Широки врата - Эптон Синклер 82 стр.

— Ромни. А как имя вашего друга?

«Альфред Помрой-Нилсон.» — Ланни произнёс его несколько раз и заставил официанта повторить его. Потом он спросил: «мы встретимся снова здесь?»

«Никогда на одном и том же месте», — ответил собеседник. Он назвал другую темную улицу рядом с домом другого гражданина, которого посещал Ланни. Очевидно, он знал много о том, что приезжий делал в городе. Он сказал: «Я дам вам знать, когда у меня будут новости, и когда мы снова встретимся. Теперь, если вы свернёте машину в переулок, я выскользну, а вы можете сдать машину назад, и это будет похоже, что вы разворачиваетесь».

Ланни сделал это, и в один миг человек исчез в темноте. Ланни поехал в отель, говоря себе, что пройдет мало времени, когда он узнает, был ли Хосе шпионом. Но потом он подумал: «Может быть, они поведут меня, или, может быть, они будут использовать меня, чтобы поймать кого-то другого». Роль секретного агента стимулирует воображение. Во всяком случае, воображение Ланни.

На следующее утро, когда Хосе принес на завтрак кофе с горячим молоком, апельсиновый сок, яйца и булочки, он прошептал: «Я думаю, что всё может быть устроено, сеньор, но это займет некоторое время».

Ланни ответил: «Я постараюсь занять это время».

У производителя колбасок была картина Пресвятой Богородицы, у которой была разрезана грудь, и на её кровоточащем сердце сидел голубь. Картина была похожа на испанский «примитив», и была по-настоящему примитивной в том смысле, что она была довольно грубо нарисована. Никто и никогда не слышал имя художника, но её хозяин настаивал на том, что он был известным художником, и хотел тысячу песет. Работа имела подлинное чувство такого рода, и Ланни подумал, что игуменья какого-нибудь монастыря в Саут-Бенде, штат Индиана, может принять её за подлинный примитив и заплатить тысячу долларов за неё. Ему не придется возиться с ней лично, потому что есть дилеры, которые специализируются в католическом искусстве. И даже если он выбросит картину за борт на пути в Нью-Йорк, то она окупит свою цену сейчас.

Он сделал покупку, и предложил чек на свой банк в Каннах, вызывав тем самым большую тревогу в душе создателя chorizos. Ланни согласился в письменной форме, что картина не станет его собственностью, пока чек не будет оплачен. Что, конечно же, стало ему прекрасным оправданием для пребывания в Касересе на некоторое время. Все узнали о сделке в течение нескольких часов, и это вызвало переполох в душах других коллекционеров Богородиц. В качестве любезности и доказательства дружбы, колбасный джентльмен разрешил Ланни повесить картину в своем гостиничном номере на это время. И это произвело отличный эффект на горничную, который была слишком благочестивой. Каждое утро, прежде чем она убрать кровать Ланни, она крестилась перед святым изображением. Этим дипломатическим действием Ланни обратился сразу к двум элементам испанского характера, религиозному и мирскому, один раз для всех опровергнув изречение о том, что никто одновременно не может служить Богу и Маммоне.

На третье утро Хосе прошептал: «У меня есть новости, сеньор. Ваш друг там».

— Он здоров?

— Так же, как вы могли бы ожидать, он получил ваше сообщение. Встретимся в условленном месте.

Была дождливая ночь, и, видимо, хромой официант долго шёл по городу, он весь вымок и немного дрожал. В машине у Ланни был плед, и он завернул его в него, нельзя, чтобы тот заболел пневмонией сейчас.

Он быстро рассказал свою историю. До прихода республики он работал транспортным клерком у одного из торговцев шерстью в городе и столовался в одной рабочей семье. Дочь этой семьи была замужем за человеком, который доставлял грузы в казармы, где были заключены узники. Хосе навестил ее и рассказал ей хорошо придуманную историю о своём кузене, уехавшем в Англию и ставшим слугой в богатой семье. Хосе только что получил от него сообщение, говорившее, что сын этой семьи, летчик, был заключенным в Касересе. И тот, кто готов помочь этому несчастному молодому человеку, мог бы заработать щедрую сумму денег.

«Я сказал ей», — сообщил Хосе — «что это сообщение было спрятано в коробке с лезвиями от безопасной бритвы, которую мой двоюродный брат прислал мне из Англии. Случилось, что у меня есть бритва с надписью „Шеффилд“. Я купил её в Саламанке некоторое время назад, и поэтому никто не сможет опровергнуть мою историю. Вы видите, что эта история защищает вас, как я и обещал».

«Да», — сказал Ланни; — «Хорошо придумано. Скажите мне, эта женщина набожна?»

— Если бы она была такой, я бы к ней не подошёл. Она любит деньги и копит их, поэтому достаточно безопасно давать деньги ей. Ее муж заплатил кое-что одному из охранников.

— А что если эта женщина лжет, или что охранник лжет женщине?

— Я знаю эту женщину, сеньор. В старые времена мы были несколько, как вы могли бы сказать, интимно близки, и это определяет понимание на будущее. Я думаю, что она говорит мне правду, и у нее есть на это все основания, потому что она имеет надежду, что получит больше денег. Вы понимаете, сеньор, в такие времена, как эти, женщина, которая имеет детей и видит рост стоимости еды и не знает, какие бедствия могут постигнуть ее город, будет счастлива, иметь что-нибудь под кирпичом в своём очаге, даже если это только бумага, и ход войны может сделать её бесполезной.

«А как насчет охранника?» — спросил американец.

— Охранник, также, надеется на большее количество денег. Всё, что он должен был сделать, очень просто. Не большой риск, стоять снаружи двери камеры и прошептать слово Ромни в ухо заключенного. Если Сеньор желает заплатить немного больше денег, мы сможем, возможно, получить записку от вашего друга. Я полагаю, вы знаете, его почерк. Было бы большим риском для него подписать своё имя.

— В этом нет необходимости. Он знает, о чем писать, чтобы я всё понял. Сколько денег, нужно?

— Еще столько же, сеньор.

— Я хочу, чтобы вы взяли часть себе.

— Сеньор, я не святой, но в это страшное время мы, испанцы, должны выбрать одну из сторон. Хромой человек не может бороться за свое дело, но когда представился такой шанс, как этот, он может чувствовать, что он так же хорош, как и любой солдат. У меня есть своя гордость, вы видите. Я не мог жить на этой земле и быть без неё.

— Вы считаете, что я не могу ничего сделать для вас?

— Сеньор, у вас есть дом, и, наверное, там есть люди, которые обслуживают вас. Я хотел бы служить вам и вашим друзьям, чем тем людям, которые селятся к местечковой гостинице либо в военное или в мирное время. И я подумал, что если я смогу доказать вам, что я честный человек, то когда-нибудь вы могли бы дать мне работу, и я мог бы жить в таком месте, где я не должен ёжиться от страха каждый раз, когда независимая идея приходит мне в голову. Я не могу поехать с вами, конечно, но когда-нибудь мне, возможно, удастся совершить поездку, если бы я только знал, что какой-то добрый человек дал бы хромому работу, которую он мог выполнить. Я знаю достаточно французский, чтобы подавать пищу, и я мог бы легко его улучшить.

«Это хорошо сказано, Хосе, и мы договорились. Я дам вам запомнить другие слова, чтобы вы знали место, где я живу, Жуан-ле-Пен, на Французской Ривьере. Но это не испанский Хуан, и не французский, а провансальский, который сродни вашему каталонскому. Вам лучше не записывать, а хорошо запомнить». — Ланни научил его, как пишется и произносится загадочное иностранцам слово: Жу-ан-лё-пен, первая буква мягкая, как по-французски, и «н», в нос, насколько это возможно. — «Все, что вам нужно сделать, это добраться до Марселя, а затем отправится на восток, на автобусе». Это слово известно, на испанском и французском языках.

Так получилось, что на следующий день вечером, когда Ланни заказал бутылку минеральной воды, пришла весточка от его друга, в виде крошечного бумажного шарика, оказавшегося в его руке. Шарик, когда его развернули, содержал три латинских слова: «Bella gerant alii». Только пятнадцать букв, но для внука Оружейных заводов Бэдд они служили целой кодовой книгой. Они представляли собой часть стиха поэта Овидия, а стих представлял собой своего рода подпольную шутку относительно семьи Бэддов еще со времен мировой войны, прежде, чем родился Альфи. Этот стих процитировал Ланни пожилой швейцарский дипломат, давно отошедший к отцам своим. — «Пусть другие ведут войны!» Эти слова были похожи на письма Робби Бэдда из Коннектикута своему сыну в Жуане, убеждавшие сына сохранять нейтралитет в войне, и поясняя, что на протяжении поколений роль Бэддов состояла в производстве и продаже оружия, но не в его применении.

«Пусть другие воюют, вы занимаетесь любовью», — так писал древний римский поэт. Столетие или два назад некоторые острословы в Европе перефразировали этот стих по поводу успеха императрицы Марии-Терезии в расширении ее владычества, путём заключения браков своих сыновей и дочерей. «Пусть другие ведут войны! ты, счастливая Австрия, заключай браки». Ланни, всезнайка, в то время только шестнадцати лет, думал, проявить остроумие, написав: «Пусть другие ведут войны! Вы, счастливые Бэдды, делайте деньги». Его отец шутку не оценил, но сэр Альфред и Рик, и на протяжении многих лет цитировали этот стих как остроту против непопулярных производителей оружия, или, как их называли, «торговцев смертью». Альфи в свою очередь проявил себя всезнайкой, и теперь стих служил также кодом. Возможно, в нём есть двойное значение? Не говорит ли молодой пилот лучшему другу своего отца: «Вытащи меня из этой грязи, и я вернусь и угомонюсь в колледже Магдалины»?

Заговорщики договорились о месте встречи. Они сидели в автомобиле, как и раньше, и Ланни прошептал: «Это было послание от моего друга. И теперь мы должны найти какой-нибудь способ, чтобы вытащить его из Испании».

Он почувствовал, как другой дрогнул. — «Но, сеньор, это безумие!»

— Это может показаться на первый взгляд, Хосе, но это то, зачем я сюда приехал, и я надеюсь на вашу помощь.

— Но это не лезет ни в какие ворота. Стены башни несколько метров толщиной. Внутри и снаружи охранники все время несут службу, и они вооружены.

— Но они люди, и каждый из них имеет свои слабые стороны. Мы должны найти одного из них, с кем мы сможем иметь дело. Заключенные действительно иногда бегут.

— Но, сеньор, даже если вы смогли бы вытащить своего друга из башни, как вы сможете вывезти его из Испании? Все дороги охраняются, и после того, как будет дан сигнал тревоги, они позвонят в каждый город, и каждый автомобиль на дороге будут обыскивать.

— Необходимо, чтобы мы вытащили его в ночное время, и так чтобы его не хватились до утра. Это даст мне достаточно времени, и я выполню остальную часть задачи.

— Но вы просите невыполнимые вещи! Тюрьмы так небрежно не работают.

— Послушайте, друг мой, и пошевелите мозгами. Помните, что те, кто охраняют тюрьмы, люди, как и вы. Они иногда спят, они иногда ленятся, они любят выпить и они волочатся за красивыми женщинами, которые улыбнулись им. Они знают, что все удобства и удовольствия зависят от денег, и что хорошо иметь их в юности, в старости и все время между ними. Не тратьте свое время на подсчёт толщины стен, мы не будем подкапываться под них или взорвать их. Мы должны найти кого-нибудь, кто откроет двери для нас.

— Такой человек будет расстрелян через несколько часов, сеньор, и он знает это.

— Позвольте мне сказать вам, что я думал об этой проблеме большую часть своего времени в течение месяца, и у меня в голове есть сотни различных планов. Чтобы рассказать обо всех, мне потребовалась вся ночь. Вы говорите, что муж вашей бывшей novia поставляет товар в казармы. Он въезжает во двор?

— Да, сеньор, но всегда днем, никогда ночью.

— Он вывозит что-нибудь из казарм, скажем, пустые коробки, хлам или мусор?

— Я не знаю, сеньор.

— Тогда вы видите, что есть много вопросов, которые вы могли бы задать. Знаете ли вы, там стирают белье на месте, или его вывозят?

— Я сомневаюсь, сеньор. Но если да, то не очень много.

— Одной большой полной корзины в конце месяца может быть достаточно. Я не предлагаю спасать всех заключенных в башне.

— Сеньор, пожалуйста, говорите осторожнее, я прошу вас!

— Хорошо, но не возражайте, если я иногда шучу, потому что это наш американский обычай. Глубоко в своём сердце я, может быть сильно испуган. Но так как я решил выполнить эту задачу, я не допущу страха даже в себе. Вы понимаете, как это?

«Si, Señor; los americanos son una gente milagrosa». — Ланни не знал, что означает последнее слово, но предположил, что оно было «чудо», и это было то, что он хотел прямо сейчас. Простое старомодное чудо — Иисус Навин со своей трубой, чтобы обрушить гранитные стены несколько метров толщиной, или ангел с огненным мечом, чтобы скомандовать тюремщикам раскрыть все двери.

С осторожностью и тактом Ланни заманивал калеку, находящегося в состоянии патологического страха, в обсуждение и анализ различных планов вызволения Альфи из тюремной башни. Американец особенно интересовался, что делают с умершим заключенным. Кладут ли его в гроб, или же просто сваливают его в телегу и везут на кладбище? И когда это делается днем или только ночью? Осматривает ли покойника врач, или же они проверяют смерть пулей? Есть ли у них специальный похоронный катафалк, или же они используют все, что есть под рукой? Все эти вопросы были важными. Но Хосе не смог настоять, что получение ответов на них займет много времени. Ланни сказал: «Может быть, просто найти какого-нибудь из охранников, у кого есть девушка, которая хочет денег».

Он спросил о казнях. По этому вопросу официант был лучше информирован. Испанцы увлечены идеей смерти, с которой на протяжении веков они сохраняли знакомство. Историю ужасов тюремной башни рассказывали шепотом на каждой кухне города. Постоянно привозили новых заключенных, и, видимо, существовала практика держать общее количество постоянным, поэтому регулярно проводился отсев. Никто не знал, на каком основании проводился отбор. Но в полночь слышался звон колокола, это священник прихода исполнял свои обязанности. Слышались шаги в коридорах, а затем похоронный звон колокола. Это была церемония спасения души любого смертника, который претендовал быть верующим. Церемония не выполнялась оптом, а должна была быть повторена отдельно для каждого и для каждой такой души. Слышали, как отпирались двери и снова запирались. Это может продолжаться довольно долгое время, в зависимости от того, сколько верующих было среди обреченных. Вы слышались крики и стоны. Иногда люди впадали в истерику. Другие вели себя вызывающе и кричали: «Да здравствует Республика». Ужасная история, на ней не будет подробно останавливаться тот, кто планировал сунуть свою голову в эту ловушку.

У Ланни была идея, что Альфи может быть предупрежден заранее и проскочит в группу осужденных, а затем выскользнет оттуда, либо на кладбище, либо во время загрузки телег. Дрожащий Хосе, уже видящий себя в телеге, настаивал, что это было немыслимо, потому что в расстрельной команде было всегда много солдат, и всех их купить невозможно. — «Кто-нибудь предаст нас, сеньор, и будет помогать в расстреле остальных».

«Успокойтесь», — сказал Ланни. — «Мы раскинем нашими мозгами и докажем, что они лучше, чем у солдат». Он подождал несколько минут, а затем начал:

«Позвольте мне рассказать вам о моем доме, Хосе. Это прекрасное поместье на Мысе Антиб. Из лоджии видно ярко-голубое море и, как садится солнце за красными горами. Я жил там с тех пор, как себя помню, и мы никогда не знали никаких проблем или опасности, если не считать того случая, когда я увидел подводную лодку, высадившую шпиона на берег во время мировой войны. С тех пор, как я помню, наш дом управляется женщиной из Прованса по имени Лиз. Она начала поварихой, и потому, что она была способной и преданной, постепенно дошла до должности, своего рода управляющего. Теперь она очень стара. И кто-то должен будет занять ее место. Вы могли бы служить в качестве дворецкого. И когда вы доказали бы свои способности, то могли стать управляющим. Моя мать проводит много развлекательных мероприятий, но там есть много слуг, и никто из них не перегружен. Кроме того, это интересно, потому что там бывают многие известные люди. Как вы думаете, вы хотели бы иметь такой пост?»

— Я думаю, что я не хотел бы ничего лучшего в мире, сеньор.

— Важно, чтобы вы поняли, что Франция является свободной страной. В ваше нерабочее время вы можете отправиться в Канны и присутствовать на открытом собрании по любому вопросу, который вас интересует. Если у вас есть мнение, то вы можете свободно выразить его, и вряд ли за вами будет шпионить полицейский агент, и кто-то донесёт на вас.

— За это стоит крупно рисковать, я признаю, сеньор.

— Мы все сейчас должны рисковать, Хосе, потому что это единственный способ, как может выжить свобода. Если вы поможете благородному молодому человеку бежать и спасти ему жизнь, вы не только заслужите благодарность двух семей, но вы также ублажите вашу испанскую гордость. Вы были бы в ладах с вашей совестью, что является более редкой роскошью, чем всё остальное.

«Сеньор», — сказал хромой официант, — «Я решил помочь вам и вашему благородному юному другу. Но вы должны знать, что, то прекрасное место, которое вы мне предлагаете, только часть в моем решении».

Ланни усмехнулся. «Amigo mio», — сказал он, — «человеческая душа сложна, и может иметь более одного мотива. Задумайтесь, что когда-нибудь в будущем, когда вы будете сидеть в кафе, прихлёбывать вино и читать новости, вам будет приятно вспомнить, что вы были когда-то героем. Вы можете рассказать парню за соседним столиком, как вы спасли жизнь внуку английского баронета, и как баронет подарил за это вам золотые часы с вашим именем на них. Кроме того, среди полных и грудастых провансальских девушек, которые приходят работать в доме моей матери, вы найдете одну, чтобы она стала вашей женой, а ваша история будет радовать ее, особенно когда я удостоверю, что это правда».

«Si, si, Señor», — сказал человек, подвергшийся многим искушениям.

Глава тридцать первая. Не получит без борьбы[176]

Ланни уже сейчас заставил волноваться часть зажиточного населения Касереса. Пять человек среди них обладали тем, что они объявили работами старых мастеров, и вели переговоры с искусствоведом по этому поводу. Каждый из них назвал высокую цену, и теперь переживал болезненный процесс их снижения. Каждый из них знал о других и зеленел от зависти при мысли о возможности их успеха. Но все делились друг с другом своими надеждами и опасениями, потому что действия американского мультимиллионера были вне их понимания, и каждый надеялся получить некоторые новости в обмен на то, что он рассказывал.