– Да нет, – проронила Лав. – Я просто удивилась.
Странно это было как-то. Неожиданно. Он такой мрачный и замкнутый, как будто чем-то вечно недовольный. Прячется в тени, враждует с Маком. Ему подошла бы девушка типа Тайни. На самом деле Лав одно время даже подозревала, что у них с Вансом тайная связь. А вот нет, оказывается, Вансу нравится она. Это ей польстило.
– Но я намного старше тебя. Ты понимаешь?
– Не намного.
– Ну, сколько тебе? Тридцать? Значит, у нас разница десять лет.
Ванс взял в руки ее ладонь.
– Да мне по боку, сколько тебе. Ты классно выглядишь, – добавил он. – Заводная красотка.
И поцеловал ее еще раз.
Целовался он здорово, этого не отнять. Ванс был силен и мускулист и в те редкие моменты, когда улыбался, делался весьма симпатичным. Лав стала в срочном порядке пересматривать ориентиры и менять планы. А вдруг это вариант? Можно ли закрутить роман с Вансом?
– Послушай… ты думал о детях?
Ванс вскинул брови:
– В смысле – о детях?
– Ты хочешь стать отцом?
– Отцом? – удивленно переспросил Ванс. – Да ну, к черту. Я просто хочу тебя целовать.
Лав показалось, что если с самого края крыши потянуться к небу, то можно сорвать звезду. Мечта начинала сбываться: ребенок, который будет принадлежать лишь ей, и больше никому.
– Так не робей, – пробормотала она.
Хотя Четвертого июля дел всегда было по горло, в последние годы Мак умудрялся улучить момент и смотаться с Марибель на пляж, пусть даже и на пять минут полюбоваться фейерверком. Но в этот раз она не появилась. Прошла неделя с тех пор, как он рассказал ей о своем романе с Андреа, и лишь раз он возвращался в свою квартиру. Днем, когда Марибель должна была быть на работе, Мак заскочил забрать кое-что из одежды. По пути в отель он проехал мимо дома на Сансет-Хилл, где они однажды жили. Милый сердцу «дворец»! Как же они были счастливы!.. Мак посидел немного в своем джипе на холостых оборотах, потом к дому подрулила какая-то машина, и пришлось уехать.
В этот год он впервые смотрел салют вместе с Андреа и Джеймсом. Мать с сыном сидели на ступеньках террасы, Андреа пила из бокала красное вино.
– Можно к тебе? – спросил Мак и уселся меж них. – Как поживаешь, Джеймс?
– Он не слышит, у него вата в ушах, – пробормотала Андреа. – Боится громких звуков.
– Правда?
– Ну да. Такое знает только мать.
– Я не мать, а теперь тоже знаю, – отшутился Мак.
– Но и не отец, – буркнула Андреа.
Мак удивленно взглянул на нее. Утром он к ним заходил, и они с Джеймсом снова брились. Андреа не удостоила Мака даже взглядом. Просто сидела и читала. Ее влажные медового цвета волосы были собраны в гладкий пучок.
– Ты это к чему? – спросил он. – Злишься, что ли?
– Давай не будем сейчас, – отрезала Андреа.
– А почему? Джеймс нас все равно не слышит.
– У него интуиция. Он поймет: что-то не так.
– А разве что-то не так?
– Ты зря рассказал Марибель.
– Пришлось.
– Значит, шесть лет тебя это не волновало, а теперь вдруг совесть проснулась? У нас были прекрасные отношения. Мы дружили, потом ты шел домой к Марибель, а мы с Джеймсом возвращались к себе в Балтимор. А теперь что? Все испорчено. Лопнуло как мыльный пузырь. Пропали чары. Это уже не фантазия, это жизнь, мой дорогой. И есть пострадавшие. Ты ночуешь в доме у старушки, а я до смерти боюсь, как бы ты зимой вдруг не заявился к нам.
– Ну, ты ясно дала понять, что тебе это не надо, – проронил Мак.
– Никому не надо, ни мне, ни тебе, – подчеркнула Андреа, взяв его за руку. – Ты запутался. Тебе надо решать с фермой, с работой, только между женщинами нечего выбирать. Вариантов нет.
– Я тебе не нужен, – констатировал он.
– Да я тут вообще ни при чем. Ты любишь Марибель, у тебя это на лбу написано.
– Знаю.
Небо раскололось огненным залпом.
– Красный, – произнес мальчик. – Серебряный. Пурпур. Зеленый и пурпур.
– Началось, – буркнула Андреа. – Теперь мы будем перечислять цвета.
– Синий и золото. Серебро. Розовый, зеленый.
Андреа вздохнула:
– Я хочу, чтобы он вырос, зная, что я любила его и никого больше. Как ты думаешь, он это поймет?
– Розовый, золотой. Белые загогулины.
– Конечно. Он и сейчас все прекрасно понимает. Он тем и жив. Я ему, честно, завидую. Отхватил здоровенный куш твоей жизни, и никому в ней больше нет места.
– Неправда, – возразила Андреа.
– Во всяком случае, в ней нет места мне.
– Серебряный и зеленый, – продолжал Джеймс. – Синий.
– Ты будешь приходить с ним бриться? – спросила Андреа. – И помашешь нам на прощание, когда мы отъедем с парковки?
– Ты прекрасно знаешь, я сделаю все, что ты захочешь, – сказал Мак.
– Я хочу, чтобы ты вернулся к Марибель, – проговорила Андреа. – Пожалуйста. Я не смогу спокойно уехать, пока ты не исправишь эту ошибку.
– Ах, если бы все было так просто, – пробормотал Мак. – Ведь не я ушел – она меня выставила. И вряд ли примет обратно.
– Примет, куда денется, – вздохнула Андреа. – Ты ж у нас Мак Питерсен. Ты всем нужен.
– Красный, и синий, и белый. Красный, белый и синий. Мам! – воскликнул Джеймс.
– Всем, кроме тебя.
– Только вот не надо этого, – сказала Андреа.
– Выходит, когда ты будешь уезжать, я увижу тебя в последний раз? – спросил Мак. – Вы приедете в следующем году?
– Не знаю, – ответила Андреа. Ее лицо озарилось салютным залпом и вновь исчезло в тени. – А ты?
На следующее утро в семь тридцать Мак впервые постучался в парадную дверь хозяйского дома. Ему и раньше доводилось бывать здесь по деловым вопросам, но тогда он просто заходил. Однако в тот день Мак решил постучаться.
Дверь открыла Тереза. У нее были припухшие глаза.
– Мак, – удивилась она. – Что-то случилось? Только не говори, что у нас опять какое-нибудь ЧП. Я этого не выдержу.
Что-то явно стряслось, но Тереза не любила рассказывать другим про свои проблемы.
– Мне нужно поговорить с Биллом.
Тереза распахнула дверь.
– Он наверху. Проходи, ему не помешает взбодриться.
– Хорошо. «Надо уйти, – подумал Мак. – Сейчас не время». Но что делать, Марибель и слышать не захочет о воссоединении, если он не предпримет этой попытки. «Все будет хорошо, – надеялся он. – Его ответ поможет мне разобраться во всем».
Билл сидел за кухонным столом перед раскрытой книгой стихотворений Фроста.
– Привет, босс, – поздоровался Мак.
Билл оторвался от книги.
– Мак? – удивился он. – Что стряслось?
– Да ничего, все нормально. Мне надо с вами кое о чем поговорить, только, похоже, сейчас не самое подходящее время…
– Да нет, отчего же, – ответил Билл. Он был бледен. Под глазами темнели мешки, сквозь прозрачную кожу виднелись красные и синие прожилки. – Кофе будешь?
– Спасибо. – Мак принял у Билла чашку кофе и уселся за стол. Взглянул на томик стихов. Интересно, учит ли эта книга правильно жить?
– Так что? – спросил Билл. – Это связано с Марибель?
– Нет, – ответил Мак. – Я просто хочу кое-что для себя уяснить.
Билл молча ждал.
– Вы знаете, я проработал здесь двенадцать сезонов, и я бы… хм… я хотел бы остаться. – Мак подул на кофе, попробовал – оказалось, он едва теплый. – Могу я рассчитывать на процент с прибыли?
– На процент с прибыли?
На кухню зашла Тереза.
– Что-что ты хочешь?
Мак развернулся в кресле.
– Мне просто пришла такая мысль…
– Какая мысль? – переспросил Билл.
– О проценте с прибыли. Ну, то есть чтобы моя зарплата зависела от того, как идут в отеле дела. Допустим, тридцать процентов.
– Тридцать процентов, – проговорил Билл безучастно. На его лице ничего не отразилось.
– А что? – пожал плечами Мак. – Ведь от меня здесь тоже многое зависит. Понимаете, мне позвонил адвокат, надо решать, что делать с фермой. Уехать и жить там или продавать.
– То есть ты собрался уехать? – пробормотал Билл.
– Нет, – ответил Мак. – Я просто рассматриваю варианты. Наверное, сейчас следует обговорить мое будущее. Я хотел бы получать некий процент.
Тереза с горечью засмеялась:
– На нас с тобой мишень, что ли, нарисована, а, Билл? Почему каждый норовит выстрелить в спину?
– Я не хотел стрелять вам в спину, – возразил Мак. – Я лишь пытаюсь строить планы на жизнь. Вы для меня почти родные. Знаете, у нас с Марибель проблемы. И мне надо сделать что-то особенное, чтобы ее порадовать.
В глазах Терезы отразилось неодобрение. С какой стати он приплел сюда Марибель? Некрасиво.
– Ну и для себя тоже. Я должен что-то решить с фермой. Либо продать ее, чего мне не хочется, либо ехать и самому всем там заправлять, что мне тоже не по душе. Какая-то тупиковая ситуация.
– То есть, надо понимать, если мы не согласимся на процент, ты нас покинешь? – резюмировал Билл.
– Не знаю, – ответил Мак. – Просто мне легче было бы принять решение, если бы что-то было известно наверняка.
Билл уткнулся в книгу.
Билл уткнулся в книгу.
– Я понимаю, в чем сложность, – вдруг сказал он. Провел пальцем по странице, словно зачитывал строчку вслух. – Ты еще юн, и тебе нужно сделать правильный выбор. Я помню себя в твои годы. У меня тоже была задача: рискнуть и построить номера – или нет? Но мне повезло, меня поддержала жена.
– Мы не можем предложить тебе процент, – отрезала Тереза. Уселась за стол. Ее лицо обрамляли локоны с седой прядью. – Мы не можем на это пойти, потому что у нас есть Сесили.
– Я же не прошу долю в отеле, Тереза. Речь идет только о процентах с прибыли.
Тереза понизила голос:
– Сесили пригрозила отъездом. Прошлой ночью она заявила, что хочет поездить по Южной Америке со своим парнем.
Маку вспомнилась ночь, и Сесили на ступеньках особняка, и как она жарко дышала в трубку: «Жить без тебя не могу».
– Вот, значит, как? – проронил он.
– И она хочет, чтобы отель перешел к тебе, – добавила Тереза. – Вот слово в слово. Если мы пойдем на раздел прибыли, она обрадуется. Почувствует себя свободной. Решит, что мы сдались и теперь всем тут заправляет Мак, а значит, она может лететь на все четыре стороны. – Тереза постучала ногтем по столу. – Да только я не сдалась. Хватит, одного ребенка я уже потеряла, не собираюсь терять другого. Надеюсь, она не уедет, если будет знать, что нам без нее никак. Я всю ночь думала. Сесили пока нас любит, и в этом ее слабость. Но если ей станет известно, что мы с тобой о чем-то договорились, она точно сбежит.
– Ничего нельзя знать наверняка, – возразил Мак.
– Тереза права, – вклинился Билл. – Прости, Мак. При иных обстоятельствах я бы еще подумал, но тут… Прости.
«Прости». Все вокруг извиняются. Марибель извиняется, что выставила его из дома, Андреа – что не любит, Билл с Терезой – что не могут предложить ему процент. «Прости, Мак, но тебе нигде нет места».
– Впрочем, ты можешь жениться на Сесили, – добавила Тереза.
Мак не нашелся с ответом. Он был так зол и расстроен, что в голову пришло лишь банальное:
– Мне еще надо пончики забрать.
Билл уронил локти на стол, скрестил на груди руки и опустил голову.
– Я так понял, ты нас покидаешь?
Мак пожал плечами:
– Поживем – увидим.
Глава 6 Парни на лето
10 июля
Здравствуйте, С. Б. Т.!
Уж если продолжать нашу сомнительную переписку, я хотел бы уточнить пару моментов. Кто вы такой? Чем зарабатываете на жизнь? Зачем вам понадобился отель? Что он для вас значит? И, что еще важнее, по какому праву вы говорите мне, чего хочет и чего не хочет моя собственная дочь? Что вам вообще обо мне известно? Лишь то, что открылось вам в переписке, и то, что вы могли наблюдать с улицы? Ведь так?
Или вы – кто-то из близкого круга? Завсегдатай «Пляжного клуба»? Гость? Некто, посещающий отель изо дня в день?
Ответьте мне, будьте так любезны!
Билл Эллиотт.После Дня независимости Мак долго обмозговывал свои планы. Оказалось, его чистый капитал равняется лишь сумме вложенного пота. То есть соленой воды, коей здесь на берегу, в «Пляжном клубе», и так с избытком. Ему угрожал оружием подчиненный, вышвырнула из дома подруга, любимая женщина не ответила взаимностью… Перспектива осесть на родительской ферме становилась все заманчивее. Была в этом своя прелесть. Забраться в комбайн и ехать, зная, что на многие мили вокруг, куда ни глянешь, раскинулись собственные земли. Он уж почти решил позвонить Дэвиду Принглу и сообщить, что намерен приехать, – пусть наймет уборщицу, та приведет в порядок дом. Мак Питерсен возвращается в родные пенаты. Ему вновь слышался непостижимый и пугающий зов острова: «Дом-м-м», однако теперь он терялся в догадках, что бы это значило, ведь раньше он не сомневался, что дом – это остров, и глас – это знак. Теперь же это могло означать, что пора возвращаться домой…
Мак совсем уж было решился, когда на остров прибыли «парни на лето».
Хавроша Коматис всегда поднимал Маку настроение. Когда Мак видел Хаврошу, он сразу вспоминал про хот-доги и холодное пиво, скамейки для запасных игроков, органную музыку, базы, мячи и «дома». Хавроша привозил с собой бейсбольное настроение, настроение игры, которая для всей Америки знаменовала наступление лета. Ховард Коматис был президентом «Техасских рейнджеров». Каждый год он появлялся в июле, сразу после турнира всех звезд. Его неизменно сопровождала жена Тоня и двое бейсбольных приятелей: Рой Сильверштайн (вице-президент по маркетингу в команде «Калифорния энджелс») и Доминик Сен-Жан (президент «Монреаль экспос») с супругами. Хавроша был лидером и заводилой во всех смыслах слова. Высокий мускулистый грек с кустистыми усами и копной черных волос. У его жены была привычка называть всех и каждого «мой хороший», равно как и Ховарда, в глаза и за глаза. Вот так к нему и прилипло прозвище «Хавроша».
В этот год Мак встретился с Хаврошей, столкнувшись с ним нос к носу в дверях домика Лейси Гарднер. Дело было в половине восьмого утра.
– Ховард, – пробормотал огорошенный Мак. – С добрым утром. Рад тебя видеть.
Хавроша вручил ему шляпу «Техасских рейнджеров».
– Надевай, – скомандовал он. – Мы тут поспорили. Полтинник тому, кто первым наденет на тебя фирменный головной убор. Эти два олуха ждут тебя в вестибюле. Дедукция – нулевая.
Мак принял шляпу. Три такие же лежали дома с предыдущих лет, но теперь он туда не ходок. Расправил края, примерил. Сидела как влитая.
– В самый раз, – похвалил Мак. – Спасибо.
Ховард опустил ему руку на плечо.
– Хор-ро-ош, – пробасил он. – Пойдем, эти двое от зависти лопнут.
Как и положено, Рой Сильверштайн стоял у парадной при входе в вестибюль, теребя в руках бейсболку с логотипом «Калифорния энджелс». Доминик Сен-Жан занимал наблюдательную позицию на некотором удалении отсюда, возле знака, указывающего въезд на территорию «Пляжного клуба».
– Проклятье, – буркнул Рой при виде Мака и Хавроши, когда те вышли из-за угла. – Я был уверен, что Дом поймает его на подступах. Где ты его отыскал, Хавроша?
– Не твоего ума дело, – ответил тот. – Выкладывай денежки.
Рой был приземист и лыс, тощий зад прикрывали присборенные на резинку купальные шорты в полосочку. Он сунул руку в карман и вытащил несколько купюр.
– Эй, Дом! – крикнул Рой. – Хавроша нашел Мака первым. И не спрашивай как.
Доминик шагал по парковке, разбросанные на асфальте раковины похрустывали. В отличие от друзей он был канадцем, и в его речи то и дело проскакивали французские слова. Одевался Доминик изысканно и элегантно. В то утро он предпочел отглаженные синие слаксы с лимонно-желтым поло и мокасины на ремешках.
– Проклятье, – буркнул Доминик. Раскрутил на указательном пальце бейсболку и запустил ею в Мака. – Надень-ка завтра.
– Нет, завтра мою, – заспорил Рой.
– Держись победителя, Мак, – возразил Хавроша. – Останься с «Рейнджерами».
Из парадной высунулась голова Тони Коматис с прической медового цвета, высокой, как моток сахарной ваты.
– А ну-ка, мальчики, по домам! Я не намерена целую неделю слушать, как вы петушитесь. – Заметив Мака, она просияла. – Мой хороший, – обратилась она к нему и чмокнула в щеку, оставив на ней жирный отпечаток рубиново-красной помады. – Ой, какой ты измотанный!
– Толком не проснулся еще, – ответил Мак.
– Да нет, ты выжат до мозга костей.
– Тоня, да что ты пристала, – вступился Хавроша. – Раздобудь-ка нам, Мак, биту и парочку дельных мячей. Поучу этих клоунов кое-каким приемам.
– Нет, ты посмотри, уж кажется, на что им отпуск – чтоб отдохнуть от бейсбола. Так нет! Ни на секунду не могут забыть. Они от него без ума.
– Был бы бейсбол женщиной, – проговорил Хавроша, – я бы женился.
– Я первый, – встрял Рой.
– Да она не пошла бы за вас, – вклинился Доминик. – Оба вы страшные.
В пять часов того же дня, когда солнце стало клониться к горизонту и мальчики разбирали зонты, Хавроша с Роем наметили на песке базы и линии. Тоня с приятельницами – жена Доминика была молчаливой блондинкой по имени Женевьева, а супруга Роя в этом году носила задорные хвостики и выглядела на восемнадцать – натянули поверх купальников шорты и притащили на пляж бутылочки с холодной минералкой. Объединились в команды. Обычно Хавроша с чужими благоверными играл против Роя, Доминика и Тони, но иногда Хавроша и Тоня играли против всех остальных. Одно не менялось из года в год: победа оставалась за командой Хавроши.
Первые два мяча улетели в море.
– Этот сгодился бы на стадионе «Ригли-филд», – заявил Хавроша, закончив пробежку. – А этот – на «Кэндлстик-парк».
Тогда Тоня придумала правило: автоматически засчитывать как «хоумран» любой мяч, оказавшийся в воде.
– С твоими замашками, Хавроша, – сказала она, – в следующий раз ты залепишь в верхние ряды стадиона «Янки», и мы лишимся последнего мяча.