна, и не было никакой надежды на ее выздоровление. Я писал об этом отцу, но он отвечал, что не может бросить доверенную ему важную миссию в колониях, и просил позаботиться о матери. Каюсь, но в те годы я не мог все время сидеть у изголовья слабеющей день ото дня женщины.
Особой моей страстью было фехтование, которым я начал заниматься с шести лет. Сначала с камердинером Николасом, потом с отцом, а после его отъезда с разными учителями, которых в Брюсселе было предостаточно, в том числе и заезжих. Это была единственная отдушина, поскольку из-за болезни матери я не мог поступить на службу в армию, хотя меня и приглашали волонтером. Через два года матушка скончалась. После этого я бы мог начать военную карьеру, к которой рвался уже много лет, но снова получил приглашение от отца приехать к нему в Новый Свет. Затем еще несколько писем, где он настойчиво просил оставить Европу и дать ему возможность обнять меня. Я, по правде сказать, не очень рвался за океан, ведь война была совсем близко, о чем я и писал отцу. Однако дон Франсиско становился все настойчивее и настойчивее, заманивая меня безграничными возможностями, которые открываются для карьеры молодого дворянина за океаном, где у него к тому же есть отец, занимающий довольно высокую должность. В конце концов через пару лет уговоры возымели свое действие и после участия в качестве волонтера в одной из кампаний я твердо решил отправиться в Америку.
Меня сопровождал старый камердинер Николас, занимавшийся с детства моим воспитанием. Он был валлоном, бывшим солдатом, служившим то французам, то испанцам, то голландцам. А чему может научить отставной вояка? Хорошо сидеть в седле, прилично стрелять да ловко фехтовать шпагой. Собрав в дорогу денег и еды и оставив хозяйство на нашего управляющего Лоренса, мы быстро добрались до Дюнкерка. В то время этот порт еще принадлежал королю Филиппу IV, впрочем, как и вся Фландрия, Артуа и Эно, поэтому сесть там на судно, идущее к берегам Испании, не составило труда. Нужно признать, что плавание предстояло довольно опасное, но знаменитые каперы и приватиры Дюнкерка, служащие верой и правдой Его Католическому Величеству, не боялись ничего. Они то и дело приводили в порт захваченные французские и английские суда, да и вообще были настоящими хозяевами в Ла-Манше. Тот день, когда мы добрались до Дюнкерка, не стал исключением.
– Что за суматоха, любезный? – спросил я у бегущего буржуа.
– Как, вы не знаете? Да это капитан Жак Фонтанж привел в порт пару французских кораблей.
– А… Простите, кто это… Жак Фонтанж?
– Странно, с виду вы наш да и разговариваете как фламандец, а не знаете самого знаменитого нашего капера? – сказал буржуа, с недоверием посмотрев на меня. – Уж не шпион ли вы?
– Мой господин приехал из далекой провинции, так что не знает героев моря, – вступился за меня камердинер. – А ты, братец, лучше держи язык за зубами, если не хочешь хорошей трепки. Не дай бог, мой горячий господин подумает, что ты хотел его оскорбить…
– Что вы, что вы… – мужчина поспешил в переулок, часто оглядываясь.
– Зачем ты так, Николас, неужели я сделал бы что-нибудь плохое этому милому прохожему, который теперь будет думать, что все приезжающие из провинции молодые дворяне грубы и неотесанны и только и мечтают о том, чтобы проткнуть его толстый живот.
– Просто я слишком хорошо знаю вашу милость. Чуть что, вы хватаетесь за шпагу, которой орудовать вас научил еще ваш батюшка, да и я имел неосторожность преподать пару уроков. Словом, если бы вы не посещали курсы того заезжего сумасшедшего итальянца, я был бы более спокоен. Но этот чертов миланец научил вас такому… Похоже, что вы среди его учеников были самым впечатлительным. Никто, кроме вас, не воспринял его уроки так близко к сердцу. А поскольку вы уже не раз применяли свои знания на практике, я делаю вывод, что вам заколоть оскорбителя так же легко, как принять причастие.
– Просто я слишком хорошо знаю вашу милость. Чуть что, вы хватаетесь за шпагу, которой орудовать вас научил еще ваш батюшка, да и я имел неосторожность преподать пару уроков. Словом, если бы вы не посещали курсы того заезжего сумасшедшего итальянца, я был бы более спокоен. Но этот чертов миланец научил вас такому… Похоже, что вы среди его учеников были самым впечатлительным. Никто, кроме вас, не воспринял его уроки так близко к сердцу. А поскольку вы уже не раз применяли свои знания на практике, я делаю вывод, что вам заколоть оскорбителя так же легко, как принять причастие.
– Напрасно ты строишь из меня матерого бретера, – сказал я Николасу. – Мне не так много лет, чтобы владеть шпагой безукоризненно. Так что я не очень-то обольщаюсь по этому поводу. Уж поверь.
– Хорошо, что вы понимаете это, молодой господин. Да вот только тому, кого вы протыкаете, нет дела до всего этого. Я же видел, как после уроков у этого проклятого итальяшки вы обставили всех в фехтовальном зале мэтра Туше в Брюсселе. И неважно, что вашу манеру признали неправильной и отвратительной и даже выгнали вас с курсов. Вы все равно всех победили, а это и есть самое главное на войне, когда ставкой является жизнь. Так зачем врать самому себе?
– Мой старый добрый Николас. Не хочешь же ты уверить меня, что я в свои 18 лет достиг высших степеней мастерства в фехтовании?
– Нет, молодой господин. Я не могу назвать эту дьявольскую манеру драться на шпагах, которую вы переняли от безумного монаха-иезуита, приехавшего с Востока, фехтованием. Это бой без правил, и наследнику такой знатной фамилии, как Кастро, совсем не к лицу подобная манера. Однако, как старый солдат, я понимаю, что во время сражения никому нет дела до того, в какой школе фехтования вы обучались и какая у вас манера ведения боя. Главное – победа. К тому же кто бы мог подумать, что этот монах знает столько тайных приемов.
– Да, отец Франческо был превосходным учителем… Жаль, что я не смог полностью освоить его странную манеру фехтования. Но давай оставим этот спор и просто пойдем в порт, чтобы посмотреть на корабли, которые привел доблестный капитан Фонтанж.
– Согласен, к тому же нам необходимо нанять корабль до Испании. Но все же рискну заметить, молодой господин, что главное не манера фехтования. Главное, что этот монах научил вас побеждать. Ведь именно за это все ваши друзья стали звать вас не иначе как Быстрый Клинок.
– Это они в шутку меня так называют, Николас.
– Нет, мой господин, подобные прозвища просто так не даются. Здесь скромность не нужна. Вы действительно кое-чего добились. Уж поверьте мне, старику. Я знаю о тех четырех дуэлях, в которых вы участвовали, и о дюжине стычек, после которых вы единственный из ваших друзей уходили с поля боя своими ногами. А наши военные вылазки во время прошлогодней кампании, а то, как вы закололи молодого немецкого князя…
– Оставь это, Николас, и давай пойдем в порт. Хорошо, пусть я самая великая шпага королевства, но сейчас я хочу увидеть трофеи храбреца Фонтанжа.
Сделать это было легко, нужно было лишь придерживаться людского потока, вынесшего нас на пристань. Бедный Дюнкерк, он всегда переходил из рук в руки. Последний раз мы отбили его у французов в 1654 году, в то же время, когда захватили и Рокруа. Однако через четыре года французы снова вернулись, теперь уже навсегда. Но в тот день ничто не предвещало дальнейших неутешительных событий и все радовались успеху местных каперов, приведших два французских рыбацких судна.
– Тоже мне победа – захватить рыбаков, – непроизвольно вырвалось у меня. – Вот если б это были военные корабли…
– Вы, очевидно, не любите свою родину, – сказал противного вида господин, одетый во все черное. – Вам не нравятся победы нашего короля?
– При чем тут король, если действовали каперы?
– Так вы и против короля, и против каперов?
– Прекратите, пока я не задал вам хорошую взбучку. Я дворянин и хотя еще молод, но уже успел поучаствовать в военной кампании под знаменами нашего монарха, а вот вы наверняка в это время не отрывали свою толстую задницу от кресла.
Моя тирада, произнесенная с пылом, присущим молодости, заставила господина противной наружности сначала задохнуться от негодования, потом побагроветь от злости, а потом выдохнуть: «Да я тебя сейчас…» Однако в этот момент мой камердинер пришел мне на помощь:
– Уважаемый, не нужно горячиться. Перед вами сын испанского гранда, который отбывает в мадридский двор к своему отцу. Не нужно раздувать пожар там, где его нет. Мы сейчас уйдем и забудем о досадной перепалке. Вот и славно. Успокойтесь, мы не в обиде… Надеюсь, и вы также понимаете, что все это недоразумение…
Пока человек с противной наружностью соображал, Николас потянул меня за рукав, и мы влились в людской поток, чтобы вынырнуть в другом месте пристани.
– Зачем, зачем вы устраиваете ссоры, когда сразу видно, что этот тип – городской чиновник. Ему только стоит крикнуть стражу, и не оберешься неприятностей. Пойдемте лучше поищем нужный нам корабль до Испании.
– Знаешь что, Николас. Давай во избежание подобных сцен ты сам найдешь корабль, договоришься о цене, а я лучше подожду тебя в какой-нибудь таверне.
Узнав у местных жителей, где поближе есть приличное заведение, мы договорились о встрече. Место, где мне нужно было ожидать Николаса, называлось «Старая пушка». Я действительно быстро его нашел, поскольку у входа стояло большое и ржавое орудие.
Зайдя внутрь, я был приятно удивлен, не обнаружив там матросского притона. Заказав вина, стал дожидаться камердинера. Однако через четверть часа ввалилась толпа возбужденных моряков, которые стали сдвигать столы.
– Сударь, вам лучше покинуть этот погребок, поскольку команда «Летящего» решила именно тут обмыть свои призы. Боюсь, вам не понравится наша шумная компания, – нагло сказал мне здоровяк с перевязанным глазом, буквально нависая над моим столом.
– Извините, любезный, но я назначил здесь встречу и не могу уйти.
– Ха-ха-ха! Вы слышали – он назначил встречу. А я говорю, молодой человек, что сейчас сюда придет сам капитан Жак Фонтанж и лишние субъекты нам тут не нужны.
В глазах потемнело от злости. Я моментально понял, что без стычки не обойтись. Слава богу, что моя горячая испанская кровь была разбавлена рассудительной фламандской. Я могу вспыхнуть как порох, но так же быстро и прогореть. Быстрее, чем это можно себе представить. Может быть, именно поэтому я обладаю качествами, столь необходимыми для любого фехтовальщика, – злостью и холодным расчетом. Однако я не сношу обид и ничего не прощаю просто так, значит, необходимо было оценить верно складывающуюся обстановку. Кроме грубияна, который был, очевидно, кем-то вроде офицера, я насчитал еще с дюжину матросов.
Затевать ссору в такой ситуации было бы верхом безумия, но в то же время и прощать подобную наглость нельзя. Если учесть, что все они расслабились после удачного похода, то количество боеспособных можно смело уменьшить втрое. Можно начать действовать энергично… Но как потом я встречу Николаса? Да, потасовку придется отменить.
Я нашел в себе силы молча встать и под общий хохот направиться к выходу, уговаривая себя, что плебей не может оскорбить потомственного дворянина. Пусть теперь Николас попробует обвинить меня в несдержанности. Ничего, подожду его у выхода.
Я уже собрался выйти, но моим планам осуществиться не удалось. Бывают на свете такие люди, которым мало того, что они добились своего, им еще необходимо унизить побежденного. Их я ненавижу и называю хамами. Вне зависимости от происхождения. Одного такого, причем из титулованного дворянского сословия, я уже имел возможность проучить. Это был некий маркизик, чей отец купил титул за деньги. Именно за деньги, поскольку у простого дворянина есть возможность приобрести титул за верную службу королю. Но этот буржуа из чиновников высшего ранга именно купил себе маркизат. Он думал, что в придачу к нему получил и благородное происхождение. Но сын кухарки не может в одночасье стать дворянином, так же как и ее внук. Это известно всем, кроме самих новотитулованных. Но почему-то именно они ведут себя так, словно родились принцами или владетельными князьями. А как может вести себя плебей, на которого свалился титул, – только по-хамски.
Кстати, например, Мальтийский орден не принимает в рыцари новоиспеченных дворян. Чтобы стать кавалером, французу нужно иметь восемь поколений благородных кровей, от немцев требуется предъявить доказательства их происхождения до шестнадцатого поколения, а от испанцев и итальянцев – до четвертого. Я так это хорошо знаю, поскольку сам подумывал стать носителем черного плаща с белым крестом. Мне говорили, что такие строгости нужны потому, что паршивая овца дерется только за свой желудок. Но несмотря на это, в виде исключения в орден принимали и овец, но, естественно, только не в рыцари. Хотя бывали случаи… Но это скорее исключения, когда за военные подвиги плебеи становились мальтийскими кавалерами с особого разрешения папы римского или Генерального орденского капитула, и то только «кавалерами по милости», без права голоса на общих собраниях.