— Он глубоко несчастен. Но он не может понять!
— Он не может понять? Но он должен был поверить!
— Не хотите ли повидаться с ним? — снова спросил я.
— Нет, нет. Я не могу забыть его ужасных слов! И его взгляда. Я не хочу видеть его. А теперь идите… Вы ничего не можете для меня сделать. Скажите ему только одно: я хочу видеть своего ребенка! Я имею право на это. Это — единственное, что я имею сказать ему.
Она повернула голову к стене и замолчала.
Я вернулся вниз, в комнату, где у камина сидели Холмс и Фергусон. Фергусон угрюмо слушал мой рассказ о визите к его жене.
— Как могу я послать ей ребенка? — сказал он. — Откуда я могу знать, не овладеет ли ею вновь этот странный импульс? — Как я могу забыть, что видел его кровь на ее губах?
Он вздрогнул.
— Ребенок в сохранности у миссис Мэзон. И он должен остаться там.
Изящная горничная подала нам чай. Когда она разносила его, дверь снова открылась и в комнату вошел мальчик с бледным лицом, светлыми волосами и яркими синими глазами, которые вспыхивали волнением и радостью, когда останавливались на лице отца. Он подбежал к нему и обнял его с порывом любящей женщины.
— О, папочка, — вскричал он. — Я не знал, что ты уже здесь. Я бы поехал встречать тебя. Я так рад тебя видеть!..
Фергусон мягко освободился из его объятий которые, по-видимому, немного смутили его.
— Я вернулся рано, дорогой мой, — сказал он, ласково гладя светлую голову сына, — потому что друзья мои — мистер Холмс и доктор Ватсон любезно согласились приехать сюда и провести с нами вечер.
— Это тот самый мистер Холмс, сыщик?
— Да!
Мальчик очень внимательно и, как мне показалось, недружелюбно взглянул на нас.
— А второй ваш сын? — спросил Холмс, — нельзя ли нам ознакомиться и с бэби?
— Попроси миссис Мэзон принести сюда бэби, — сказал Фергусон.
Мальчик ушел.
Вскоре он вернулся. За ним шла высокая худощавая женщина с прелестным ребенком на руках. Фергусон взял темноглазого золотоволосого мальчика и нежно поцеловал его.
— Не понимаю, как кто-нибудь может пожелать сделать ему больно, — пробормотал он, — взглянув на маленький красный след на шейке ребенка.
Я случайно посмотрел на Холмса и увидел на лице его чрезвычайное напряжение. Его лицо, казалось, было вырезано из слоновой кости, а глаза только что устремленные на отца и сына с любопытством разглядывали что-то на другой стороне комнаты. Следя за его взглядом, я мог лишь установить, что он смотрит сквозь окно на печальный мокрый сад. Правда, ставни наполовину прикрывали окно и затеняли вид, но все же не было сомнения, что именно окно приковало к себе все внимание моего друга. Затем он улыбнулся и перевел глаза на ребенка. На его нежной шейке алело красное пятнышко. Не говоря ни слова, Холмс внимательно осмотрел его. Он взял ручонку мальчика.
— Добрый вечер, маленький мужчина! Ты странно вступил в жизнь. Я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз, няня.
Он отвел миссис Мэзон в сторону и о чем-то серьезно заговорил с нею. Я расслышал только его последние слова:
— Я надеюсь, вам уже недолго придется опасаться!
Нянька, по-видимому, молчаливая и сдержанная женщина вышла вместе со своим питомцем.
— Что это за женщина? — спросил Холмс.
— Она не слишком приветлива, как вы видите, но это золотое сердце. Она обожает ребенка…
— Нравится она вам, Джеки?
Холмс внезапно обернулся к мальчику, выразительное лицо которого потемнело, он покачал головой.
— Джеки очень строг, — улыбнулся Фергусон, обнимая сына, — К счастью, я принадлежу к числу его симпатий.
Мальчик прижался к отцу.
— Иди, маленький Джеки, — сказал Фергусон.
Он любящими глазами следил за сыном, пока тот не скрылся за дверью.
— Сейчас я чувствую, мистер Холмс, — сказал он, — что напрасно побеспокоил вас! Что можете вы сделать во всем этом? С вашей точки зрения это вероятно исключительно сложное и тонкое дело.
— Безусловно, — сказал мой друг.
— Но сложность никогда не отпугивала меня. Фактически я разрешил дело прежде чем мы оставили мою квартиру. Мне оставалось лишь наблюдениями подкрепить свои заключения.
Фергусон провел рукою по лбу.
— Ради Бога, мистер Холмс, — сказал он хрипло, — если вы видите правду во всем этом ужасе — почему же вы молчите. Что мне делать?!
— Разумеется мне следует объясниться. Но не хотите ли вы позволить мне действовать по-своему? Скажите, Ватсон, леди Фергусон в состоянии принять нас?
— Она больна, но находится в сознании.
— Хорошо. Мы можем выяснить это все лишь в ее присутствии. Пойдемте к ней.
— Но она не хочет меня видеть! — воскликнул Фергусон.
— Нет она хочет! — уверенно возразил Холмс.
Он написал несколько строк на листке бумаги.
— Ватсон, вы уже были там. Не хотите ли передать леди эту записку?
Я снова поднялся наверх и вручил записку Долорес, которая опасливо приоткрыла дверь.
Я услышал в комнате крик, крик радости и изумления. Долорес выглянула.
— Она согласна. Пусть они придут, — сказала она.
Я позвал Фергусона и Холмса. Когда мы вошли Фергусон сделал шаг по направлению к жене, но она, приподнявшись на постели, вытянула руки, точно отталкивая его. Он опустился в кресло. Холмс сел рядом с ним, леди смотрела на него широко раскрытыми изумленными глазами.
— Мне кажется, мы можем обойтись без Долорес, — сказал Холмс. — О, конечно, если вы предпочитаете, чтобы она осталась, — я не вижу никаких препятствий к этому… Итак, мистер Фергусон, я человек деловой, и мои методы — коротки и прямы. Быстрая операция наименее болезненна! Позвольте мне начать с приятного. Ваша жена — достойнейшая женщина!
Фергусон вскочил с радостным криком.
— Докажите это мистер Холмс. — и я ваш должник на всю жизнь.
— Хорошо! Но делая это, я все же нанесу вам глубокую рану…
— Я ничего не боюсь! По сравнению с этим — все пустяки.
— В таком случае, я изложу вам ход моих мыслей на Бэкер-Стрит. Мысль о вампире казалась мне абсурдной. Таких вещей не случается в криминальной практике Англии. И все же ваше наблюдение было совершенно точным. Вы видели, как она приподнялась от колыбели, и на губах ее была кровь.
— Да.
— Но разве вам не случалось слышать, что кровоточащую ранку сосут по другой причине… вовсе не с целью выпить кровь. Не слыхали вы разве об английской королеве, которая высосала такую рану с целью вытянуть из нее яд?
— Яд?
— Южно-американский дом… Мой инстинкт почувствовал существование отравленного оружия среди вашей коллекции еще раньше, чем мой глаз увидел его. Конечно, яд мог быть и иного происхождения, но именно так случилось на этот раз. Когда я увидел пустой флакончик за маленьким луком для птиц я не удивился. Если уколоть ребенка такой стрелой, смоченной в кураре или в другом каком-нибудь дьявольском яде, — он несомненно умрет, если только ранка не будет высосана.
А собака? Совершенно естественно, желая применить яд, сперва надо испытать его действие на собаке.
Я не предусматривал этого, но это очень укрепило мои подозрения.
Вы понимаете? Ваша жена боялась и следила… И действительно, она поймала момент и спасла жизнь своему ребенку. Но она не решилась сказать вам правду, т. к. знала, как вы любите сына и не хотела разбить ваше сердце.
— Джеки!
— Я наблюдал за ним, когда, вы ласкали малыша. Его лицо ясно отражалось в стекле окна. Я увидел ревность, такую жестокую ревность, какую мне редко приходилось видеть на человеческом лице.
— Мой Джеки!
— Вы должны понять его, мистер Фергусон. Это тем более печально, что это является извращенной любовью, безумной любовью к вам и быть может к покойной матери. Вся душа Джеки заполнена ненавистью к этому прелестному ребенку, чья красота и здоровье составляют такой разительный контраст с собственной его слабостью.
— Боже мой! Но это невероятно…
— Сказал я правду, мадам?
Леди рыдала, зарывшись головой в подушки. Теперь она обернулась к мужу.
— Как могла я сказать вам все это, Боб? Я чувствовала, каким ударом это будет для вас. Я предпочла молчать и ждать, предпочла, чтобы вы узнали это как-нибудь помимо меня. Когда этот джентльмен, который, по-видимому, является могучим волшебником, написал, что он знает все, я обрадовалась…
— Мне кажется, год путешествия на корабле окажет прекрасное действие на Джеки, — сказал Холмс, подымаясь со стула. — Один пункт выяснен, мадам. Мы отлично понимаем, что заставило вас поднять руку на Джеки. Материнское терпение тоже имеет границы. Но как решились вы оставить ребенка, в эти последние два дня?
— Я рассказала миссис Мэзон! Она знает.
— Совершенно верно. Так я и думал. Мне кажется, нам время, идти, — шепнул Холмс.
И мы тихо вышли из комнаты.
— Совершенно верно. Так я и думал. Мне кажется, нам время, идти, — шепнул Холмс.
И мы тихо вышли из комнаты.
Фергусон стоял у постели почти задыхаясь.
— Предоставим остальное им самим.
* * *У меня сохранилась только одна еще заметка об этом деле. Это — письмо, которое Холмс написал в контору, поручившую его вниманию своего странного клиента. Вот оно:
Бэкер Стрит, ноября 21-го.
О вампирах.
Сэр!
В ответ на Ваше письмо от 19-го с. м. сообщаю Вам, что я занялся делом Вашего клиента мистера Фергусона из Фергусона и что оно было приведено к удовлетворительному разрешению. Благодарю Вас за рекомендацию.
С совершенным почтением
Шерлок Холмс.
1896