Он ушёл, а я осталась наедине с магичкой. Казалось, даже ушибы заболели сильнее под этим проницательным взглядом.
— Ну как, сама всё расскажешь, или прибегнем к методам дознания?
Джованна выразительно зажгла и погасила на ладони синий огонёк. Заметив мой интерес, улыбнулась:
— Он как настоящий, можно обжечься.
Выбора не было, пришлось повиниться, старательно сглаживая острые углы. Судя по выражению лица снэрры, я уже была покойницей.
— Что ж, — заключила она, — я бы рекомендовала норну Тиадею найти другую торху. Может, конечно, и выкрутишься, но вряд ли. Вообще, он слишком добр к тебе, не беременна ли ты? Тогда считай, что тебе крупно повезло.
Мне не повезло: капли я пила регулярно, так что даже крошечной надежды не было.
Магичка ушла, а я осталась одна. Сжавшись в комочек, лежала на кровати, молилась, вспоминала дом, лица родных… Скоро я их всех увижу, вернусь в Кевар. Только на том свете.
Дверь распахнулась, и на пороге возник квит. Вот и познакомимся.
В руках у слуги была верёвка. С петлёй.
Я пискнула и забилась в дальний угол кровати.
Неужели меня повесят прямо здесь?
'Вставай!' — квит демонстративно взмахнул петлёй и, прицелившись, набросил её мне на шею. Потянул на себя, и чтобы не задохнуться, я вынуждена была поспешно встать и подойти к нему.
Достав ручные кандалы, квит крепко зафиксировал мои запястья за спиной и на поводке повёл во двор.
В холле я увидела хозяина, хмурого, задумчивого. Он даже не удостоил меня взглядом.
Мы остановились перед знакомым столбом. Только на этот раз к нему была прибита перекладина. Виселица.
Вопреки ожиданиям квит не перекинул верёвку через брус, а толкнул меня к ввинченным в стену крючьям. Освободив жертву от петли, он приказал двум дворовым хырам раздеть меня. Донага. А ведь на улице начало октября!
Дрожавшую от страха и холода, сгорающую от стыда, меня выставили на всеобщее обозрение с какой-то начертанной на груди углём надписью. Я не могла даже прикрыться, распятая на крючьях, смутно догадываясь, что это специально. Вдруг я уже не торха, а хыра, и любой может подойти и воспользоваться столь щедрым предложением. Но, к счастью, никто насиловать меня не собирался.
Я провисела так до утра, от холода не чувствуя пальцев. Потом пришёл квит, перевернул меня животом к стене и высек смоченной в специальной жидкости крученой плетью.
Сказать, что было больно, — это ничего не сказать. Он исполосовал мне всю спину и ягодицы и, довольно хмыкнув, разомкнул кандалы. Моё обмякшее окровавленное замёрзшее тело рухнуло на землю.
Идти я не могла, и к виселице меня волокли, периодически награждая пинками. Укутали в какой-то балахон, прислонили к столбу, набросили петлю на шею…
Подняв глаза, я увидела виконта, наблюдавшего за казнью с крыльца. В руках у него был белый платок. Вздрогнула, отвернулась, чтобы не видеть отмашки.
'Хорошо, как пожелаете, господин', - неожиданно произнёс квит, отпустив верёвку.
Кажется, я пропустила какую-то фразу Тиадея. Да и он оказался значительно ближе, всего в паре шагов от меня. Со злосчастным концом перекинутой через перекладину верёвки. Решил сделать сам.
Повинуясь минутному порыву, я упала на колени, обхватила его ноги руками, уткнувшись лицом в сапоги. Верёвка натянулась до предела, мешая дышать, болью отдаваясь в горле, а потом ослабла.
'Я прошу Вас, хозяин!' — хрипло, всхлипывая, пробормотала я. Только как убедить его сохранить мне жизнь?
Слёзы хлынули из глаз. Всё-таки умирать я не хотела, да ещё за такой поступок. Я всего лишь помогла людям, спасшим меня от зверской расправы. Выходит, лучше бы меня не спасали.
Закашлявшись, я замерла на земле. Дрожь сотрясала всё тело. Сначала я приписала её исключительно страху, но потом поняла, что простыла.
Сейчас верёвка вновь натянется, тупая боль и ломота в саднящей спине сменится удушьем и синей глубокой бороздой на шее. Я буду болтать ногами, как марионетка, дёргаться в судорогах, пока не умру.
'До свидания, мой норн. Надеюсь, Ваша следующая торха окажется покладистее', - донёсся до меня голос снэрры Джованны.
Виконт ничего ей не ответил, он вообще молчал.
Скорчившись у его ног, стуча зубами от озноба, я терпеливо ждала. Зачем же тянуть, почему он медлит?
'Нож', - наконец приказал норн.
Зарежет? Что ж, возможно, так лучше.
Но я ошиблась: виконт перерезал верёвку.
'Надеюсь, впредь ты будешь умнее, — я почувствовала, как меня подхватили подмышки и подняли. — По закону тебя нужно было подвергнуть пытками и повесить. Сделать хырой и оставить на ночь в качестве развлечения дворне. Цени: я этого не приказал'.
Я ценила, облобызав его руки, тем самым, кажется, вызвав одобрение. Тогда я ещё не понимала, что легко отделалась, а милость Тиадея могла стоить ему должности: он проявил незаслуженную сердечность к рабыне, виновной в тяжком преступлении.
— И ещё, Лей, я не люблю, когда мне лгут, — янтарные глаза норна впились в моё лицо. — Я предупреждал тебя и дал шанс самой рассказать всю правду. Ты воспользовалась им лишь наполовину, признавшись во всём из страха. Наказанием за ложь были те удары плетью, что ты получила. Остальное — наказание за провинность. Да, облегчённое, зелёноглазка, потому что ходишь и дышишь.
— Спасибо, хозяин.
Я ещё раз потянулась к его руке. Тиадей отдёрнул её и приложил пальцы к моему лбу.
— На кухню, пить отвар, а то твоё воспаление лёгких мне дорого встанет. И, запомни, это последний проступок, который я тебе прощу, зелёноглазка, — ледяным тоном добавил норн, направляясь к вольеру с драконами.
Все разом потеряли ко мне интерес, оставив стоять на коленях.
Превозмогая боль, я встала и побрела к кухне.
Служанки во главе со Снель выразительно косились на меня, показывали пальцем — мол, знай своё место, тварь подзаборная. Теперь я знала и понимала, чего на самом деле стоит моя жизнь.
Справедливости ради, это было самое серьёзное наказание, которому подверг меня норн. Больше меня прилюдно не унижали и не били. Разве что виконт, но на то он и хозяин. И не плетью. Только один раз больно хлестнул по пальцам.
Стоило переступить порог, как ко мне тут же подбежала хыра с домашними туфлями и шерстяным платком. Опустилась на колени и обула меня. Платок я накинула сама и с трудом добрела до стола. Сесть даже не попыталась.
— Госпожа пьёт рашит?
Я — госпожа? Я такая же рабыня, как она.
И что такое рашит?
Не дождавшись моего ответа, хыра достала с полки графин с мутной жидкостью соломенного цвета, налила полстакана и протянула мне.
Горло обожгло, но я мужественно проглотила рашит. Крепкий! Слишком крепкий для меня, которая пьянела и от вина.
С большим трудом, но я осилила свою порцию. Голова стала тяжёлой и немного кружилась. Горло саднило, озноб волнами гулял по телу.
Кутаясь в тёплый платок, придерживаясь за стол руками, я раскачивалась из стороны в сторону, стараясь не думать о боли.
Пришла служанка, не глядя на меня, поставила на стол флакон тёмного стекла и ушла. Я взглянула на этикетку — кажется, травяной настой, я всё ещё плохо читала по-ангерски.
'Выпейте, госпожа, Вам станет легче, — услужливая хыра налила мне кружку горячего молока. — Двадцать капель, госпожа, госпожа Сара сказала, этого будет достаточно'.
Я покорно выпила, а потом позволила проводить себя до комнаты и раздеть.
Хыра нагрела воды, осторожно смыла с меня грязь и кровь, перебинтовала.
Одетая в плотную ночную рубашку, купленную на деревенской ярмарке, я лежала на животе, стараясь не шевелиться.
Я даже не повернула головы на скрип отворённой двери, зато вскрикнула, когда мой кокон из одеяла безжалостно разрушили, а рубашку задрали выше головы.
— Не надо! — жалобно простонала я: разматываемые бинты причиняли нестерпимую боль.
— Да лежи ты тихо! — прикрикнул на меня хозяин. — Жалко мне тебя, дуру, знаю ведь, как квит кожу сдирает. Все твои беды от отсутствия мозгов. Мало того, что вляпалась, так ещё и магу-охотнику на глаза попалась, начала неумело лгать… Сама себе хуже сделала.
Я ничего не понимала: он ведь собирался улетать и тут вдруг…
Намазав меня какой-то ядовитой мазью, которая, казалось, проедала кожу до кости, виконт ушёл. Кто-то опять перебинтовал меня и напоил крепким чаем с мёдом.
Кое-как свыкнувшись с болью, я заснула.
Я провалялась в постели почти три недели. Изредка ко мне забегала Маиза, да ещё два раза был доктор: я ведь всё-таки заболела.
Ослабла, остались кожа да кости.
Всё это время виконта не было в замке, и мной занималась Сара. Так даже легче: меньше пристального внимания, спокойнее. Только вот лежать я устала. И солнце хотелось увидеть. Правда, конец октября — начало ноября и в Ангере — хмурый, неприветливый период.
Начав вставать, я понемногу включилась в повседневную жизнь замка, ограничиваясь, правда, пока подсобной мелкой работой на кухне и уборкой пыли в комнатах. Потом, окончательно перестав кашлять и будучи в состоянии сидеть, таскать тяжести и беспрепятственно передвигаться где угодно, я вернулась к прежнему кругу обязанностей. В том числе, связанных с хозяином.
Продержав меня в замке чуть больше года и уверившись, что я присмирела и не предпринимаю попыток к бегству (в мою пользу свидетельствовали регулярные пешие прогулки к аптекарю за различными снадобьями), коннетабль решил перевести меня в свой городской дом. По долгу службы он должен был регулярно появляться в столице, а это доставляло некоторые неудобства: полеты над Гридором были запрещены, так что приходилось добираться туда на перекладных: сначала на Раше, а потом на лошади.
Носясь по замку, как заведённая, я начинала понимать смысл поговорки: 'Переезд — хуже пожара'. Складывалось впечатление, что хозяин собирался взять с собой всю обстановку. Но он ограничился малым: одеждой, несколькими ящиками личных вещей, сундуком (что в нём, я не знала) и собственно мной.
Багаж отправили вместе со слугами на низших драконах, мы же налегке летели на Раше.
Дракона, похоже, сообщение о столь дальней поездке не обрадовало. Я так и не поняла, что он сказал, зато взгляд оценила. У них с Тиадеем вышла небольшая перепалка, закончившаяся победой виконта. Фыркая огнём, Раш позволил оседлать себе и покорно преклонил колени.
Лететь было так же страшно, но я честно пыталась бороться с постыдной слабостью, убеждая себя любоваться пейзажами внизу. Видимо, не слишком убедительно, потому что хозяин пригнул мою голову себе на колени. В этот раз я не возражала, рассудив, что так и впрямь будет лучше.
Мы приземлились милях в пяти от города, на околице какой-то крупной торговой деревушки. На местном постоялом дворе нас уже ждали лошади. Вернее, не нас, а виконта.
Хозяин изъявил желание перекусить, я покорно поплелась вслед за ним. После полёта мне кусок не лез в горло. При мысли о еде хотелось поскорее юркнуть в ближайшие кусты, чтобы прилюдно не опозориться.
Первое, на что я обратила внимание, вслед за виконтом войдя в трактир, — девушка-подросток у стойки. Она сидела на полу у ног бородатого мужчины, медитативно глядя перед собой. Щупленькая, в большом для неё овечьем полушубке. Торчащая из-под него серая ткань говорила о роде её занятий.
Сколько ей? Пятнадцать? Она ведь младше меня… Взгляд потухший, на ногах — синяки.
Я поспешно отвела глаза, чтобы не расплакаться. Мне было её жаль. Стать торхой, наложницей совершенно чужого и неприятного тебе человека, ещё не выйдя до конца из детского возраста! Животные, скоты!
А норну всё равно, его рука то и дело невзначай тискает её несформировавшуюся грудь, наполовину открытую распущенной шнуровкой. Вот он что-то сказал трактирщику, тот кинул ему ключи. Норн пнул торху, и она покорно встала, последовав за ним наверх.
Их не было минут двадцать, потом ангерец вернулся, похабно улыбаясь и поправляя пояс.
'Подонок!', - сама того не заметив, вслух пробормотала я, отвернувшись к окну. Гнусный выродок, он же спит с малолетней! А ангерские законы этому потворствуют. Насколько я понимаю, торхами можно делать девочек, начиная с пятнадцатилетнего возраста. О хырах лучше не думать, тут возрастных ограничений для сношений и вовсе нет.
— Тебе что-то не нравится, Лей?
Я вздрогнула, услышав голос хозяина, и поспешила втянуть голову в плечи. Ну вот, я опять оскорбила норна, опять не сдержалась!
— Лей, кого ты назвала подонком?
Шоан, в кого у него такой слух?! Тут же шумно, слово легко затеряется в общем гуле голосов — а он услышал.
— Это были просто мысли вслух, хозяин, — как можно смиреннее ответила я.
— Интересные мысли. Так кого? Меня?
Я в ужасе подняла на него глаза и замотала головой.
Виконт усмехнулся и провёл рукой по моей щеке:
— Это не может не радовать. Я надеюсь, что у нас будут хорошие, доверительные отношения. Так кто же так не понравился моей Лей?
— Я совершила непозволительную ошибку, хозяин, я не имела права…
— Кого-то из авердов? Уж не бородатого ли норна у стойки?
Что я могла ответить? Только промолчать, ожидая, каково же будет наказание за мой болтливый язык.
— Из-за девочки, да? Не спорю, на вид ей даже четырнадцать дашь, но торговцы всё тщательно проверяли, а до них ещё интенданты. Люди бывают разные, Лей, некоторым нравится спать с детьми. Я не понимаю прелести этого занятия: ни доставить, ни получить удовольствия такая торха не может, родить тоже. Если всё же забеременеет, выносит и не умрёт родами, то велика вероятность, что к дальнейшему деторождению она станет не способна. Ни груди, ни попы нет, да и лечь на такую страшно: того и гляди, что-то повредишь. Вот ты была в самом лучшем возрасте: уже сформировалась, начала задумываться о мужчинах, но отдать себя кому-то не успела, — он сделал паузу, внимательно посмотрев на меня. — Чего ты ждёшь, зелёноглазка, что сжалась в комок? — его рука взъерошила мне волосы. — Я не стану тебя наказывать, потому что по сути ты права. Да и никто тебя, кроме меня, не слышал. Ты точно есть не хочешь? Хоть воды выпей.
Воды мне тоже не хотелось, хотелось прилечь и закрыть глаза. Что я, немного подумав, и проделала не без участия хозяина, перетащившего меня к себе на колени. Похоже, ему было приятное подобное проявление нежности со стороны торхи, я ведь его совсем не баловала.
Так я и просидела, положив ему голову на плечо, весь обед, а потом совершила приятное путешествие на руках до конского седла. Можно даже подумать, что я не вещь, а человек, слишком уж заботились о моём удобстве. Или я была дорогой вещью? Что-то подсказывало мне, что бывали торхи, за которых платили и большие деньги.
Гридор произвёл на меня неизгладимое впечатление, такого огромного города я до этого ещё не видела. По словам хозяина, в нём проживало около полутора миллиона человек — немыслимая цифра для моего разума. Во всём Кеваре, наверное, наберётся миллиона два, ну три, а ведь мы не самое мелкое княжество.
Столицу королевства Арарг окружали три линии укреплений, не сводившихся только к банальным крепостным стенам. Тут поработали и придворные маги, сумевшие сплести тончайший силовой полог, замыкавшийся на любом, кто попытался бы в обход ворот попасть в город. От бедняги оставалась лишь горстка пепла или обуглившийся скелет, если соприкосновение было мимолётным. Вещественные доказательства действенности данного вида защиты — обгоревшие птичьи тушки — периодически тачками вывозились в ближайший овраг.
Были у Гридора и пушки, разнокалиберные, прятавшие жерла за умело замаскированными бойницами.
И агейры. Живя в Гридоре, я до смерти боялась попасться такому существу. Они были тут чем-то вроде собак: в столице обосновалось много военных, привыкших во время службы иметь дело с ручными демонами, и не желавших расставаться с ними и в мирной жизни. Агейры преданнее любого пса, надёжны и неподкупны. Справиться с ними можно только с помощью пули, желательно заговорённой или из специального сплава, стрелы и арбалетные болты их не берут: слишком толстая шкура и слишком быстро восстанавливаются ткани. Да и стрелять нужно в глаза, либо в место сочленения головы с шеей. Второй попытки не будет, просто не успеете: рассвирепевший демон разорвёт вас в клочья. В прямом смысле этого слова. С его двумя рядами острых, как бритва, зубов, каждый из которых с человеческий палец, это не составит труда.
Впервые я увидела агейров именно тогда, у городских ворот. Парочка этих созданий дремала по обеим сторонам поднятой решётки, положив кошачьи морды на лапы.
Даже не знаю, вывели ли ангерцы этих демонов, или их такими создала природа. Чёрные, гладкошерстные, размером с крупного телёнка. Тело — собаки, но всё в складках, чтобы сложно было ухватить зубами или пырнуть ножом, морда и хвост — пантеры. Когти, как у всякого порядочного демона, в наличии, так же как и крылья. Во сне они так забавно подрагивают…
Один из агейров лениво открыл один глаз, и я вскрикнула, чуть не упав с коня. У живого существа не может быть пылающих алых глаз. Зрачок практически отсутствовал, и тоже был не чёрным, а тёмно-синим, вертикальным, кошачьим.
Тиадей успокоил меня, сказав, что агейры без причины никогда не нападают, тем более, при хозяине.
Солдаты приветствовали хозяина странным, видимо, специфичным агерским жестом — приложенной к левому плечу ладонью левой руки. Младший офицер стражи, вытянувшись во фрунт, бодро выпалил: 'С возвращением в Гридор, мейдир коннетабль!'. Виконт поблагодарил его кивком и скользнул глазами по стражникам. Один из них поспешно отшвырнул ногой пустую бутылку. Тиадей промолчал, ограничившись осуждающим взглядом: для выпивки на рабочем месте было еще слишком рано.