Чудовище тонуло. Из взбаламученного, покрытого лопающимися пузырями болотного газа «окна» выставлялась только мучительно вытянутая, исполосованная когтями шея с разинутой пастью да судорожно скрюченная кисть.
«Оом-мо-хыыыы», – вырывался из пасти почти человеческий стон.
Рядом, на кочке сидела Мурка и внимательно наблюдала за гибнущим вурдалаком.
– Ты едва не опоздала, девочка, – пробормотал я окровавленным ртом и облегченно улыбнулся.
Мурка неодобрительно скосила на меня глаз.
– Отличная работа! – победоносно заорал Рыков. – Иди сюда, я обниму тебя, Родька!
– С гребаными упырями обниматься… – пробормотал я.
Он услышал и захохотал. Потом резко оборвал смех и повторил, заботливо и душевно, как добрый доктор Айболит, выговаривая слова:
– Подойди, Раскольник. Ты же кровью истечешь. А я запросто остановлю кровотечение. Подойди ко мне.
И вновь тело перестало слушаться разума; ноги сами собой понесли меня к проклятому нетопырю. Глаза залило кровью из ран на лбу, я не видел, куда ступаю, спотыкался, скверно ругался во всю глотку, но шел. Наконец, приблизился. Он сказал: «Замри, мальчик» – и принялся вылизывать мое лицо горячим, мокрым толстым язычищем. Начал со рта и бороды.
– Меня сейчас вырвет, – предупредил я, когда Рыков оставил в покое мои губы и взялся за глаз.
– Перетерпишь, – приказным тоном сказал он, ненадолго прервавшись. – Иначе заставлю сожрать все, что попадет на меня.
Пришлось терпеть. Зато, когда он закончил эти омерзительные процедуры, рожа моя стала как новенькая. То есть, возможно, на ней и остались язвочки от челюстей пиявок, но боль прошла совершенно. И кровь больше не сочилась.
– Круто, – сказал я, ощупав лицо. – А геморрой не лечите?
– Лечу. Горячей кочергой, – сообщил Рыков, с любовью поглядывая то на меня, то на Ирину. Но чаще всего на рюкзачок. – Осталось решить вопрос с докучливым лейтенантиком. Почему-то он все еще не утонул. Может, упихнуть его палкой? Или пальнуть в глотку из ружья? Чем у тебя заряжены патроны, Родя? «Нарциссами»?
– Как выяснилось, вы вообще живучие твари, – сказал я. – Поэтому у меня есть предложение получше.
– Граната! – весело воскликнул Рыков. Настроение у него было замечательное. – Но где же она?
Я мотнул головой:
– Сунул в рюкзак, когда его Ирине передавал. Надо было освободить руки для ружья. Повернись-ка, красавица.
Ирина, все еще безмолвная и заторможенная, будто сомнамбула, медленно повернулась. Когда подполковник понял, что я собираюсь сделать, было уже поздно. Упершись левой рукой между лопаток Ирины, правой я с силой дернул рюкзачок на себя. «Липучки» на лямках расстегнулись. Я отпрыгнул назад.
– Стой! – жутко закричал Рыков.
– Мурка, – скомандовал я.
Росомаха, давно уже подкравшаяся сзади, сшибла подполковника на землю. Затем коротким, точным ударом лапы хлопнула его по затылку.
– Это предупреждение, – сказал я. – Не вздумай проверять ее реакцию, подполковник. Переломать упырю шейные позвонки для нее легче, чем для тебя – вылизать мой глаз. Поверь, знаю, что говорю.
И все-таки отходил я с опаской. По пути подобрал шашку, обтер о штаны, сунул в ножны. Затем, прыгая с кочки на кочку, подобрался к никак не желающему окончательно утонуть Чичко. Осторожно подсунул под когтистые пальцы рюкзачок с Книгой Рафли. Пальцы судорожно сжались, дернулись – и вурдалак, будто только того и дожидался, ухнул в трясину целиком. Лишь на месте широко разинутой пасти закрутилась воронка жидкой грязи.
В эту воронку я и метнул гранату. Изо всех сил рванулся обратно, прыгнул, закрывая голову руками, вжался в мокрую траву и почувствовал, как вздрогнула земля. На спину и затылок упало несколько ошметков грязи.
Рыков зарыдал в голос, словно единственного ребенка потерял.
Я встал, развернулся. На взбаламученную поверхность болота поднимались пузыри.
– Вот теперь действительно все, – тихо проговорил я и крикнул: – Мурка, девочка, отпусти подполковника. Его время еще не наступило. А ты, Рыков, не забывай наш договор.
– Какой договор, гаденыш? – всхлипывая, провыл тот. – Книгу-то ты уничтожил.
– Зато жизнь тебе сохранил, ночной. Если это можно назвать жизнью. И жену. Если это можно назвать женой. Пошли, Мурка.
На земле валялись противосолнечные очки с синими стеклами. Одна дужка была погнута. Сначала я хотел наступить на них, но потом раздумал и перешагнул.
Уже заведя машину, вспомнил, что мой боевой плащ так и остался валяться на болоте. Возвращаться за ним жутко не хотелось.
Я и не стал.
* * *Возле коллективного сада № 16 меня поджидали.
– Здравствуй, Родион, – сказала «разведенка» Лилия, закрывая зонт. Должно быть, она находилась тут долго, потому что дрожала буквально как цуцик. – Я за шампанским. Мой выигрыш, помнишь?
– Садись, – пригласил я ее в машину.
– Зачем? Сто метров и пешком пройду. – Она направилась открывать ворота. – А тебя тут какой-то старичок спрашивал. Горбатый, с железными зубами. Ласковый такой. Просил передать, чтобы ты не волновался по поводу потери какой-то книжки. Она, мол, там и лежит, куда вчера прибрали. А тебе он хорошо сделанную фальшивку подсунул.
От такого известия меня сначала взяла оторопь, потом нахлынул гнев… а потом я расхохотался. Ну, Игнатьев, ну и ловкая же сволочь! Вот уж кто и рыбку съел, и на колючее деревце взгромоздился без потерь.
Пока я ржал над собой и двумя высшими, которых без труда обманул старенький беззубый инвалид, ворота распахнулись.
Лилия держалась за створку и ждала, когда я въеду.
– Слушай, Лилька, – сказал я минутой позже, ведя «УАЗ» рядом с нею. – А что, если часть шампани мы с тобой сейчас выдуем? У меня ананас имеется и шоколад.
– Ты же не любишь шампанское, – удивилась она. – Бабский напиток. Лимонад.
– Приоритеты меняются, – сказал я. – Хочется мне, Лилька, в Париж съездить. Пока садово-огородный сезон не закончился, сторож тут не особо нужен. В крайнем случае Мурочка постережет. А во Франции ведь ничего, кроме шампузо, не наливают.
Лилия усмехнулась.
– И знаешь что… – Я заглушил машину и посмотрел ей прямо в глаза. – Поехали вместе, а?
– Разыгрываешь, – проговорила она глухим от обиды голосом.
– Да нисколько, – сказал я, привлек ее к себе и поцеловал.
Мурка ткнула меня башкой в бок и одобрительно рыкнула.
Часть вторая Вы
Вурдалака я притянул к осине обычной стальной проволокой. Пяток мотков вокруг шеи, по парочке на локти и кисти рук, а также на колено правой ноги. Левую привязывать не было смысла, удар Муркиной лапы оторвал толчковую конечность гада почти по самый пах. Из места разрыва торчал обломок красноватой, будто проржавевшей кости, капала гнилая жижа. И при этом ночной все еще не сдох, хотя не был даже «сержантом». Обычная падаль самого низкого ранга. Это показалось мне очень и очень странным. Обычно они испаряются от значительно менее жутких травм. Феномен повышенной жизнестойкости следовало хорошенько изучить. Поэтому и появились в судьбе упыря осина, проволока и наше с Муркой пристальное внимание.
Я закончил строгать подобранную с земли сухую ветку и сильным ударом вогнал заостренный конец в ухо нашему подопытному. Уродливая башка дернулась, безгубый рот приоткрылся, из глотки раздалось еле слышное шипение. Запах разложения усилился. Я отступил на шаг и отвернул лицо в сторону. Мурка опустила голову к земле и совершенно по-человечески прикрыла морду лапами. Однако ожидаемого выброса тухлого пара опять не случилось. Упырь не слишком энергично подергался и затих.
– Вот ведь! – удивленно сказал я. – Вот ведь, вот ведь…
Других слов у меня просто не нашлось. Осиновый кол – ну пусть не кол, колышек – в черепушке, а эта дохлятина только лениво шипит. Может, на нее и солнечный свет не действует? Впрочем, это мы скоро проверим. Светает.
Мы приняли это чудо природы возле городского приюта для беспризорных животных «Трезор». Одиночки-низшие, не отчаявшиеся еще до такой степени, чтоб нападать на людей, рано или поздно объявляются в тамошних окрестностях. Ночью приют не охраняется, да и внезапно погибшие собаки или кошки никого не удивляют и не расстраивают. Скорей наоборот – меньше возни с усыплением. Мало кто знает (это не афишируется), но бродячих животных держат в приюте не дольше месяца. Если за это время не отыскался старый хозяин или не образовался новый, зверушку без лишних эмоций отправляют в мир иной. Бюджет приюта не резиновый, а свежие постояльцы прибывают постоянно. Без перерывов на выходные и праздники.
В «Трезоре» работает одна тетка из нашего садоводческого товарищества. Если внезапные ночные смерти питомцев становятся чересчур частыми, она мне сообщает. В этот раз упырь жировал на дармовой кровушке долго – всю неделю, которую я провел в Париже с Лилей.
(Неделя эта оказалась легкой, радостной и чрезвычайно приятной, но почему-то после возвращения домой у нас ни разу не возникло желания встретиться. Даже перекинуться словечком по телефону. Похоже, мы пресытились друг другом. Так же, как мороженым и шампанским.)
Взять упыря оказалось чрезвычайно просто. Был он каким-то сонным и неагрессивным. Когда я вошел в приютский двор, он тупо дергал сетку вольера, в котором содержалась только что ощенившаяся дворняга. Гвозди уже начали разгибаться, но еще держались. Обычно у вурдалаков хватает соображения справиться с задвижкой, а у этого, как видно, мозги сгнили полностью.
Свежеиспеченная мамаша, мелкая собачонка с одним глазом, была настроена защищать потомство. Скалилась и яростно лаяла. Вообще, вой, визг и лай стояли оглушительные. О вонище и говорить нечего – в «Трезоре» и так-то запахи крепкие, а тут… От ненависти и страха многие звери попросту обделались. Наверное, поэтому дохляк не заметил нашего с Муркой появления. Я набросил ему на шею проволочную петлю на длинной палке, какой орудуют ловцы собак, и поволок прочь. Он предпринял вялую попытку вырваться, однако со мной не забалуешь. Дальше он шел покорно и безмолвно. Менее опытному истребителю это, может, и показалось бы странным, ну а я навидался всякого.
Я отвел его от приюта метров на двести и кивнул Мурке:
– Давай.
Росомаха сделала быстрый выпад передней лапой. Оторванная нога упыря закувыркалась в воздухе. Однако дальше ничего не произошло. Дохляк просто повалился наземь, где начал извиваться, как разрубленный червяк, но не испарился. Хоть и должен был. Да просто обязан!
– Охренеть, – сказал я. – А ну-ка…
Положил орудие собачатника на землю, прижал шест ногой, чтоб тварь не вскочила, и саданул ножом в тощую спину. Нож провалился, будто в трухлявый пень – вновь безрезультатно. После этого, собственно, я и решил заделаться естествоиспытателем. Отбуксировал упыря поглубже в лес – он то скакал за мотоциклом на трех конечностях, то волочился на пузе – и привязал к осине.
Увы, полноценного эксперимента так и не получилось.
От стоящего неподалеку «Урала» послышалась музыка. Что-то вроде музыки. Мэнсоновская «They Said Hell's Not Hot», искаженная динамиком мобильного телефона. Эта мелодия у меня стоит на вызов от куратора из МЧС. Агрессивные аккорды сразу настраивают на нужный лад.
– Прикинь, не такая здесь глушь, как мы считали, – сказал я Мурке. – Постережешь красавца, пока я беседую?
Росомаха приподняла верхнюю губу, показав ряд зубов. Постережет.
Я рысцой добежал до мотоцикла, вытащил лежавшую в коляске телогрейку и достал из кармана трубку.
– Слушаю, Алиса Эдуардовна.
– Где вы, Родион? – недовольно спросила куратор. – Битый час торчу возле вашего дома. Всех окрестных комаров накормила досыта.
Комары. В середине сентября. Ну-ну.
– Здесь недалеко. В лесочке. Зверушку свою выгуливаю. – Знать о моей самодеятельности ей было вовсе не обязательно. – Она у меня жаворонок. Рано просыпается.
– Господи ты боже мой! Пора бы вам избавиться от нее.
Старая песня. «От вашей хищницы одни неприятности, люди ее боятся до усрачки» – и так далее. Мне на эти разговоры плевать. Во-первых, мне, наверное, единственному в мире, посчастливилось найти общий язык с росомахой. Во-вторых, она отменно уничтожает упырей. Ну и главное – я просто люблю эту злющую скотину с чудовищно дрянным характером. Не как хозяин, как друг.
– Алиса Эдуардовна, у вас ко мне какое-то дело? Или вы звоните в пять утра, просто чтоб рассказать об опасности дрессуры диких животных?
– Разумеется, дело, – раздраженно отозвалась она. – Немедленно приезжайте ко мне. У нас крупные неприятности.
– Что-то я не понял. Вы около моего дома или все-таки у себя? – поинтересовался я невинно.
– Мне не до шуток, Раскольник! – завизжала Мордвинова. – Мигом в Управление! Да не вздумайте притащить с собой свою зверюгу. Самолично ее пристрелю.
– Рискните здоровьем, – огрызнулся я, но она уже дала отбой.
Лесба несчастная. Видать, здорово начальство ей вдуло, раз на меня голос повысила. Впервые, между прочим. Интересно, что там приключилось?
– Мурка, мне надо ехать. Прямо сейчас. Жаль, конечно. Хотелось бы еще пообщаться с нашим семижильным дружком. Как можно более тесно.
Я бросил на пленника кровожадный взгляд. Тот медленно, с натугой вращал головой, словно намеревался перепилить шею о проволоку. Торчащая из уха ветка придавала ему сходство с биороботом инопланетной цивилизации. Крайне недружелюбной цивилизации, имеющей эстетику, кардинально отличную от земной.
– Ты тут закончи, ладно? Если не хочешь мараться сама, дождись солнышка. И вот еще что… к городу сегодня не приближайся. Да пребудет с тобой ярость.
Росомаха глядела на меня исподлобья, и было абсолютно неясно, что у нее на уме. Как всегда. Только хвост слегка покачивался. Буду считать, что это – хороший знак.
Едва я успел вставить ключ в замок зажигания, как со стороны осины послышалось сдавленное рычание и тяжелые, мокрые удары.
Эх, не видать упырю рассвета.
* * *
Отдел «У» располагался во втором корпусе областного Управления МЧС. Напротив, через площадь с памятником первому космонавту Земли, возвышалось здание администрации Гагаринского района города. В некотором отдалении слева и справа начинались престижные жилые районы, к которым от площади вели красивые аллеи, заключенные между автомобильными дорогами.
Проигнорировав знак «Только для служебных машин», я припарковал мотоцикл рядом с «форрестером» Мордвиновой. Кроме того, там находился дежурный «форд» чрезвычайников, бронелимузин какого-то шишки да микроавтобус охраны. Видимо, на этих тачках и привезли звездюлей моей кураторше. Рядом с микроавтобусом курил хмурый парень в черной униформе. Мы обменялись изучающими взглядами, и я пошагал к входу.
В здании было пустынно, однако освещение горело не дежурное, а полное. Вахтер меня хорошо знал, однако потребовал предъявить пропуск.
– Нету, – сказал я.
– Тогда не пущу. Покиньте помещение.
– Кончай дурака валять. Позвони Мордвиновой. Скажи, Раскольник пришел.
Он нехотя набрал двузначный номер.
– Алиса Эдуардовна, тут к вам посетитель. Без пропуска. Да, да… Но ведь без пропуска… Понял. Хорошо, Алиса Эдуардовна.
Трубка бережно, будто хрустальная, легла обратно на телефон.
– Проблема решена? – спросил я.
– Входите, – процедил он. – По коридору налево. Пройдете до конца, увидите заглубленный переход в корпус номер два…
– Знаю.
– …В корпусе номер два подниметесь на второй этаж, – продолжал бубнить вахтер, – комната двести семнадцать. Мордвинова Алиса Эдуардовна вас ждет.
Для кого он это говорит? Не для меня точно. Я обернулся. Давешний парень в черном смотрел на нас сквозь приоткрытую стеклянную дверь.
– Все в порядке! – прокричал вахтер. – Это внештатный сотрудник. У него назначено!
Чувствуя себя объектом пристального внимания, я прошел через вертушку, выполнил все инструкции вахтера и уже через несколько минут был в кабинете куратора.
– Как же долго вы добирались, – устало сказала Мордвинова.
Она разместилась не за рабочим столом, а на диване. Рядом стояла тумбочка, на ней – чайник и вскрытая упаковка маковых сушек. Кураторша пила из тяжелой темной кружки что-то горячее.
– Хотите кофе? Правда, у меня только растворимый и без кофеина.
– И без сахара, наверное.
– Будете смеяться, но совершенно верно, без сахара. Зато есть фруктоза.
– Обойдусь. Давайте ближе к делу.
– К делу так к делу. Присаживайтесь, Родион. Беседа будет долгой.
Я прошагал к столу и устроился в кураторском кресле.
* * *Километрах в ста от нашего города имеется село Шилово. Довольно большое, с животноводческим комплексом, цехом по переработке молока и тепличным хозяйством. Располагается село в живописном месте, окружающие леса богаты дичью, а река – рыбой. Неудивительно, что многие состоятельные люди области обзавелись там дачами. В том числе – областной министр здравоохранения, тамошний уроженец.
Кроме чисто дачного интереса были у министра в селе Шилове и другие. Владелец тамошнего животноводческого комплекса и всего остального приходился министру личным другом и деловым партнером. По официальным данным, доля министра в шиловском хозяйстве составляла двенадцать процентов. По неофициальным – больше половины. Поэтому, когда месяц назад коровки на ферме вдруг начали болеть и худеть, министр не на шутку встревожился. А когда на прошлой неделе принялись активно дохнуть, рассвирепел.
Сначала веселую жизнь устроили ветеринарной службе. Взбодренные добрым словом министра, ветеринарные коновалы живо привили коровок всеми средствами, которые были в наличии. Медицина не помогла, падеж продолжался. Вторая порция чиновничьего гнева оказалась мощнее раза в два, поэтому спровоцировала помимо простейших манипуляций со шприцами еще и мозговую деятельность. Какой-то умник вспомнил аббревиатуру МЧС и фамилию Мордвинова.