Итак, меня к бригадному труду не привлекали. Десять дней я был предоставлен сам себе и занимался тем, что тренировался по прогрессирующей сетке во дворе до седьмого пота, бегал, прыгал, питался и спал.
Ежедневно меня посещал Кротовский, привозил продукты, интересовался успехами и периодически ненавязчиво предлагал навестить вечерком «уютное местечко». Я отказывался, Вовка сокрушенно вздыхал и отправлялся восвояси — одному ему, видишь ли, не в кайф туда переться.
В общем, все вроде бы складывалось благополучным образом: процесс легализации вскоре обещал завершиться, времени свободного навалом, питание подвозят и… и периодически звонят, напоминая, кто я есть на самом деле.
Первый звонок прозвучал в ту же ночь — после возвращения из «уютного местечка». Я умудрился изрядно принять на грудь и потому долго не хотел выходить в прихожую, несмотря на сердитый призыв Жанны Христофоровны, которая сообщила, что кто-то желает со мной пообщаться. Было что-то около двух пополуночи, когда я выскользнул босиком в прихожую, поджал пальцы на холодном полу и взял трубку, пытаясь сообразить, что могло понадобиться Кротовскому от меня среди ночи. Может быть, объяснение для жены по поводу нашего вечернего отсутствия? В том, что звонит Кротовский, я ни капельки не сомневался — в этом городе… да что там в городе! — во всем мире только он один знал мои координаты.
— Я пьян, зол и страшно хочу спать, — с ходу нарычал я в трубку и капризно предупредил:
— Только о-о-очень веская причина может тебя извинить, Вовец. Давай, излагай!
— Здорово, Сыч, — отрывисто произнес молодой баритон и неприязненно поинтересовался:
— Ты что — всем подряд докладываешь о своем состоянии?
Хмель моментально выветрился из меня — будто стакан нашатыря зарядил. Мгновенно вспотев, я медленно сполз по стенке прихожей, скрючился возле телефонной тумбочки и, максимально расслабившись, молниеносно произвел в уме все доступные мне вычисления. Пунктуальная аналитическая система боевой машины по прозвищу Сыч незамедлительно выдала однозначный ответ: этот голос мне незнаком. Тем не менее его обладатель звонил в два часа ночи и обращался ко мне, употребляя мою боевую кличку, которая известна не только друзьям и сотрудникам правоохранительных органов, но и ряду других заинтересованных лиц.
— Кто это? — поинтересовался я будничным тоном. — И почему так поздно?
— Конь в пальто, — все так же неприязненно сообщил баритон. — Меньше знаешь, крепче спишь. Ты лучше вот что скажи — как у тебя делишки? Ты в этом городе навсегда собираешься остаться? И все у тебя получается, да?
— Что получается? — не вполне сообразил я. — И потом — почему я должен докладывать какому-то незнакомому типу о своих делах?
— Ну-ну, — скрипуче буркнул баритон, — деловая колбаса! Короче, мы тебя вычислили, мальчик. Вот и соображай. — И, не прощаясь, положил трубку…
Страшная пытка. Если бы я знал наверняка, что меня вычислили «духи», это было бы весьма огорчительно, но вполне знакомо и понятно: а ля гер, ком аля гер,[7] как говорится. Однако киллер, нанятый чеченцами {звонил явно русак) может звонить жертве и предупреждать, что ее вычислили, только в том случае, если он полный идиот, или… или в том случае, если он желает, чтобы жертва по каким-либо причинам избежала своей участи. Потому, например, что он, этот киллер, близкий друг жертвы. Но тот, кто звонил, не был моим другом — это не ходи к гадалке. Не был он и сотрудником правоохранительных органов: в противном случае у моего двора давно бы уже ползал по кустам СОБР и какой-нибудь подполковник милиции, облаченный в бронежилет, хрипло орал в мегафон условия сдачи. Потому что я — маньяк-убийца, психопат и сволочь, с такими сотрудники разговаривают только через мегафон и предметом разговора может являться лишь обсуждение условий безоговорочной сдачи. По той же причине звонарь не мог быть и человеком полковника Шведова, выполнявшим его поручение. Полковник — он тоже сотрудник… В общем, кругом — вопросы. Очень грустно. Я долго терялся в догадках, страдал от неизвестности и начал спать на полу, в противоположном углу от кровати: гася свет, я аккуратно сооружал на постели из одежды контуры человека, забирался с подушкой и вторым одеялом под стол и, вооружившись топором для разделки мяса, вполглаза дремал, вздрагивая от каждого шороха.
На мою просьбу снабдить меня автоматом и гранатами Кро-товский изумленно вытаращил глаза и с минуту озабоченно морщил лоб и кусал нижнюю губу, стараясь уловить в моем взоре признаки помешательства — не иначе. Я успокоил его и сообщил, что времена ныне тревожные, а потому неплохо было бы позаботиться о собственной безопасности, но истинную причину своего беспокойства называть не счел нужным. Вдруг он сообщит об этом Белому и тот из-за внезапно возникших осложнений откажется заниматься моими проблемами? Короче, автомат Вовка зажал, но сказал, что по первому моему звонку сюда припрутся два десятка вооруженных «быков» и устроят всем, кому надо, веселую жизнь. На том и порешили. Я продолжал спать под столом, сжимая рукоятку топора, баритон каждую ночь около двух часов методично названивал и интересовался моими делами. А я, в зависимости от настроения, либо пытался выпытать у него, кто он такой, либо посылал его подальше и шел дремать, и терзаться сомнениями. В конце концов меня посетила интересная мысль, за которую я ухватился, как за спасительную соломинку: наверняка это Кротовский дал Белому мой телефон и какой-то мужик по заданию бригадира названивает мне и нагоняет туман! Для чего? А чтобы не выкобенивался! Чтобы знал свое место и был благодарен по гроб за оказанную заботу и бригадирову ласку. Вот здорово! Такое объяснение одним махом все ставило на свои места и, пожалуй, самое главное — оно было логически единственно приемлемым. Больше ничего толкового я придумать не мог, а потому остановился на своей догадке и внушил себе, что так оно и есть на самом деле. Я не трепетал больше, когда в прихожей в два часа ночи раздавалась прерывистая трель, а выходил спокойно, солидно брал трубку и спокойно посылал баритона «в» и «на» детородный орган. Вот так…
Спустя десять суток Белому вновь потребовались мои услуги. Рано утром — я еще не успел приступить к зарядке — заявился Кротовский и безо всяких объяснений повез меня к бригадиру, загадочно пожимая плечами и кривя рот на мои вопросы о цели визита.
По прибытии Белый вручил мне нулевую «эмвэшку»[8] штучной работы, а к ней импортную оптику, глушитель и пять пачек целевых патронов и велел в течение двух часов освоить оружие так, чтобы я мог с тридцати метров без промаха попадать в мишень площадью 40–50 кв. см.
Вообще-то это задача для солдата-первогодка: я безо всякой тренировки и оптики попаду с такого расстояния в спичечный коробок. Однако армейская служба намертво отбивает желание проявлять дурную инициативу, а потому я добросовестно развлекался с винтовкой часа полтора, сжег четыре пачки патронов и под занавес — специально для бригадира — отстрелил одно за другим пять горлышек у молочных бутылок.
Удовлетворенный результатом, бригадир кратко посвятил меня в детали предстоящего мероприятия, и мы с Кротовским выдвинулись на его «Мазде» в окрестности заброшенного сталелитейного завода. Здесь в 11.00 должна была состояться «стрелка» между Белым и Примаком — бригадиром Центрального района. О содержании предстоящего «толковища» Белый уведомить меня не счел нужным, сообщив лишь, что в последнее время Примак маленько оборзел и начал чересчур много брать на грудь — не по чину, а потому наш бригадир намеревался, как он выразился, «маленько вправить мозги сопляку».
Минут сорок мы с Вовкой сидели на пригорке в кустах, в полукилометре от завода, по очереди обозревая через двенадцатикратный бинокль подступы к объекту, лениво болтали о всякой всячине и грелись под вялыми лучами неласкового уже осеннего солнца.
В 10.30 прибыла боевая охрана Примака: полтора десятка серьезных мужиков на трех тачках, экипированных автоматами, помповиками и еще какой-то дребеденью. Мужики грамотно прочесали окрестности и оперативно заняли удобные позиции, рассевшись парами в разнообразных природных и технических сооружениях. Какой-то лохматый толстый дядька с косичкой потоптался пару минут на пятачке у административного корпуса — предполагаемом месте «стрелки», — поглазел по сторонам, прикладывая ладонь козырьком к бровям, довольно почесал задницу и, усевшись в «Тойоту», уехал прочь — за ним отвалили остальные машины.
Дав круг по лесополосе, примыкавшей к заводу, мы с Вовкой приблизились к заранее облюбованному пролому в заборе и минут пять сидели там, изучая особенности обстановки. Наиболее оптимальный вариант являла собой парочка, разместившаяся в полуразвалившейся беседке у складов: тополиная аллейка надежно прикрывала ее от остальных охранников и одновременно давала нам возможность скрытно выдвинуться к месту проведения акции, от которого до пролома было около двадцати метров.
Крадучись, я успешно преодолел это расстояние, приблизился вплотную к беседке и пару минут слушал, о чем переговаривается засада.
Без четырех минут одиннадцать в беседке зашипела радиостанция и уверенный голос сообщил: «Раз, раз, раз… Территория наша, наша территория, все в ажуре, в ажуре… Едут. Всем соблюдать режим радиомолчания…»
«Вай, молодцы! Прямо КГБ, мать вашу так!» — мысленно поздравил я руководителя боевой охраны и осторожно выглянул из-за бортика. Клиенты мои удобно скрючились с обеих сторон от входа в беседку и внимательно наблюдали за пятачком у административного корпуса, абсолютно не интересуясь тем, что творится у них в тылу. Сказали же — наша территория — ну и не хрена глазеть зря, внимание распылять!
Белый дал мне баллончик с «Си-эс», но поскольку я им ранее никогда не пользовался и не знал наверняка, каковы результаты воздействия этого заморского чуда, то решил прибегнуть к старому дедовскому способу — очень простому и стопроцентно гарантированному: перемахнул через бортик, мягко приземлился между охранниками и с маху навернул им кулаками по затылкам. Мужики синхронно ткнулись носами в бортик и съехали ватными мешками наземь. Пульс у обоих присутствовал, а одному даже пришлось добавить в челюсть — крепкий мужик оказался; вместо того, чтобы полноценно утратить сознание, принялся сердито мычать и скрести ногтями по доскам.
Махнув переживающему у пролома Кротовскому, я легко расшатал и раздвинул две полусгнившие доски в бортике беседки и принялся аккуратно заклеивать пластырем рты пострадавшим.
Вспотевший Вовка принес винтовку с прибамбасами и, передав ее мне, уселся в противоположном конце беседки: в его задачу входило наблюдение за подступами во время проведения акции и охрана вырубленных мною мужиков.
В 11.00 — секунда в секунду! — на пятачок возле административного корпуса одновременно въехали «ГАЗ-24-10» Белого и «Шевроле» Примака, ловко развернулись и встали бортами друг к другу на удалении пятнадцати метров.
В этот момент я закончил приспосабливать глушитель и удобно изготовился, положив винтовку цевьем на борт беседки, а затем начал выполнять дыхательное упражнение, чтобы успокоиться и изгнать лишний адреналин.
Мужики на пятачке уже вовсю общались. В соответствии с уговором каждую сторону представляли четыре человека: непосредственно бригадиры и по трое «быков», которые сейчас скромно скучали в машинах, наверняка поедая взглядами противника (я со своей позиции выражений их глаз за стеклами авто различить не мог). О предмете «толковища» можно было только догадываться, но уже к концу второй минуты диалога даже последний дебил сообразил бы, что Примак всячески пытается вывести Белого из себя.
Бригадир Центрального района куражился и изгалялся, нависая этакой мрачной глыбой над нашим невзрачным паханом — сутуловатый кряжистый великан с квадратными плечами и страшной мордой — рядом с ним Белый более всего напоминал запуганного первоклассника с предательски дымящимся чинариком, отловленного физруком в школьном сортире.
Не знаю, в курсе ли был Примак, что Белый запросто может одним движением сломать ему позвоночник, но вел он себя совсем не так, как повел бы любой нормальный мужик — давно бы уж вцепился хаму в рожу.
А что же Белый? Пффф… Белый рассеянно улыбался и едва шевелил губами, отвечая распоясавшемуся собеседнику. Окончательно обнаглев, Примак пару раз ткнул указательным пальцем в грудь оппонента, касаясь отворотов его плаща, затем потыкал в сторону «Волги» и тем же пальцем указал в нескольких направлениях, победно скривив и без того несимметричную рожу. Ага — это понятно и без озвучивания — хвалится, что вокруг сидит его боевая охрана и в гробу он видал сопровождающих Белого «быков» — всех, мол, перещелкаем в два счета! Вот скотина! Неужели в детстве не учили, что тыкать пальцем нехорошо? Да по рукам за это, по рукам!
На этот выкидон Белый загадочно улыбнулся и полез руками в карманы плаща. Резко отступив назад, Примак начал лапать у себя за пазухой — три дверцы «Шевроле» распахнулись и из них синхронно вытаращились квадратные бритые головы с черными зрачками разнокалиберных стволов. Я подвел перекрестье прицела под правый глаз бригадира Центрального района и выдавил слабину на спусковом крючке — кто его знает, насколько высока степень эмоциональной устойчивости этого придурка? Белый аккуратно извлек из карманов… стакан и трехсотграммовый пакет обезжиренных сливок. Ха-ха!
Примак перестал лапать за пазухой, опустил руки и недоуменно пожал плечами. Три головы со стволами медленно исчезли в салоне. «Шевроле», тихонько притворив дверцы. Да уж — вот это прикол! А всего-то навсего — разволновался пенсионер, решил с горя молочный продукт употребить.
Надорвав пакет зубами, наш бригадир налил в стакан сливок, что-то сказал и дружелюбно протянул стакан своему визави. Примак что-то пробурчал и досадливо дернул башкой — типа того: пей быстрее, старая развалина, дело делать надобно.
Белый спокойно выпил сливки, вылил остатки содержимого пакета в стакан, опять выпил, пакет небрежно выкинул через плечо, а стакан поставил на правую ладонь и, выставив перед собой, позвонил по краю два раза ногтем указательного пальца левой руки.
В этот момент я задержал вдох, словил стакан на перекрестье прицела и плавно нажал на спусковой крючок.
Шлеп! Эмвээшка и сама по себе при выстреле издает не особенно громкий хлопок, а с глушаком получилось так, будто котенок пукнул.
Непосвященный наверняка воспринял бы как фокус то, что стакан вдруг самопроизвольно разлетелся вдребезги, но он всего лишь пару секунд воплощал собой картину немого изумления, затем быстро захлопнул пасть и принялся озабоченно озираться, втянув башку в плечи.
Белый аккуратно ссыпал на землю кусочки стекол разбитого стакана и впервые за время беседы с самонадеянным оппонентом театрально развел руками, поджал губы и многозначительно покачал головой.
Ну вот и все — моя миссия завершена. Теперь Белый в три минуты морально убьет Примака своей железной логикой и расставит все точки над «и» в спорных вопросах. А я могу убираться за забор, пребывая в уверенности, что использовать меня в качестве тихого киллера бригадир уже не сможет. Единожды нарисовав всем специалиста, нечего и думать о том, чтобы поручать ему деликатные акции без боязни быть обвиненным в организации убийства какого-нибудь неугодного сопредельщика. Не зря же они для таких дел нанимают людей со стороны…
ГЛАВА 6
— Глупости это, — Белый недовольно нахмурился и осуждающе покачал головой. — Я тебе говорю — перебьется твоя бабка и так. И потом, если уж на то пошло: к матери-то ты ж не рвешься прокатиться? Не рвешься. Что-то ты темнишь, мальчик!
Ну вот — спор заканчивается в пользу бригадира. Все он учел и предвосхитил, все по полочкам разложил — кругом получается, что нечего мне делать у бабки. Здесь он все держит под контролем, а в Константинове отвечать за мою безопасность не может — вот основной лейтмотив хорошо аргументированного отказа на мою просьбу отпустить меня на трое суток в родной город.
Я понуро опустил голову и тяжко вздохнул. Затем хотел еще раз вздохнуть, но передумал — как бы не переиграть. Обмануть бригадира было непросто: огромный опыт работы с людьми в совокупности с глубоким интеллектом и звериное чутье — эти качества выделяли его из обычного разряда людей, которым можно навешать лапшу на уши.
Белый принадлежал к тому разряду людей, в круг которых входили мои хорошие приятели: Али, Зелимхан Ахсалтаков и полковник Шведов. Но! Всех этих ребят я в разное время заставил так или иначе быть мне полезными. Первых двух перехитрил, а последнего в силу обстоятельств смог расположить к себе чуть ли не против его воли. В моей работе самое важное — умение предельно точно регулировать степень необходимого усилия при воздействии на объект. Искусство чувствовать золотую середину…
Конечно, Белый прав — бабка моя перебьется и так. Она уже десять лет перебивается, пока я учился, а затем мотался по необъятным просторам СНГ. И совсем не родственные чувства двигают мною в данный момент — ни к бабке, ни к матери, да вообще ни к кому на целом свете меня не тянет. После потери Светланы весь этот мир мне глубоко безразличен. Мне нужны баксы, спрятанные в бабкиной квартире, а ехать в Константинов самовольно не получается: жизненный уклад группировки определяет строгую подотчетность каждого шага рядового члена бригады и жесткую зависимость от милости бригадира. А потому приходится ломать комедию.
Итак, второй раз я не вздыхаю — это будет перебор. Нагнав в глаза отчаяния, я поднимаю взгляд на бригадира и тихо, слегка запинаясь — как от распирающей душевной боли — произношу дрожащими губами: