Шел десятый цикл жаркого сезона. Шавай-И-От, десятник стражи Южного Портала, совершал очередной обход вверенного ему участка. Хлопать щупальцами на службе не было никакой возможности. Обход требует внимания и сосредоточенности, прозевать лазутчика на своем участке означало крупные неприятности. За провинности сотник мгновенно отправлял нарушителя в Колодец Безволия на дюжину циклов, а Колодца Шавай не пожелал бы и врагу. Желающих же прорваться во владения Иед-дуа, правителя народа дэмон, всегда хватало. В стенах дворца правителя (хотя в человеческом понимании дворец не имел никаких стен) хранились сокровища, собранные еще в те времена, когда дэмон завоевателями проходили по мирам Вселенной, выплескиваясь, подобно неукротимой лаве вулкана, из своего безрадостного обиталища. Увы, но славные времена давно миновали. Жители миров, страдавших от набегов дэмон, научились противопоставлять силе, жестокости и боевому умению захватчиков свою дисциплину, хитрость и изощренную магию. Набеги пришлось прекратить, многие из дэмон остались пленниками в иных мирах, многие погибли. Только и оставалось теперь, что защищать накопленное от непрошеных гостей и вспоминать былые победы.
Шавай миновал зону Вихрящейся Тьмы и приблизился к Порталу, что чудовищной багровой костяшкой домино высотой в километр возвышался над бугристой пустыней. Именно около Портала чаще всего появлялись любители пограбить из других миров. Четыре лица и восемь пар глаз десятника позволяли ему хорошо видеть на все четыре стороны, а нижняя часть тела, которую житель Земли назвал бы змеиной, быстро и ловко несла его по неровной, каменистой почве родного мира.
К полуночи, когда надо было начинать, Виталия била крупная дрожь, страх холодными ручьями тек по позвоночнику. Из угла доносилось раздражающее шуршание: в клетке возилась черная курица, обреченная в жертву, за которой пришлось специально ехать в деревню. Шуршание раздражало сильно, но, помня запрет «Некрономикона» на алкоголь, Виталий пытался успокоить нервы крепким кофе. Помогало слабо, руки все равно тряслись, присесть не удавалось; он бесцельно бродил из угла в угол, с нетерпением и растущим страхом оглядываясь на часы. Когда короткая стрелка перевалила зенит и откладывать ритуал было уже нельзя, Виталий смирил дрожь в руках, вытащил курицу из клетки, связал ей лапы и вошел в малую комнату, плотно закрыв за собой дверь.
Зажигая свечи, Виталий почти полностью успокоился. Он вошел в круг, взял в руки «Некрономикон», заложенный на нужных местах и начал обряд. Первая часть ритуала далась легко, без напряжения, всего полчаса чтения заклинаний. Когда чтение было окончено, то в комнате, несмотря на свечи, ощутимо потемнело. В углах тьма сгустилась до того, что стен нельзя было разглядеть. Пришло время приносить жертву, жертву кровью. Руки опять задрожали, но отступать было поздно. Взяв в руки нож и курицу, Виталий долго примеривался, наконец, прижал птицу локтем к боку, держа ее голову в руке. Наклонившись над алтарем, собрался с духом и неловко, со второй попытки отделил голову. Обезглавленная курица задергалась, но Виталий держал крепко. Кровь хлынула густо и быстро, заливая чашу, алтарь, пол и одежду. От кровавого запаха Виталия замутило, он поспешно положил нож и тушку на алтарь, и вновь взялся за книгу; кровь надо было быстро освящать. Жидкость в чаше, заполненной на две трети, не свернулась, а при чтении заклинаний забурлила, как вода в чайнике на слабом огне. К моменту завершения освящения бурлящая поверхность поднялась до краев. Виталий взял чашу в руки, примерился и плеснул из нее на малый алтарь. Кровь, тускло блеснув в свете свечей, литой струей ударила точно в центр алтаря, обтекла его и осталась на нем темно-красной пленкой; на пол при этом не стекло ни капли. Раздался слабый удар, дом тряхнуло и над окровавленным алтарем сгустилось облако багрового дыма. Пришло время призыва. Слова заклинаний теперь царапали горло, заставляя Виталия напрягать голос, ритм чтения все учащался, под незримой властью магии дым сгущался и вскоре принял форму воронки, острым концом поставленной на алтарь. Воронка вращалась, постепенно набирая скорость, постоянно меняла цвет от почти черного до светло-лилового в такт произносимым заклинаниям. Последние слова призыва Виталий с трудом протолкнул через пересохшие губы; воронка спазматически задергалась. Опустив книгу на алтарь, Виталий поднял руки в жесте призыва и повеления — уродливые родовые схватки резко участились. Дом ощутимо трясло, из-под земли доносился рокот.
Обойдя Портал, Шавай-И-От остановился, настораживаясь. Чувство, для которого в языке людей нет даже названия, предупреждало об опасности. Потоки энергии вокруг Портала прервали свое вечное волнообразное движение, скручиваясь в воронку. Так бывало всегда перед появлением гостей из иных миров. Десятник поступил согласно уставу: вызвал подчиненных, развернул конечности в боевую стойку и двинулся к тому месту, где должны были появиться гости — встречать. Тоннель выхода был уже видим обычным зрением — светло-сиреневая воронка ярко выделялась на мрачном пейзаже равнины. По мере приближения Шавая воронка быстро росла, увеличиваясь в диаметре. Когда до воронки оставалось совсем немного, она скачком выросла почти вдвое, поднялась в воздух и упала на Шавая, как сачок на огромную бабочку. Дэмон рванулся, пытаясь освободиться, но сиреневые нити сдавили со всех сторон, не давая двигаться, и почти сразу наступила тьма. Воины из его десятка, появившись у Портала, увидели гаснущую воронку, и не обнаружили никаких следов командира.
Содрогнувшись в последний раз, воронка взорвалась, и все мысли в голове Виталия тут же исчезли, задутые ледяным ветром ужаса; волосы на затылке ощутимо приподнялись. Существо из воронки не имело четких очертаний и постоянно меняло обличья: мужчина в темных одеждах, четыре лика которого увенчаны черной многозубой короной, дракон чернее ночи, гигантская сова с нетопыриными крыльями, человек со змеиным хвостом вместо ног, паучье тело на осьминожьих щупальцах. Виталий оцепенел, почувствовав страх, ярость и силу пойманного существа, холодный пот тек по спине заклинателя.
Боль, давящая, рвущая боль и темнота — так выглядело путешествие между мирами. Потом тьма исчезла, но боль осталась и стала еще сильнее, еще мучительнее. Реальность мира, в который попал дэмон, давила на него со всех сторон, заставляя менять обличья в безуспешных попытках приспособиться. Борясь с болью, сдерживая крик, Шавай все же сумел оглядеться. Маленькое помещение, стены из странного мертвого камня и существо, разумное существо («человек» — вспомнилось название), застывшее в ужасе. Страх человека был хорошо виден, его аура приобрела характерный коричневый оттенок. Гнев швырнул Шавая вперед, к мучителю, но, налетев на препятствие, он заметил, что окружен полупрозрачной трехгранной стеной. Человека окружала прозрачная защитная сфера. Заревев в бессильной ярости, дэмон опять ринулся на преграду, стены затряслись, по потолку пошла трещина. Аура человека стала полностью коричневой, он дернулся назад и сбил ногой свечу. Сияние стенок сферы и треугольника ограды тотчас же побледнело, дэмон прорвал ограждение и с яростным ревом ринулся к мучителю.
Связавшая два мира пуповина продолжала работать еще примерно час по земному времени, потом заряд энергии кончился. Гигантский сачок вновь настиг Шавая и, восстановив статус-кво, дверь между мирами схлопнулась со взрывом, довершив разрушения, причиненные беснующимся дэмоном.
Первые страницы утренних газет на следующий день украсили заголовки: «Новый террористический акт чеченских боевиков», «Взрыв на улице Гоголя», «Криминальные разборки продолжаются», «Пятнадцать жертв — вызов закону». На снимки попали полуразрушенный жилой дом, перепуганные люди и деловитые служебные собаки, обнюхивающие развалины. Тело Виталия Печенкина, жильца квартиры № 27, так и не нашли. Выстоявшая стена в квартире оказалась буквально заляпана кровью. Уцелевшим жильцам, которые рассказывали о трясущейся земле, подземном гуле, зверином реве и темном дыме, что просачивался сквозь стены, не поверил никто.
Искусство тварей
Короткий рассказ о людях, которые в труднейших условиях пытаются остаться людьми и сохраняют тягу к прекрасному… Под руководством бабушки внучка делает ожерелье — крышка от пивной бутылки, кусочек стекла, круглая железка. Много интересных предметов принес папа, побывав Наверху. И ребенку, конечно, интересно, что же там, Наверху?
— Так, бери их по одной и аккуратно нанизывай, — голос звучит слабо, едва слышно.
— Да, бабушка, — второй голос звонок, словно песня весенней капели. — Ой, а это что за штуковина, с острыми зубчиками?
Доносится стук, словно бьются друг об друга маленькие твердые предметы.
Искусство тварей
Короткий рассказ о людях, которые в труднейших условиях пытаются остаться людьми и сохраняют тягу к прекрасному… Под руководством бабушки внучка делает ожерелье — крышка от пивной бутылки, кусочек стекла, круглая железка. Много интересных предметов принес папа, побывав Наверху. И ребенку, конечно, интересно, что же там, Наверху?
— Так, бери их по одной и аккуратно нанизывай, — голос звучит слабо, едва слышно.
— Да, бабушка, — второй голос звонок, словно песня весенней капели. — Ой, а это что за штуковина, с острыми зубчиками?
Доносится стук, словно бьются друг об друга маленькие твердые предметы.
— Это крышка от пивной бутылки, — в слабом голосе можно различить грусть.
— Ой, какая красивенькая! Блестящая, и нарисовано на ней что-то! А откуда она взялась? И что такое пивная бутылка?
— Слишком долго рассказывать. А откуда взялась — папа принес ее из последнего похода Наверх.
— А что там, Наверху? — любопытства в звонком голосе хватит на десятерых.
— Думаю, что ничего хорошего, маленькая. Развалины, ветер и застилающая небо пыль…
— А что такое ветер и небо?
— Ветер — это такое дыхание, сильное и холодное. А небо — очень высокий потолок, синий, как твои глаза.
— Ого!
— Не отвлекайся, смотри, ты повесила два кусочка стекла подряд!
— Ой, я сейчас исправлюсь! Между ними можно вставить вот эту железку. Она такая правильная, круглая, с циферками. Ведь ее можно, да?
— Можно, — обладательница слабого голоса, судя по всему, улыбается. — Вряд ли мы теперь сможем на нее что-то купить.
Вновь слышен стук, за ним приглушенное звяканье.
— А теперь вот эту прозрачную… бабушка, а из чего она сделана?
— Это называется пластик. Осторожнее, не порежься!
— Не бойся, бабушка! — в звонком голосе звучит полная уверенность в своих силах, невозможная и ненормальная для взрослого. — Я очень ловкая! И даже сама убила ножом крысу. Ну, крысенка, маленького, в две ладони!
Доносится негромкий скрежет, словно чем-то острым скребут по твердой поверхности.
— Вот, и дырочка готова! Бабушка, а почему у меня на руке шесть пальчиков, а у тебя — пять?
— Это из-за грязи, — слабый голос опасно дрожит.
— Неправда! Я всегда убираюсь в своем углу! Там чисто!
— Не из-за этой грязи. Из-за другой, невидимой. Она в воздухе, которым мы дышим, в воде, которую пьем, — слова прерываются судорожным вздохом. — Очень много ее Наверху, но и здесь от нее не спастись, не укрыться… Мы болеем от нее, а крысы становятся больше и злее…
— Не плачь, бабушка! Ты расстроилась, что у тебя меньше пальчиков? Хочешь, я отрежу и отдам тебе один свой! У меня и на ногах по шесть!
— Спасибо, маленькая, не надо. Работай дальше.
Слышно увлеченное сопение.
— Бабушка, — хозяйка звонкого голоса не может молчать долго, — а как называется то, чем мы тут с тобой занимаемся?
— Раньше, когда мы еще были людьми, это называлось искусством…
— А теперь мы не люди?
— Существ, которые живут так, как мы, людьми назвать нельзя, — слабый голос звучит задумчиво, — теперь мы всего лишь твари, как крысы, тараканы или черви…
— А папа сказал, что у нас есть ум, а у крыс — нет!
— Если бы у нас был ум, то мы бы не пустили в ход те ужасные штуки, которые породили невидимую грязь. Но ты не отвлекайся, а то не успеем закончить. Придет мама и позовет тебя собирать слизней.
Вновь стучат друг о друга маленькие твердые предметы.
— Вот, бабушка, все. Места больше нет.
— И что у нас получилось?
— Ожерелье, — сложное слово выговаривается с гордостью, по буквам, — я могу повесить его на шею?
— Да, только закрутим концы проволочки, чтобы она не оцарапала тебе кожу. Вот, очень красиво!
— Правда? А какие еще штуки можно делать этим… искусством? Или только ожерелья?
— Раньше можно было многое, — пауза, во время которой мягко шуршит ткань, — вот, смотри.
— Ооо! Что это?
— Одна из немногих вещей, которые я сохранила от жизни Наверху. Это называется диадема, она досталась мне от моей бабушки.
— Ух ты, какие красивые камушки! Прозрачные и блестят! А для чего она? Ее тоже носят на шее?
— Нет, маленькая, на голове, — фраза прерывается на мгновение, и слабый голос становится настолько тихим, что почти пропадает. — Она прекрасно пошла бы к твоим волосам… если бы они у тебя были.
Красота
Навстречу Элен прошагали трое крепких молодых людей, несмотря на жару, затянутых в зеленого цвета униформу. Лица их были чисты, спокойны и правильны, словно у древнегреческих статуй. На девушку они даже не взглянули. Дело Полиции Красоты — следить за выполнением Положения, а не за одинокими путницами…
Победительнице последнего конкурса «Мисс Нижний Новгород» решено отлить памятник из бронзы в полный рост.
Под палящими лучами солнца город казался вымершим. Стеклянные стены зданий сверкали, словно драгоценные камни. Причудливые фонтаны на пустынных перекрестках наполняли воздух водяной пылью. Элен шагала по пустынным улицам. Стук от ее каблучков разносился среди послеобеденной тишины — время сиесты, время отдыха. Но Элен торопилась, и не могла позволить себе опоздать. Приглашения, меченные голограммой Дворца Красоты, получает далеко не каждая девушка, и упустить такой шанс было бы просто глупо.
Переходя перекресток, девушка по старой привычке осмотрелась, и тут же с облегчением рассмеялась. Как хорошо, что из города убрали автомобили, как предметы, противоречащие Положению о Красоте. Теперь нет опасности угодить под колеса стального монстра, и воздух в городе пахнет не бензином, а цветами.
Навстречу Элен прошагали трое крепких молодых людей, несмотря на жару, затянутых в зеленого цвета униформу. Лица их были чисты, спокойны и правильны, словно у древнегреческих статуй. На девушку они даже не взглянули. Дело Полиции Красоты — следить за выполнением Положения, а не за одинокими путницами.
Дворец Красоты показался, как всегда, неожиданно, и, как всегда же, произвел яркое впечатление. Приезжие, кто видел его в первый раз, часто замирали, раскрыв рот. Элен, хоть и видела Дворец много раз, вновь поддалась его чарам. Что-то рождало это здание, построенное как-то нестандартно красиво, в душе любого человека. Оно было не просто красиво, оно было прекрасно, и хотя образ его, раз увиденный, навсегда впечатывался в душу, описать Дворец словами не мог никто. По городу шептались, что архитектор, создавший Дворец, сошел после постройки с ума, и именно его душа, поселившись в мертвом здании, оказывала на созерцающих его такое влияние.
Дворец стоит на холме, и виден, посему, издалека. Дабы достичь его, Элен пришлось миновать еще несколько улиц, и подняться по аллее, обсаженной прекрасными каштанами.
Деревья, одинаково подстриженные, о чем-то шептали девушке, когда она проходила мимо, но Элен не обратила на это внимания. Торопясь, она миновала небольшую площадь перед входом во дворец.
Охранник проводил посетительницу на редкость равнодушным взглядом — приглашение во Дворец Красоты является одновременно и пропуском, и путеводителем внутри здания.
Пахло здесь холодно, экстравагантно, но чарующе. Причем, как заметила Элен, запах немного менялся, от коридора к коридору, от этажа к этажу. Менялся вместе с цветом интерьера. Чем отделаны стены, девушка не смогла определить даже на ощупь, мягкий, бархатистый материал будил воспоминание о звериной шерсти, но Элен знала — такое невозможно. Мягкие, пастельные тона успокоили девушку, и к кабинету, украшенному табличкой «Распорядитель Конкурса», она подошла почти спокойной.
Двое мужчин склонились над экраном. Воспроизводящее устройство показывало запись, сделанную так, что девушка, запечатленная на пленке, о съемке и не подозревала:
— Не правда ли, она хороша? — сказал полный лысоватый мужчина, в котором Элен узнала бы Распорядителя Конкурса.
— О, да! — согласился собеседник, выше и стройнее Распорядителя. — Она просто божественна!
— А как сложена, как сложена! — Распорядитель покачал головой почти в религиозном экстазе.
— Сонмы поэтов сошли бы с ума, воспевая ее, — подхватил второй. — Какие глаза! В них вся лазурь небес! Потрясающе! И волосы, — словно расплавленное золото!
— Да, на нынешнем Конкурсе она имеет все шансы победить, — тон Распорядителя внезапно стал льстивым. — Не так ли, господин мэр?
— Не вижу изъянов, которые помешали бы этой девушке получить титул, — серьезно отозвался глава города. — Красота ее совершенна, и девушка достойна олицетворять Красоту нашего города в этом году. Но состязание будет честным. Не так ли, господин Распорядитель?
— Несомненно, господин мэр, — и собеседники улыбнулись, давая понять, что прекрасно понимают друг друга.