- У них не хватает воображения. Так же, как и у тебя.
- Откуда ты это знаешь?
- Ты думаешь, все изменилось с тех пор, как открылись субмолекуляризационные пункты?
- Я ничего не думаю, Олег. Я устала. Я устала от тебя за эти три недели. С тоской я думаю о том, что прошло всего двадцать дней, а впереди еще целая вечность.
- Разве тебя это не радует?
- Радует. Но меня бы это радовало еще больше, если бы ты не воображал себя богом.
- А кто же я, если не бог? Кто? Человек, в чьем распоряжении вечность, вправе так о себе думать.
- Сколько я тебя знаю, ты всегда был слишком высокого мнения о себе. Можно подумать, что ты предвидел субмолекулярные пункты и абсолютную власть над временем.
- Обойми меня. II поговорим о чем-нибудь временном и мимолетном.
- О чем, Олег?
- Ну, хотя бы о нашей любви.
- Разве она кончилась от того, что мы стали бессмертны?
- Не знаю. Я бог, я вечное существо. Но я еще мало знаю о вечности.
- Олег, перестань называть себя богом. Мне стыдно за тебя.
- Лучше обойми меня. Мне нужно встать рано и писать статью.
- О чем?
- О любви... Редактор утверждает, что читатели хотят знать, какой станет любовь теперь, когда в распоряжении любящих целая вечность.
- Почему он поручил это тебе?
- А я знаю? Он сказал: "У вас есть воображение, Нар. Вам придется заглянуть в будущее. А на это не все способны". Его слова польстили моему самолюбию.
- И что же ты напишешь?
- Еще не знаю. Мне нужно выспаться и набраться сил. Почеши, пожалуйста, мне спину. Когда ты чешешь, мне кажется, что все осталось прежним, как было до этих пунктов. Забыл их название.
- Субмолекулярных, Нар.
- Мне хочется забыть это слово. А тебе? Я все смотрю на тебя и ловлю себя на опасной мысли, что ты не изменилась. Может ли это быть?
- Может, Олег. Все может быть. Это сказала мне одна старуха, не пожелавшая пойти на пункт.
- И она так и не пошла?
- Нет. Это ведь дело добровольное. Она осталась дома и до сих пор не может решить - стоит или не стоит?
- Где она живет? Ты знаешь ее адрес?
- Его можно узнать. А что?
- Я хочу помочь ей сделать выбор. Свой я уже сделал. Но мне хочется еще раз пережить этот миг, миг сомнения. Разбуди меня пораньше.
6
Ольга Нсу, молодая и энергичная, не любила тратить драгоценное время на встречу с утраченным. Она не любила вспоминать. Ее жизнь была наполнена настоящим, всем тем, что приносил огромный мир. Зачем оглядываться на прошлое? Но с тех пор, как она стала вечной, ее начали томить и услаждать воспоминания, как восьмидесятилетнюю старуху. Она не могла отдать себе отчет, почему это происходило. Ведь впереди были тысячелетия, подаренные ей наукой. И тем не менее она не могла избавиться от воспоминаний. Прошлое, состоящее из мимолетных минут и мгновений, словно дразнило ее.
Ей являлось то ее детство, то юность. Она мысленно видела ту местность, в которой жила вместе с матерью, отцом и сестрой. Там было множество рек, речек и озер. И когда она садилась в маленький детский вездеход, они говорила автоматическому водителю:
- Тин, остановись в том месте, где пасутся пятнистые олени. Я хочу взглянуть на них.
- А я не хочу, - ответил своенравный робот. - Терпеть не могу пятнистых оленей.
- Ну, Тиник. Я тебя прошу. Ты такой добрый.
- Не льсти мне, - ответил автомат. - Я ипохондрик. Не нужно лакировать действительность. И кроме того, мы можем опоздать в школу.
- Ипохондрик? Что это такое? Это очень красивое слово.
- Все слова красивы, когда они не льстят.
- Ну, Тин. Ну, ради твоих родных.
- У меня нет и не было родственников. Ну, так и быть, я остановлюсь.
Плыли ленивые облака. И вода в ручьях звенела. Грохотал водопад. На ветке сидела синяя белка. Мгновения тоже плыли, как облака.
- Тин, хочешь, я расскажу тебе сказку?
- Сказка - ложь. А я люблю истину. О чем же твоя сказка?
- О тебе, Тин. И обо мне. И об этих облаках, которые плывут над лесом.
- Ну, пора. Собирайся! Не то мы опоздаем в школу.
Как далеко детство! Ольга Нсу недавно летала в тот край. На месте были ручьи, речки, озера, леса и даже облака. Паслись пятнистые олени там же, где бродили раньше, возле скал, пахнущих лиственничными ветвями и смолой. Но чего-то не хватало там, Ольга не могла понять, чего. Чего-то такого, что было и исчезло.
Свой детский вездеход она нашла в сарае, там же обнаружила и Тина-водителя, погруженного в вечное молчание.
Милый Тин, чудесный ипохондрик, сколько раз мы опаздывали с тобой в школу, заглядевшись на лесную синеву, на плывущие облака или на стройные ноги оленьей важенки!
Воспоминания несли Нсу дальше, сквозь детство в юность. С Лодием они познакомились на площади большого города возле памятника Уотсону и Крику. Нсу с удивлением смотрела на памятник. Вместо двух фигур там, на пьедестале, застыло три.
- Кто же третий, с бородой? - спросила Ольга Нсу высокого человека, стоявшего рядом.
- Чарльз Дарвин, - ответил он.
- А при чем тут Дарвин?
- Дарвин совершил самое крупное биологическое открытие в XIX веке, а Уотсон и Крик в XX. Они в интеллектуальном родстве.
- Я проходила это в школе, - сказала Нсу.
- Но почему же вы не узнали Дарвина?
Нсу смутилась. Уж очень строгое лицо было у этого молодого человека, типичное лицо экзаменатора.
- Кто вы? - спросила Ольга Нсу.
- Пока никто. Аспирант. Специализуюсь на субмолекулярной биологии.
- Пока. Ну, а потом?
- Вы хотите заглянуть в мое будущее? Не нужно. Если мне удастся реализовать одну идею, будущее навечно сольется с настоящим.
- Что вы хотите сказать?
- Когда-нибудь мне удастся отнять у людей страх смерти.
- Ведь не все ее боятся.
- Но почти все ее не хотят.
- Я не понимаю.
- Сейчас объясню. Если мне удастся то, что я задумал, вы будете жить почти вечно.
Нсу рассмеялась.
- Благодарю вас за остроумную шутку. Но ваши слова мне понравились больше, чем ваша мысль. Слово "почти" нельзя ставить рядом со словом "вечность".
- Другим нельзя. А мне можно, - сказал молодой человек.
- Да, я вижу, вы себе разрешили все, даже говорить нелепости.
И они пошли вместе по улицам, еще не придавая большого значения этой встрече.
В языке еще существовало доживающее свой век слово "судьба". Оно возникло еще в те наивные времена, когда человек ставил себя в центре мира и воображал, что вся Вселенная занята только им. Но если не судьба, то случай. Памятник двум биофизикам, открывшим информационные и наследственные свойства нуклеиновых кислот, был той точкой, в которой пересеклись жизни Нсу и принципиального противника смерти.
Воспоминания несли, несли Нсу дальше. То, что она приняла за шутку, оказалось истиной: Лодий действительно работал над решением проблемы, которая всем представлялась неразрешимой.
- Чем занимается ваш муж?- спрашивали знакомые Ольгу Нсу.
- Поисками абсолюта.
- Кажется, так называется повесть Оноре Бальзака?
- Да, Бальзак этими словами осудил своего героя.
- Героя легче осудить, чем мужа, - отвечали знакомые.
- Прежде, чем его, мне бы пришлось осудить самое себя. Я работаю в его лаборатории.
Изучение клетки в свое время вели десятки тысяч ученых. Цитология стала самой актуальной наукой еще сто лет назад, когда специалисты поняли, что сложность и загадочность клетки может привести в отчаянье самый мудрый, терпеливый и оптимистически настроенный ум. Постепенно клетка поддалась и перестала быть загадкой. От клеточного уровня ученые перешли к субмолекулярному и молекулярному уровню изучения живого. И только тогда ученые воочию увидели принципиальную разницу между физикой и биологией.
Физика - это наука о вероятностях. Биология - наука о невероятном. Это сказал еще знаменитый биохимик XX века Альберт Сент-Дьердьи. Он же сказал, что в живом организме становятся возможными реакции, которые кажутся физику невозможными и невероятными. Когда была вскрыта гробница Тутанхамона, оказалось, что за 3000 лет его завтрак не окислился. Такова физическая вероятность. Но если бы фараон воскрес и сам съел свой завтрак, то завтрак сгорел бы очень быстро. Такова была биохимическая вероятность. Сам фараон представлял собой очень сложную и высокоорганизованную структуру ядер и электронов, статистическая вероятность которой близка к нулю.
Лодий развивал идеи Сент-Дьердьи, глубоко оценив его мысль о статистической парадоксальности живого организма.
Природа и эволюция дали почти бессмертие роду и виду, ограничив индивид. Но в человеческом обществе индивид стал высокоинтеллектуальной личностью, которой трудно было примириться с биологическими границами своего бытия. Над каждым висел цейтнот. Каждому действительность напоминала о сроках. Но тут как бы раскрылись две действительности. Одна, физическая действительность, состояла как бы из действительного и возможного, утверждая закон вероятностей. Другая действительность, биологическая, состояла из действительного и парадоксального, казалось бы, невозможного.
Еще в конце XX века биологи столкнулись с противоречием в развитии науки о живом. С одной стороны, огромные успехи в раскрытии тайн генотипа, наследственности, всего, что связано с эволюцией рода и вида, с другой полная неудача в раскрытии загадки развития фенотипа, индивида, того, как осуществляется заданное в наследственности и "записанное" самой природой в нуклеиновых кислотах. Ученые бились над вопросом: как оплодотворенная яйцеклетка, бесформенный комочек протоплазмы может превратиться в человека? Как одна простая клетка может превратиться в великое множество специализированных клеток, составляющих организм человека?
И только в XXI веке ученые подошли к разрешению этой сложнейшей из проблем. Молекулярный и субмолекулярный уровень изучения малого и отдельного, объединенный с пониманием целостного организма, помог ученым разгадать загадку осуществления заданного наследственностью и хранящегося в устойчивости нуклеиновых кислот. Вот тогда-то Лодий пришел к дерзкой, поистине федоровской идее соединить родовое с индивидуальным, сделать индивид таким же бессмертным, как род.
7
- Нсу, - спросил Лодий, - что ты так смотришь на меня, словно мы на космическом вокзале? Я же не улетаю за пределы солнечной системы. Я всего-навсего только лечу в институт. Двадцать минут пути...
- Двадцать пять, Лодий.
- Ну двадцать пять. Это же не вечность.
Нсу пыталась примириться с временностью мужа. Иногда она думала, что он ее обманывает. Разумеется, он в тайне от нее побывал на субмолекулярном пункте, но хочет, чтобы она беспокоилась о нем. Ведь слишком спокойная, бестревожная любовь близка к равнодушию. Он хочет, чтобы она его любила и беспокоилась о нем. Ах, эти мужчины.
Лодий поднял руку и помахал ладонью. Затем он исчез.
Он был близко, близко и вместе с тем далеко. Двадцать пять минут пути. День в институте, и к вечеру он снова будет здесь, рядом со своей Нсу. Работа не отпускала его. Ольга взяла отпуск, чтобы отдохнуть в Заповедных лесах, где тропы никуда не ведут и люди забывают о деле. Он тоже собирался полететь вместе с ней, но тут возникли проблемы. Перед ним всегда возникали проблемы. Одну из этих проблем он решил, проблему жизни без смерти. Ну и что из того? Разве от этого изменилась сущность науки и научного развития - беспрестанные поиски? Разумеется, нет.
- Нсу, моя Нсу, - говорил он, - мы еще так мало знаем о живом.
- Даже теперь, когда победили смерть?
- Иногда мне кажется, что теперь мы знаем еще меньше. Особенно о человеке. Нсу, что я знаю о тебе?
- Все. Мои привычки, мой характер.
- Твой характер изменился. И ты, кажется, меньше стала меня любить.
- Почему ты так думаешь?
- Потому что ты, Нсу, уже другой человек. Ты смотришь на меня с высоты своей вечности. Как на временное существо. Что между нами общего? Ты переживешь Землю и увидишь, как будет гаснуть Солнце, а я исчезну через десять или двадцать лет.
- Но зачем же ты послал меня на субмолекулярный пункт?
- Я не мог сделать исключение для жены.
- Почему же ты сделал его для себя?
- Я боялся.
- Чего?
- До сих пор не могу дать себе в этом отчет. Я боялся себя. Мой характер не приспособлен для вечности. И кроме того, я опасаюсь, что люди обвинят меня, когда они поймут, что они потеряли...
- А что они потеряли?
- Приобретая, всегда что-то теряешь. Они потеряли единство с природой. Но они вышли из подчинения ее главному закону, они победили энтропию. Приобретение намного выше утрат.
- Ты противоречишь себе. Тебе изменила твоя безукоризненная логика... II кроме того, ты дезертир. Ты не захотел быть великаном... Я знаю, ты всегда ценил в людях слабость. Но зачем же ты реализовал свою идею, отдав ей столько сил?
- Не знаю. Слабость победила меня. Может, это временно. И мне удастся себя пересилить.
8
Редактор вызвал к себе в кабинет репортера Олега Нара.
- Ну? - сказал он.
Олегу Нару стало не по себе. В редакции всем было известно, не исключая автоматической курьерши, что слово "ну" не сулит ничего хорошего.
- Ну? - повторил редактор.
Олег Нар молчал.
- Я поручил вам написать заметку, предварительно поговорив с субмолекулярным биологом Лодием, а вы принесли мне фантастический рассказ. Для чего?
- Я хотел заглянуть в будущее.
- Почему?
- Потому что Лодий только приступил к работе и еще ничего не сделал. Он заявил, что проблему можно решить не раньше, чем через пятнадцать - двадцать лет.
- Ну, вот и написали бы об этом. Самая скучная и пресная истина ценнее красивой неправды.
- Вам не понравился мой рассказ? - спросил Нар.
- Какое мне дело до вашего рассказа! Мне не понравился ваш поступок. Что, если все репортеры вместо кратких заметок будут приносить длинные и причудливые рассказы? Уж не вообразили ли вы себя философом?
- Нет. Пока еще не вообразил. Я не философ, я писатель.
- Ну? - сказал редактор и посмотрел на репортера глазами холодными и абсолютными, как вечность.
- Да, кстати, как зовут вашу героиню!
- Ольга Нсу.
- Послушайте, зачем вам понадобилось такое странное имя? Не могли бы вы его переменить на что-нибудь более естественное, близкое к жизни? Что значит Нсу? Не имя, а пустой звук! Я уже не говорю о том, что не следовало выставлять напоказ самого себя и свою спину! Это нескромно, Нар. И нескромно выступать против идеи Лодия. Вы же репортер, а не философ.