Через пять минут они уже звонят в дверь дяди Берглунда. У Мадикен от быстрого бега снова потекла из носа кровь, и дядя Берглунд, встретив ее в дверях, даже отшатнулся от ее страшного вида.
— Что за страсть такая? — говорит он. — Никак ты с кем-то сражалась?
— А что? Разве заметно? — спрашивает Мадикен.
— Заметно, — говорит дядя Берглунд, и это сущая правда.
Нос у Мадикен покраснел и распух, как картофелина. Ее даже трудно узнать, потому что она совсем на себя не похожа.
Дядя Берглунд ведет девочек в свой кабинет.
— Я ведь думал, что лечиться ко мне придет Лисабет. По крайней мере, мне так сказала ваша мама.
— А что, мама вам звонила по телефону? — спрашивает Мадикен с тревогой в голосе.
— Звонила. И всего лишь три раза, — отвечает дядя Берглунд.
— Ой! — вскрикивает Мадикен.
— Ой! — вскрикивает Лисабет.
— Мама не знала, куда вы подевались, — говорит дядя Берглунд. — Она уже беспокоилась, живы ли вы вообще.
— Да уж живы, конечно, — бормочет пристыженная Мадикен.
Дядя Берглунд усаживает ее на стул и засовывает ей в обе ноздри толстые ватные тампоны. Лисабет смотрит на нее и заливается хохотом.
— С ума сойти, Мадикен! — говорит она. — Ты стала как улитка. Вон у тебя белые рожки торчат.
Но после этих слов Лисабет замолчала, потому что подошел дядя Берглунд и полез ей в нос маленькими смешными крючочками. Это было не больно, но ужасно щекотно. Сначала он полез в правую ноздрю, потом в левую, потом опять в правую.
— Припомни, пожалуйста, в какую ноздрюльку ты засунула горошину! — просит дядя Берглунд.
— Вот в эту, — говорит Лисабет и показывает на левую.
Дядя Берглунд еще раз сует ей в нос свой крючок и вертит туда и сюда, так что Лисабет становится совсем невтерпеж от щекотки.
— Чудеса, да и только! — говорит наконец дядя Берглунд. — Но горошины там нет как нет!
— Конечно же нет! — говорит Лисабет. — Она же выскочила, когда мы подрались с Маттис, раз — и нету!
В этот вечер Мадикен и Лисабет никак не могут уснуть. За день столько всего случилось, и обо всем надо поговорить, лежа в постели!
Конечно, им немножко попало, когда они вернулись домой, но не так чтобы слишком. Мама была рада, что они не совсем заблудились и в конце концов нашлись, а папа только и сказал:
— Сейчас мы девочек быстренько в щечку чмок, потом надаем шлепок, и сразу в постель и спать!
На самом деле девочек только почмокали и уложили в постель без всяких шлепок, а вот спать у них никак не получается, хотя лампа в детской давно уже погашена.
— Можно, я приду к тебе в кроватку? — спрашивает Лисабет.
— Иди. Только смотри, осторожно! Не задень меня по носу, — говорит Мадикен.
Лисабет обещает лезть осторожно и крадучись перебегает из своей кроватки к Мадикен.
— Можно, я лягу головой тебе на плечо? — спрашивает она.
— Можно, — разрешает Мадикен.
Она любит, когда Лисабет кладет головку ей на плечо. Тогда ей кажется, что она совсем большая, а Лисабет очень маленькая, и от этого у нее теплеет на душе.
— Надо бы этой Маттис дать по мордасам, — говорит Лисабет, которая сегодня усвоила несколько новых слов.
— И Мии тоже надо бы дать по мордасам, — говорит Мадикен.
— Каттегоритчески! — говорит Лисабет. — А что, она и в школе такая же дурочка?
— Да вроде того, — говорит Мадикен. — Почти совсем дурочка дурочкой. Можешь себе представить, что она один раз сказала, когда учительница спрашивала нас по Библии?
Нет, Лисабет не может себе представить.
— Понимаешь, там было про то, как Бог создал первых людей. Это было в Эдемском парке. И вот, значит, Мию вызвали рассказать, как он это сделал. Так знаешь, что она сказала?
Нет, Лисабет совсем не знает.
— Она и говорит: «Бог навел на человека крепкий сон, а потом взял ведро и создал женщину»[5].
— А разве не так? — спрашивает Лисабет.
— Ну, знаешь! Ты точно такая же дурочка, как Мия. Он вовсе не ведро взял!
— А что же он тогда взял? — спрашивает Лисабет.
— Да ребро же!
— А откуда он взял ребро? — допытывается Лисабет.
— Ну, почем я знаю! Так написано в Библии. Там же в парке было много зверей, вот он и взял ребро у кого-нибудь!
— А как же тогда зверь? — спрашивает Лисабет.
— Ну, почем я знаю! В Библии об этом ничего не сказано.
Лисабет задумалась над этой историей, а подумав, сказала:
— Надо дать этой Мии по мордасам!.. Выдумала тоже — ведро! Вот уж дурочка!
И девочки дружно решили, что Мия — дурочка. Но тут вдруг Мадикен вспоминает, какое страшное слово сказала Мия. И Мадикен приходит в совершенное отчаянье. Мадикен, конечно, согласна, что Мия заслужила получить по мордасам. Но какой ужас, что ей суждено попасть в ад! И все из-за того, что Лисабет запихала в нос горошину! В сущности, во всем виновата горошина. Иначе они с Лисабет не пошли бы в гости к Линус Иде, и не было бы никакой драки, и Мия не сказала бы такого ужасного слова. Когда Мадикен растолковала сестре, что к чему, та заойкала: «Ой-ой-ой!»
Пораженные ужасом девочки притихли. Обе не знают, как тут быть и как помочь такому горю.
— Давай попросим за Мию прощения у Бога, — говорит Мадикен. — Может быть, это поможет. Сама она вряд ли догадается…
Мадикен и Лисабет складывают руки для молитвы — надо же как-то спасать Мию!
— Милый Боженька, прости на этот раз Мию! Прости ее, пожалуйста!
А Мадикен добавляет:
— Милый Боженька, она ведь, может быть, не нарочно так сказала. А впрочем, по-моему, она и не говорила «чертова кукла»… Вообще-то она, кажется, сказала «черная кукла».
Кончив молитву, девочки почувствовали облегчение. Мия была спасена от вечных мук, и теперь настала пора спать.
Лисабет крадучись перебегает к себе в кроватку. Мадикен осторожно ощупывает свой нос. Как будто бы он стал немного поменьше. Это тоже приятно.
— А ведь сегодня был очень интересный день, — говорит Мадикен. — И если хорошенько подумать, то все только благодаря твоей горошине.
— Вот видишь! Значит, я удачно сделала, что ее запихала, — говорит Лисабет. — Это если хорошенько подумать.
— Да, — соглашается Мадикен. — А если бы ты запихала и другую горошину во вторую ноздрю, то было бы, наверное, еще в два раза интереснее! Ха-ха-ха!
Но Лисабет уже совсем засыпает, и ей не хочется больше ничего интересного.
— Знаешь что, Мадикен, — говорит она сонным голосом. — В моей школе у детей только одна ноздря.
И тут засыпают обе — и Лисабет, и Мадикен.
МАДИКЕН ПРОВЕРЯЕТ СВОИ СПОСОБНОСТИ К ЯСНОВИДЕНИЮ
Мама почему-то не очень любит, чтобы Мадикен ходила в гости к Нильссонам. А для Мадикен их кухня — самое любимое место. Однажды она слышала, как папа говорил маме:
— Не мешай ей туда ходить! Я хочу, чтобы мои дети знали, что люди бывают всякие. Может быть, это их убережет от высокомерного отношения.
Поскольку это было сказано не для ее ушей, Мадикен не смогла спросить у папы, почему ее надо уберегать от высокомерного отношения. Скорее всего, папа имел в виду, что не надо сердиться на дядю Нильссона, если он по субботам бывает пьяный. Мадикен на него не сердится, ведь и он тоже хорошо к ней относится и называет «милой Мадикен из Юнибаккена», и дядя Нильссон никогда не обижает ни тетю Нильссон, ни Аббе.
— Недаром ведь «Люгнет» значит «отдохновение», вот я и хочу, чтобы мне тут хорошо отдыхалось, — говорит дядя Нильссон, укладываясь поудобнее на кухонном диване. — Нельзя же все время трудиться да трудиться, когда-то можно и отдохнуть!
Тетя Нильссон почти всегда понимает, что дяде Нильссону когда-то нужно отдохнуть, и только изредка отказывается его понимать. Когда приезжает мусорщик, тетя Нильссон не хочет сама вытаскивать мусорную бочку к калитке. Тут уж приходится дяде Нильссону приложить руки. Он это очень не любит, и потом долго отлеживается на диване и не разговаривает с тетей Нильссон. Уставясь в потолок, дядя Нильссон горько жалуется, ни к кому не обращаясь:
— Казалось бы, я домовладелец и хозяин усадьбы, а должен сам таскать мусорный бак через весь двор!
Зато когда дядя Нильссон заводит граммофон и танцует с тетей Нильссон, а Аббе лепит крендельки и по всей усадьбе разносится аромат горячего печенья, тогда у них на кухне бывает очень приятно. Правда, Альва, которая иногда заходит в Люгнет, чтобы забрать Мадикен, говорит, что в жизни не видывала более захламленного и грязного дома. А, впрочем, много ли домов перевидала Альва? В чем-то она, наверно, права — ведь Нильссоны действительно не метут пол и не моют посуду без крайней надобности. Но Мадикен считает, что в общем-то у них все выглядит вполне прилично. Полки украшены расшитыми подзорами. Тетя Нильссон сама вышила на них крестиком красным по белому надписи: «Порядок во всем», «Всякой вещи — свое место», а на самом длинном: «Солнце в небе и доме, солнце в сердце и душе».
— Вот как-нибудь соберусь их постирать, — говорит тетя Нильссон. — Тогда виднее будет, что на них написано.
— Да ну! Ты же их все равно не читаешь, — говорит дядя Нильссон, подхватывает тетю Нильссон за талию, кружит ее в танце и поет:
— Полно тебе дурачиться, — говорит тетя Нильссон, а сама хохочет так, что у нее даже живот трясется.
Аббе, склонившийся над кухонным столом, тоже насвистывает «О, Адольфина!» и в такт песне вертит из теста колбаску.
Но лучше всего бывает, когда Аббе и Мадикен остаются на кухне одни. Аббе столько всего знает и так хорошо рассказывает между делом, а Мадикен сидит на диване и слушает. Все истории про привидения, убийц и про войну, которые так любит Лисабет, Мадикен узнала от Аббе.
С убийцами Аббе сталкивался всего три раза в жизни, зато привидений повидал очень много. А Мадикен еще ни разу ни одного не видела.
— Это потому, что я — духовидец, — говорит Аббе. — Для этого надо родиться ясновидящим, иначе ты не увидишь привидений.
Духовидец! Мадикен раньше даже слова такого не знала, но Аббе ей объяснил. У духовидцев глаза устроены иначе, потому они и видят разных духов и привидения, а обычные люди, сколько ни глядят, ничего не видят. Аббе и сам удивляется этой разнице:
— Я просто не понимаю, как это получается у обыкновенных людей — перед человеком стоит привидение, а он прет на него, как будто и не видит.
— Как ты думаешь, я — обыкновенный человек? — спрашивает Мадикен с надеждой в голосе. — Вдруг я тоже духовидец, только не бывала в таких местах, где водятся привидения!
Аббе снисходительно смеется:
— Ты-то духовидица? Да из тебя духовидица, как из поросенка!
Некоторое время Аббе молча лепит крендельки, затем говорит:
— А впрочем, изволь! Если хочешь, я как-нибудь схожу с тобой на кладбище темной ночью.
У Мадикен мороз пробежал по коже.
— На кладбище? А разве там водятся привидения?
— Именно что там, — говорит Аббе. — Конечно, я и в других местах встречал привидения, но уж на кладбище их столько, что не протолкнуться, там их прямо-таки навалом! Там шагу нельзя ступить, чтобы не наткнуться на привидение.
Мадикен очень хочется узнать, способна ли она увидеть привидение, но отправляться ради этого среди ночи на кладбище, где привидений столько, что не протолкнуться… Б-р-р, этого ей не хочется делать!
— А нет ли другого места, где их чуточку поменьше? — спрашивает Мадикен.
Аббе бросает на нее проницательный взгляд.
— Ты что, трусишь?
Мадикен отводит глаза и молчит. Если Аббе решит, что она трусиха, это будет ужасно. Но еще ужаснее пойти среди ночи на кладбище.
Аббе словно бы задумался.
— Само собой, мы можем попробовать и в другом месте, — говорит он и шлепает на противень готовый кренделек. — Вот хотя бы у нас в старой пивоварне: похоже, что там в северном углу что-то нечисто.
— Давай попробуем! — просит удивленная Мадикен.
Она много раз заходила в старую пивоварню Нильссонов и никогда не замечала там ни малейших следов привидений или призраков… Неужели она и впрямь такой же духовидец, как какой-нибудь поросенок!
— По правде сказать, я не думаю, что от этого будет толк, — говорит Аббе. — Но на всякий случай отчего бы не попробовать! Пойти, что ли, сегодня ночью?
Мадикен опять отводит глаза:
— А что, обязательно только ночью?
— А как же ты думала? Может быть, ты воображаешь, что старикан там среди бела дня шастает, чтобы моей мамаше во время стирки компанию составить? Нет уж, дудки! Ночью, в двенадцать часов — вот самое подходящее время для привидений. Тогда-то он и явится, и ни минутой раньше!
— А почему он живет в вашей пивоварне? — спрашивает Мадикен с интересом.
Аббе сперва молчит, потом отвечает:
— Так и быть, я тебе все расскажу. Только учти, что вообще-то это тайна, и ты никому не должна про нее рассказывать, чтобы ни одна живая душа не узнала.
Мадикен уже вся дрожит от нетерпения. От Мадикен никто никогда не узнает чужого секрета! Аббе и сам это знает, и потому он только ей одной решился рассказать про старика, который по ночам является в пивоварне. О таких чудесах Мадикен и не слыхивала. Оказывается, что это призрак прапрадедушки Аббе. Прапрадедушка жил сто лет назад. Он был графом и владел несметными богатствами… Аббе и сам, можно сказать, граф, он только держит это в секрете.
Мадикен глядит на Аббе во все глаза и никак не может опомниться от изумления. Такого ей еще никогда не приходилось слышать!
— Ты догадываешься, отчего мой прапрадедушка не может спать спокойно в своей могиле, как другие умершие графы? Лежал бы себе, кажется, спокойно в гробу, так нет же — он вместо этого колобродит по ночам в пивоварне. А знаешь отчего?
Нет, Мадикен не знает, но Аббе опять ей все объяснил. Этот граф-богатей вздумал однажды закопать в пивоварне, где теперь прачечная, бочонок с деньгами.
— Просто так, ради интереса, понимаешь ли, — говорит Аббе. — Во все банки он уже положил такие груды денег, что там просто больше некуда стало класть. Тогда-то он и вспомнил про пивоварню. А как зарыл свое сокровище на черный день, так сразу же и окочурился, а богатство в земле так и осталось! Вот потому он теперь и бродит привидением.
Мадикен перевела дух:
— Ты думаешь, что деньги так и остались лежать?
— Ясно, лежат, — говорит Аббе.
Мадикен глядит на него во все глаза:
— А почему ты их не откопаешь?
— Тебе хорошо говорить! Сама бы попробовала! — говорит Аббе. — А ты знаешь хотя бы, где копать?
Нет, Мадикен не знает.
— Вот видишь! — говорит Аббе.
Мадикен смотрит на него так, словно в первый раз увидела. Подумать только! Вот он стоит у плиты, печет кренделечки, а на самом деле он, оказывается, граф, и прапрадедушка у него тоже был граф… Да мало того, что граф, а еще и привидение.
— А как зовут привидение? То есть, я хотела сказать, твоего прапрадедушку?
Аббе застывает с недоконченным крендельком в руках. А когда наконец говорит, то звучит это так, будто он читает по книге.
— И звали его граф Аббе Нильссон Крок! — изрекает Аббе.
Получается так величественно и так страшно, что у Мадикен пробежали мурашки по спине.
— Твое счастье, что мы не гордые, — говорит Аббе Нильссон. — «Ваша светлость, высокородный граф Аббе Нильссон Крок» — вот как ты должна бы меня называть. Ну, да чего там! Можешь по-прежнему называть меня Аббе.
— Хорошо! Иначе бы я просто не могла с тобой разговаривать, — говорит Мадикен. — Если хочешь, иногда я могу называть тебя «ваша светлость высокородный граф Аббе».
Но Аббе не высказывает такого желания. Он хочет одного — чтобы Мадикен пошла с ним ночью в двенадцать часов в пивоварню. Ведь если Мадикен окажется духовидицей, то вдвоем они, может быть, выследят графа Крока и как-нибудь выведают у него, где лежат деньги. Аббе уже много раз пробовал его подловить, но прапрадедушка с леденящим душу стоном исчезал сквозь стену.
От этих рассказов Мадикен приходит в сомнение, быть духовидицей не кажется ей уже так заманчиво. Поглядеть на привидение всякому интересно, но если ради этого нужно в двенадцать ночи гоняться по пивоварне за прапрадедушкой, то это меняет дело!
— Мне мама не разрешит! — говорит Мадикен. — Она нипочем не выпустит меня ночью из дома.
Аббе с жалостью смотрит на Мадикен, надо же сморозить такую глупость!
— Эх ты — голова два уха! Неужели ты собираешься спрашивать разрешения у мамочки? В таком случае, лучше и не пытаться! Ты никогда не узнаешь, можешь ли ты видеть привидения, уж ты мне поверь!
Мадикен верит. Она знает, что Аббе говорит правду. Ведь мама действительно хочет, чтобы по ночам Мадикен спала, и ей совершенно не интересно, может или не может Мадикен видеть привидения.
Но тут Аббе напоминает ей, что она ведь не раз вылезала из окна на крышу веранды. Правда, обычно это бывало днем; но если можно днем, то почему нельзя ночью?.. Конечно, если она не трусиха!
— Ну так ты пойдешь или нет? — спрашивает Аббе строго.
Мадикен не знает, что и сказать.
— Мне не дождаться двенадцати, я усну. Так что ничего не получится.
Но от Аббе не так-то просто отделаться. Подумав немного, он говорит:
— Слушай, я, пожалуй, сумею обмануть прапрадедушку и сделать так, чтобы он сегодня появился пораньше. Знаешь, что я придумал?
Нет, Мадикен не знает. Разве она может так придумать, как Аббе?
— Я поставлю в пивоварне будильник и передвину стрелки на три часа вперед. Ну как? Ловко придумано? Вот прапрадедушка и решит, что уже двенадцать часов, а на самом деле будет еще только девять. Ха-ха!