Раскопки стали для Верна чем-то вроде мании. Начавшись под крыльцом, они продолжились и под верандой футов в сорок длиной и в семь шириной. Перекопав там каждый сантиметр по два-три раза, Верн так и не нашел кувшина. Тем временем размеры «клада» в его сознании неуклонно росли. Поначалу он говорил нам с Крисом, что мелочи там было доллара на три, через год сумма увеличилась до пяти долларов, а не так давно Верн заявил, что мелочи там находилось где-то на десятку, по самым скромным подсчетам.
Неоднократно мы пытались растолковать Верну то, что было ясно с самого начала: брат его, Билли, знал о «кладе», он его и выкопал. Верн, однако, отказывался этому верить, хоть он и ненавидел Билли примерно так же, как арабы ненавидят евреев, и, вероятно, будь он председателем суда присяжных, то с удовольствием приговорил бы братца к смертной казни, если бы тот попался на мелкой краже в супермаркете. Черт побери, Верн даже не хотел спросить об этом у Билли напрямую! Возможно, он подсознательно страшился услыхать в ответ: «Ну, разумеется, я его выкопал, болван ты этакий. Там было больше двадцати баксов, и я истратил все, до последнего цента!» Верн каждую свободную минуту тратил на раскопки (разумеется, когда поблизости не было Билли) и вылезал из-под крыльца со спутанными волосами, в измазанных джинсах и, конечно, с пустыми руками. Мы дали ему прозвище «Тессио-кладоискатель». Мне кажется, что и летел-то он в тот день как на пожар не столько чтобы рассказать нам ошеломляющую новость, сколько затем, чтобы показать, что бесконечные раскопки в конце концов хоть к чему-то привели.
Итак, в то утро Верн проснулся раньше всех, поел на завтрак кукурузных хлопьев и, не имея более достойного занятия, решил еще немного покопаться под крыльцом. Вдруг наверху хлопнула дверь. Верн замер: если это отец, он тихо вылезет из-под крыльца, но если это Билли, то ему следует переждать, пока тот со своим приятелем Чарли Хогеном куда-нибудь не смоется.
По веранде заходили двое, затем Верн услыхал голос Чарли Хогена:
— Господи, Билли, что же теперь делать?
Верн насторожился. Чарли Хоген, один из самых крутых парней Касл-рока, водивший дружбу с самим «Тузом» Меррилом и с Чамберсом по прозвищу «Глазное Яблоко», говорил со слезами в голосе, словно напроказивший молокосос, которого отец вот-вот выпорет ремнем!
— Что делать, что делать! — передразнил его Билли. — А ничего не делать!
— Нет, что-то сделать надо… — Они уселись на ступеньки, совсем рядом с тем местом, где затаился Верн. — Ты его видел?
То, как это было произнесено, заставило Верна содрогнуться. Быть может, Билли с Чарли напились и сбили кого-нибудь машиной? Он старался не дышать и, не дай Бог, не зашуршать листьями, которых вокруг было полным-полно. Ведь если эти двое обнаружат, что он подслушивает, ему конец!
То, что он услышал дальше, вогнало его в дрожь.
— Нам-то что до этого? — заговорил Билли Тессио. — Пацан мертв, так что ему тоже все равно. Скорее всего, его даже не найдут.
— Это тот самый, про которого говорили по радио, — заметил Чарли. — Ну, как же его? Брокер, Бровер, Бловер? Вот блин, забыл… Должно быть, его поездом переехало.
— Точно. — Чиркнула спичка, и мгновение спустя потянуло табачным дымом. — Ну и видок у него… Немудрено, что ты сблевал.
Чарли Хоген не ответил, но Верн нутром почувствовал, что он смущен.
— Хорошо хоть телки его не видели, — проговорил через какое-то время Билли, хлопнув Чарли по спине. — Растрепали бы до самого Портленда… Правильно мы сделали, что быстренько оттуда смылись. Как думаешь, им ничего не показалось подозрительным?
— Да нет, — ответил Чарли. — Мари вообще терпеть не может ездить по шоссе мимо кладбища: она до смерти боится привидений. — Он хохотнул, но тут же в его голосе опять послышались истерические нотки: — Боже ты мой, лучше бы мы вообще не угоняли эту тачку! Пошли бы в дискотеку, как и собирались…
Верн знал, что Чарли и Билли гуляли с двумя потаскушками, каких свет еще не видывал, звали их Мари Догерти и Беверли Томас. Иногда они вчетвером — а то и вшестером или ввосьмером, если к ним присоединялись «Волосан» Бракович и «Туз» Меррил со своими подружками, — угоняли тачку со стоянки Льюистона, брали пару-тройку бутылок «Дикой ирландской розы» вместе с упаковкой баночного имбирного пива и носились по проселкам вокруг Касл-вью, Харлоу или Шилоу. Поразвлекавшись с девочками вдоволь, они бросали машину где-нибудь не очень далеко от дома и возвращались уже пешком. Пока еще ни разу их на этом не поймали, но Верн надеялся, что рано или поздно Билли попадет-таки в тюрягу. С каким огромным удовольствием он стал бы навещать любимого брата по воскресеньям вместо того, чтобы ежедневно видеть его рожу!
— Если сообщить в полицию, они обязательно поинтересуются, как мы, собственно, добрались туда от самого Харлоу, — размышлял тем временем Билли. — Ни у кого из нас машины нет… Так что лучше всего держать язык за зубами, тогда нас никто не тронет.
— А если звонок будет она… оно… анонимным? — предложил Чарли.
— Анонима они в два счета вычислят, — отверг его идею Билли. — Ты что, не смотрел «Дорожный патруль» и «Облаву»? Видел, наверное, как это делается?
— Да, ты прав… — Чарли испустил тяжкий вздох. — Господи, хоть бы «Туз» с нами был. Сказали бы легавым, что тачка — его.
— Так или иначе, его с нами не было.
— Не было, — вздохнув опять, эхом отозвался Чарли. — Да, похоже, ты прав… — В воздухе мелькнул огонек брошенного окурка. — А вдруг они пустят по нашим следам собаку? А я к тому же наблевал на новые кроссовки… — Голос его упал окончательно.
— Нет, ты видел его?! Ты видел, что с ним стало, Билли?
— Отлично видел, — отозвался Билли, и в воздухе мелькнул второй огонек. — Пойдем посмотрим, встал ли «Туз». Неплохо было бы выпить.
— Мы ему расскажем?
— Послушай, Чарли, об этом мы не расскажем никому. Никому и никогда. Ты меня понял?
— Понял, — ответил Чарли. — Господи Иисусе, ну за каким дьяволом мы уперли этот гребаный «додж»?!
— Заткнись, а?
Сквозь прорези в ступеньках Верн увидел две пары ног в облезлых джинсах и стоптанных армейских ботинках. Он весь сжался («Я думал, у меня яйца зазвенят», — рассказывал он нам), похолодев от одной мысли о том, что будет, если братец и Чарли Хоген вдруг обнаружат его под крыльцом… Шаги, однако, удалились. Верн выполз из своего убежища и стремглав бросился к нам.
5
— Ну, повезло тебе, — прокомментировал я его рассказ. — Уж они бы тебя точно придушили.
— Я знаю это шоссе, — сказал Тедди. — Оно упирается в реку, где мы со стариком раньше удили рыбу.
Крис кивнул:
— Точно, там еще был железнодорожный мост. Его давным-давно снесло во время наводнения, а рельсы остались.
— Но ведь от Чемберлена до Харлоу двадцать или даже тридцать миль, — заметил я. — Неужели пацан покрыл такое расстояние?
— А почему бы и нет? — пожал плечами Крис. — Он, наверное, шел по рельсам: думал, они его куда-нибудь выведут, или, может, удастся сесть на попутный поезд. Но только там ходят теперь одни товарняки до Дерри или Брунсвилла, да и то редко. Чтобы выбраться из леса, ему потребовалось бы топать до самого Касл-рока… Возможно, ночью, в темноте он не заметил приближавшийся поезд — и привет!
Крис смачно шлепнул кулаком о ладонь, чем привел в полнейший восторг Тедди, ветерана смертельных игр с грузовиками на 196-й автостраде. Мне же стало немного не по себе. Я воочию представил, как до смерти напуганный пацан, оказавшийся вдали от дома, черт-те где, бредет по шпалам, шарахаясь от каждого ночного звука, как навстречу ему с огромной скоростью мчится товарняк, как он, ослепленный прожектором, стоит на рельсах, словно парализованный, или, быть может, лежит, обессилев от ужаса и истощения. Так или иначе, жест Криса весьма точно выразил конечный результат.
От возбуждения Верн крутился, будто ему приспичило.
— Так что — идете на него смотреть? — не выдержал наконец он.
Мы все довольно долго смотрели на него, не произнося ни слова. Крис, перетасовав колоду, в конце концов проговорил:
— Что за вопрос, конечно! Могу поспорить, что наши фотографии появятся в газетах.
— Что-что? — не понял Верн.
— Что ты сказал? — вторил ему Тедди. На физиономии его заиграла его обычная довольно идиотская ухмылочка.
— А вот что, — начал Крис, перегибаясь через обшарпанный стол. — Мы разыщем тело и заявим в полицию, после чего попадем во все газеты!
— Ну уж нет, только без меня, — вскинулся Верн. — Билли непременно догадается, что я все слышал и разболтал вам, а тогда он, как пить дать, вышибет из меня мозги.
— Не вышибет, — возразил я. — Не вышибет, ведь тело обнаружим мы, а не он с Чарли Хогеном, катаясь на ворованной машине. Наоборот, он с Чарли нам тогда спасибо скажет: они-то остаются как бы не при чем. А ты, Кладоискатель, может, даже заработаешь медаль.
— Не вышибет, — возразил я. — Не вышибет, ведь тело обнаружим мы, а не он с Чарли Хогеном, катаясь на ворованной машине. Наоборот, он с Чарли нам тогда спасибо скажет: они-то остаются как бы не при чем. А ты, Кладоискатель, может, даже заработаешь медаль.
— Правда? — Верн расплылся, показывая нам свои гнилые зубы. Вот только улыбка у него вышла малость озадаченной: ему и в голову не приходило, что Билли способен за что-то сказать ему спасибо. — Ты в самом деле так считаешь?
Тедди же вдруг перестал лыбиться и озабоченно нахмурился:
— А, черт!
— В чем дело? — Верн тотчас повернулся к нему, теперь уже в страхе, что пришедшая в голову Тедди мысль (если у него вообще была голова на плечах) способна помешать столь замечательному развитию событий.
— А как же предки? — сказал Тедди. — Ведь если завтра мы обнаружим тело к югу от Харлоу, они поймут, что мы вовсе не ночевали в палатке у Верна в поле.
— Точно, — согласился Крис. — Сразу догадаются, что мы пошли разыскивать того пацана.
— А вот и нет! — заявил я.
У меня возникло странное ощущение, от которого мне даже стало нехорошо: смесь возбуждения и страха. И тем не менее, я был уверен, что мы сможем это сделать и остаться безнаказанными. Чтобы унять возникшую вдруг дрожь в руках, я принялся тасовать карты — единственное, пожалуй, чему я научился у покойного брата Денниса. Все завидовали моему умению и упрашивали меня научить их тасовать колоду с тем же шиком… все, за исключением лишь Криса. Он, вероятно, понимал, почему я всегда отказывался это сделать: ведь показать им этот способ значило для меня расстаться с частицей Денниса, а у меня от него и так осталось слишком мало…
— Ну так вот, — сказал я, — мы объясним, что торчать в палатке в поле Верна нам осточертело — ведь это уже сто раз было, и тогда мы решили переночевать в лесу, для чего и отправились по железнодорожному пути. И потом, уверен, все так обалдеют от нашей находки, что объяснений никаких никто и не потребует.
— Мой-то старик обязательно потребует, — не согласился со мной Крис. — Он в последнее время как с цепи сорвался. — Чуть поразмыслив, он кивнул: — Черт с ним, игра стоит свеч.
— Отлично! — Тедди вскочил с улыбкой до ушей, готовый разразиться своим сумасшедшим хохотом. — После обеда собираемся у Верна. Что скажем дома насчет ужина?
— Я, ты и Горди скажем, что поужинаем у Верна, — предложил Крис.
— А я — что у Криса, — объявил Верн.
План этот должен был сработать, лишь бы не случилось нечто непредвиденное, или же наши родители не переговорили бы друг с другом, однако ни у Верна, ни у Криса телефона не было. Во многих семьях телефон в то время все еще считался предметом роскоши, особенно в неимущих слоях общества, к которым мы все, в общем-то, принадлежали.
Отец мой был уже на пенсии. У Верна старик продолжал работать — водил грузовик 1952-го года выпуска. У Тедди, правда, был собственный дом, но и его мамаша постоянно охотилась за квартирантами, чтобы хоть как-то заработать. В то лето ей не удалось завлечь ни одного — табличка «Сдается меблированная комната» провисела у них в окне с самого июня. Папаша Криса неизменно пребывал в запое, жил на пособие и днями напролет торчал в таверне Сьюки вместе с отцом «Туза» Меррила и парой других забулдыг.
Крис не любил о нем рассказывать, но мы все знали, что он ненавидит своего папашу лютой ненавистью. Регулярно — раз в две недели — он появлялся в синяках, с подбитым глазом, сиявшим всеми цветами радуги, а как-то пришел в школу с забинтованной головой. Время от времени он подолгу пропускал занятия, и тогда возле его дома появлялся старый черный «шевроле» с табличкой «пассажиров не беру» на ветровом стекле, принадлежавший городскому школьному инспектору, мистеру Хэллибартону. Мать Криса в таких случаях пыталась выгородить сына, заявляя, что он болен. Если Крис просто прогуливал, инспектор его строго наказывал, но когда он не мог посещать школу из-за отцовских побоев, Берти (так мы все звали инспектора, конечно, за глаза) делал вид, что ничего особенного не произошло. Признаться, я в то время не задумывался о причинах такого двойственного подхода.
За год до описываемых событий Крис был исключен из школы на три дня: во время его дежурства пропали деньги на завтраки, сбор которых входит в обязанности дежурного. Инспектор же, конечно, обвинил в пропаже Криса, хоть тот и божился, что не брал денег. Узнав про это, родитель Криса разбил сыну нос и сломал руку… В общем, у бедняги Криса была семейка еще та. Старший брат Фрэнк сбежал из дому в семнадцать, поступил служить на флот и кончил тем, что сел за изнасилование и вооруженное нападение. Средний брат, Ричард, известный более под кличкой «Глазное Яблоко» — его правый глаз почему-то постоянно закатывался, — был исключен из десятого класса и с тех пор болтался в одной компании с Чарли, Билли Тессио и прочими гопниками.
— Думаю, все пройдет великолепно, — заверил я Криса. — А как насчет Джона и Марти?
Джон и Марти Деспейны были также постоянными членами нашего «клуба».
— Они пока что не вернулись, — ответил Крис, — и, очевидно, будут не раньше понедельника.
— Жаль.
— Так что — решено? — Тедди уже горел нетерпением, не допуская и мысли, что нам что-то помешает.
— Решено, — подвел итог Крис. — Кто хочет еще партию в скат?
Никто не захотел: все были чересчур возбуждены, чтобы продолжать игру. Бейсбол нас тоже не увлек. Мысли у всех были заняты предстоящими поисками малыша Брауэра, вернее, того, что от него осталось. Около десяти мы разошлись по домам договариваться с родителями.
6
Я был дома в четверть одиннадцатого, по пути заглянув в книжную лавку за новым выпуском серии криминальных романов Джона Макдональда, что делал регулярно, раз в три дня. У меня был четвертак, которого хватило бы на книжку, но новенького ничего не было, а все старье я перечитал раз этак по шесть.
Машины нашей возле дома не было, и я припомнил, что мама собиралась с подругами на концерт в Бостон. Большая меломанка моя матушка… А впрочем, почему бы и нет? Ребенок ее мертв, надо же как-то отвлечься? Довольно горькие мысли, но, я надеюсь, вы меня поймете.
Отец был дома, точнее, в саду — он тщетно пытался реанимировать погибшие деревья при помощи тугой струи из шланга. Чтобы понять всю бесплодность его усилий, достаточно было бросить взгляд на то, что раньше составляло гордость семьи. Земля в саду потрескалась и превратилась в грязно-серый порошок. Немилосердное солнце спалило все, за исключением маленькой делянки с чахлой кукурузой. Отец сам признавался, что поливать он не умел — это всегда было маминой обязанностью. Он же никогда не мог достичь золотой середины: после его поливки один ряд деревьев стоял в воде, соседний же высыхал… Почти одновременно — в августе — он потерял и сына, и любимый сад. Не знаю, какая из этих потерь подкосила его больше, но он с тех пор замкнулся в себе и напрочь перестал чем-либо интересоваться. Что ж, его я тоже понимаю.
— Привет, пап! Хочешь? — Я протянул ему пакет с бисквитами, купленными вместо криминального романа.
— Привет, Гордон, — ответил он, не поднимая взгляда от струи, уходящей в безнадежно высохшую землю. — Нет, спасибо, я не голоден.
— Ничего, если мы с ребятами заночуем сегодня в палатке у Верна в поле?
— С какими ребятами?
— Да с Верном и Тедди Душаном. Может, еще с К рисом.
Я ожидал, что папа обязательно пройдется по поводу Криса и его семейки: что, дескать, он воришка, подрастающий малолетний преступник, яблоко от яблони… Однако он только вздохнул, проговорив:
— Ладно уж, валяй…
— Вот это клево! Спасибо, пап!
Я уже повернулся к дому — поглядеть, есть ли что забавное по ящику, — когда он вдруг остановил меня словами:
— Гордон, а больше с вами никого не будет?
Обернувшись, я посмотрел на него, ища в его вопросе какого-то подвоха, но его не было. Лучше бы уж был… Спросил он это просто для порядка — вряд ли его на самом деле интересовало, чем я занят и с кем. Вряд ли его вообще что-то интересовало в этом мире. Плечи отца поникли, на меня он даже не смотрел, уставившись на мертвую землю, глаза его как-то неестественно блестели — похоже, в них стояли слезы.
— Ну что ты, пап, они отличные ребята, — начал я.
— Да уж куда там — отличные… один воришка и два придурка. Компания у моего сына просто замечательная.
— Верн Тессио вовсе не придурок, — возразил я. О Тедди лучше было бы помолчать…
— О да, конечно, в двенадцать лет он все еще стоит в пятом классе note 4, а чтобы одолеть комиксы в воскресной газете, ему нужно не менее полутора часов.
Это меня уже возмутило: сейчас он был не прав. Как можно судить о людях, совершенно их не зная? Верна же, как, впрочем, и остальных моих друзей отец не знал абсолютно. Да он и видел-то их раз в год по обещанию, лишь изредка сталкиваясь то с одним, то с другим на улице или же в магазине. Ну как он может, например, обзывать Криса воришкой?! Я уже собирался все это ему высказать, однако вовремя остановился: а вдруг он запрет меня домой? Да и в конце концов, сейчас он вовсе не был раздосадован по-настоящему, как случалось иногда за ужином, когда он приходил в такое бешенство, что у всех пропадал аппетит. Сейчас он более всего напоминал уставшего от жизни человека, которому все на свете опротивело. Ведь отцу уже было шестьдесят три, и он по-настоящему годился мне в дедушки…