Трибунал Святой Инквизиции предложил Галилею черновик его отречения, которое следовало зачитать вслух. Но при первом чтении про себя Галилей обнаружил там два пункта, настолько неприемлемых, что даже под давлением, даже при самых рискованных обстоятельствах не согласился их признать: во-первых, что он в своем поведении отступил от позиций доброго католика; а во-вторых, что он якобы действовал обманом, чтобы получить разрешение на публикацию «Диалогов». Ученый заявил, что ничего подобного он не делал, и инквизиторы приняли его возражения, исключив оба пункта из окончательного варианта.
Облаченный в белые одежды кающегося грешника, обвиняемый склонил колени и отрекся, зачитав следующую формулу[71]:
«Я, Галилео, сын покойного Винченцо Галилея, житель Флоренции, семидесяти лет от роду, привлеченный к суду и лично представший перед трибуналом, склоняю колени перед вами, преосвященные и преподобные господа кардиналы, поставленные генерал-инквизиторами против еретических уклонений в христианском мире, и, имея перед глазами и касаясь руками Священного Евангелия, клянусь, что я всегда верил, сейчас верю и с Божьей помощью буду верить и впредь во все, что утверждает и проповедуем и чему учит святая католическая и апостольская Церковь. Но, принимая во внимание, что - после того, как я был предупрежден Святой Инквизицией о необходимости полностью отвергнуть ложное мнение, что Солнце является центром мира и пребывает в неподвижности, и что Земля не является центром мира, и что она движется, и после того, как мне было запрещено держаться сего мнения, а также защищать или распространять каким бы то ни было образом, устно или письменно, названное ложное учение, и после того, как было мне указано, что названное учение противоречит Священному Писанию, - я написал и инициировал издание книги, в которой рассматриваю уже осужденное учение и выдвигаю аргументы большой силы в ее поддержку, не приходя ни к какому решению, было признано, что я сильно подозреваюсь в ереси, то есть в том, что держусь ложного мнения, что Солнце является центром мира и неподвижно и что Земля не является центром и движется, и верю в сие заблуждение.
Следовательно, желая устранить из мыслей ваших преосвященств и всех верных христиан это сильное подозрение, справедливо выдвинутое против меня, я отрекаюсь от своих убеждений от чистого сердца и с непритворной верой, я проклинаю и осуждаю названные заблуждения и ереси, равно как и в целом все заблуждения и секты, противоречащие святой католической Церкви. И я клянусь, что в будущем никогда вновь не буду говорить или утверждать устно или письменно подобные вещи, которые могли бы вызвать против меня те же подозрения; и если я узнаю какого-либо еретика или лицо, подозреваемое в ереси, я сообщу о нем Святой Инквизиции или инквизитору, или судье того места, где буду в тот момент находиться. Я также клянусь и обещаю принимать и исполнять полностью все наказания, которые на меня наложены или могут быть наложены Святой Инквизицией. И если я нарушу любое из названных обещаний, заявлений или клятв (что воспрещает Бог!), то подчинюсь всем мукам и наказаниям, налагаемым и провозглашенным священными канонами и другими указами, общими и частыми, направленными против таких преступников. И да помогут мне Бог и это Его святое Евангелие, которого я касаюсь собственными руками.
Я, названный Галилео Галилей, отрекаюсь, клянусь, обещаю и связываю себя всем вышесказанным; и в свидетельство истины своей собственной рукой подписываю сей документ с моим отречением; и повторяю его слово в слово в Риме, в монастыре святой Минервы, июня, 22-го дня, в год от Рождества Христова 1633-й.
Я, Галилео Галилей, отрекаюсь, как сказано выше, по доброй воле и от чистого сердца».
Частенько утверждают, что, встав с колен, ученый тихонько пробормотал: «Ерриг si muove» («А все-таки она вертится»). Или что он якобы выкрикнул эти слова, глядя в небо и гневно топнув ногой. В любом случае сделать такое смелое заявление в столь враждебном окружении было бы для Галилея крайне неразумным, не говоря уже о том, что это замечание предполагало дерзость, намного выходящую за рамки его обычного поведения. Возможно, он действительно сказал нечто подобное недели или месяцы спустя, перед лицом других свидетелей, но уж совершенно точно не в тот день. Он воспринял осуждение в монастыре святой Минервы как нарушение обещаний, данных ему в обмен на сотрудничество. Ученый искренне верил в свою невиновность: он признал совершение «преступления» лишь потому что его покаяние было частью сделки.
Через несколько дней кардинал Барберини благополучно добился смягчения приговора, заменив заключение в застенках Святой Инквизиции на пребывание в Тосканском посольстве в Риме. Затем посол Никколини обратился к папе Урбану с просьбой о прощении Галилея и за разрешением отослать его домой, во Флоренцию. В качестве обоснования своей просьбы посол объяснял, что Галилей собирается принять у себя овдовевшую невестку, которая готовилась покинуть Германию вместе с восемью детьми и которой больше некуда было поехать.
Урбан и слышать не желал о прощении, однако в конце концов согласился отпустить Галилея из Рима. При содействии кардинала Барберини ему было предписано первые пять месяцев тюремного срока провести под надзором архиепископа Сиены, который сразу предложил выслать за ученым свой личный экипаж, Чтобы обеспечить безопасную и скорую доставку к нему во дворец.
«Диалоги» были включены в очередной выпуск Индекса запрещенных книг, изданный в 1664 г., и оставались в нем на протяжении следующих двух столетий.
Достославнейший и возлюбленный господин отец! Совершенно внезапно и неожиданно до меня дошли слухи о Ваших новых мучениях, и душу мою поразила сильнейшая боль, когда я услышала о том, что наконец состоялся суд, сурово осудивший и Вас, и Вашу книгу. Я узнала все это после того, как долго расспрашивала синьора Джери, потому что, не получив от Вас писем на этой неделе, никак не могла успокоиться, словно уже тогда знала, что случилось.
Мой дражайший господин отец, сейчас пришло время воспользоваться больше, чем когда-либо, мудростью, дарованной Вам Господом Богом, чтобы перенести сии удары, сохраняя силу духа, которую даруют Вам Ваши религия, профессия и возраст. А поскольку Вы благодаря своему обширному опыту можете в полной мере осознавать всю иллюзорность и непостоянство вещей этого жалкого мира, Вы не должны преувеличивать значение этих бурь, но питать надежду, что все они скоро стихнут и преобразятся из бедствий во многие радости.
Говоря все это, я выражаю то, что диктуют мне мои собственные желания, и то, что кажется обещанием милости, проявленной к Вам, возлюбленный господин отец, Его Святейшеством, который выбрал для Вашего заключения место столь приятное, и мне представляется, это обещает и другие перемены, смягчающие Ваш приговор и все более соответствующие Вашим и нашим желаниям; может, Господь еще повернет все наилучшим образом. А пока я молю Вас не оставлять меня без утешения, которое дают мне Ваши письма, сообщать о Вашем состоянии, физическом и особенно духовном. Теперь я заканчиваю писать, но никогда не покидаю Вас мыслями и молитвами, призывая Его Божественное Величие даровать Вам истинный мир и утешение.
Писано в Сан-Маттео, июля, 2-го дня, в год 1633-й от Рождества Христова. Горячо любящая дочь, Сестра Мария Челесте
Известие об унижении Галилея распространялось из Рима со скоростью, с которой гонцы перевозили послания. По приказу папы, под звон фанфар текст об оскорбительном приговоре, вынесенном Галилею, вывешивался и зачитывался инквизиторами от Падуи до Болоньи, от Милана до Мантуи, от Флоренции до Неаполя и Венеции, а оттуда новости доходили уже и до Франции, Фландрии и Швейцарии, вызывая тревогу профессоров философии и математики в каждом из университетов. В частности, во Флоренции инквизиторами было приказано зачитать текст обвинительного приговора, собрав в качестве аудитории как можно больше местных Математиков.
Летом 1633 г. все эти события подхлестнули интерес к запрещенным «Диалогам», и на «черном рынке» начался настоящий бум. Цена на книгу, изначально продававшуюся за половину скудо, взлетела до четырех, а потом и до шести скудо, а священники и профессора по всей стране приобретали копии, тщательно скрывая это от инквизиторов. Падуанский друг Галилея писал ему, как известный университетский философ Фортунио Личети сдал свой экземпляр властям - это было совершенно необычным поступком, потому что больше никто из обладателей «Диалогов» не повторил его. По мере того как росла цена на книгу среди почитателей Галилея, работа его привлекала также и новых сторонников теории Коперника.
В конце июля или в августе один из посланников сумел контрабандой провезти экземпляр «Диалогов» через Альпы, после чего обратился к тайным почитателям Галилея в Страсбурге, где австрийский историк Матиас Бернеггар взялся за подготовку латинского перевода, который был готов к распространению по всей Европе к 1635 г. В 1661 г. в Англии также появилось издание «Диалогов» в переводе Томаса Солсбери. Запрет на внесенную в Индекс книгу продержался очень долго, но невозможно было контролировать его исполнение за пределами Италии.
В конце июля или в августе один из посланников сумел контрабандой провезти экземпляр «Диалогов» через Альпы, после чего обратился к тайным почитателям Галилея в Страсбурге, где австрийский историк Матиас Бернеггар взялся за подготовку латинского перевода, который был готов к распространению по всей Европе к 1635 г. В 1661 г. в Англии также появилось издание «Диалогов» в переводе Томаса Солсбери. Запрет на внесенную в Индекс книгу продержался очень долго, но невозможно было контролировать его исполнение за пределами Италии.
В 1744 г. издатели из Падуи получили официальное разрешение включить «Диалоги» в посмертное собрание трудов Галилея при условии внесения в текст определенного рода замечаний и комментариев, которые должны были опровергать содержание книги. Но даже эта уступка не привела тогда к снятию ограничений на «Диалоги», которые все еще оставались формально запрещенными. 16 апреля 1757 г., когда Конгрегация Индекса отменила общие возражения против книг, содержащих изложение учения Коперника, «Диалоги» Галилея все равно оставались запрещенными, что особо указывалось в обновленном списке. На самом деле «Диалоги» были запрещены еще в течение 65 лет, вплоть до 1822 г., когда Конгрегация Святой Инквизиции допустила издание книг по современной астрономии, излагающих доказательства движения Земли. Однако поскольку одновременно с этим не был составлен новый Индекс, отражающий эти перемены, то и в издании 1835 г., через двести лет после описанных событий, в списке запрещенной литературы по-прежнему значились «Диалоги» Галилео Галилея.
Галилей проводит опыты с наклонной плоскостью. Архивы Алинари, фотоархив «Арт-ресурс»
Часть 5 В Сиене XXVI «Я не знала, как отказать ему в ключах»
Представляя суд над Галилеем в упрощенном контексте классического примера противостояния науки и религии, критики католицизма заявляют, что Церковь выступила в оппозиции к научной теории, опираясь на библейские авторитеты. Однако с формальной точки зрения эдикт против учения Коперника, изданный в 1616 г., был подготовлен Конгрегацией Индекса, а не Церковью в целом. Точно так же суд над Галилеем остается на совести Святой Инквизиции, а никак не всей Церкви. И даже при условии, что папа Павел V одобрил эдикт 1616 г., а папа Урбан VIII инициировал осуждение Галилея, ни один из этих понтификов не воспользовался в этих случаях догматом о папской непогрешимости - свободе от ошибок, которая в качестве особой привилегии принадлежит папе, когда он говорит как пастырь Церкви и провозглашает истины веры и морали. Более того, постулат о непогрешимости папы во времена Галилея вообще не был еще официально сформулирован, это произошло на два века позже, на Первом Ватиканском соборе 1869-1870 гг.
Асканио Пикколомини, архиепископ Сиены.
Национальная библиотека,Флоренция
И хотя сам Урбан считал себя настолько могущественным, что полагал, будто бы приговор одного живого папы - в частности, самого Урбана - перевешивает сотню эдиктов прежних, уже покойных пап, он все-таки не заявлял о своей непогрешимости в деле Галилея.
Французский философ Рене Декарт, который, находясь тогда в Голландии, следил за процессом по делу Галилея, понимал эти различия. Так, Декарт мог с надеждой заметить, обращаясь к коллеге: «Поскольку я не вижу, чтобы это осуждение было утверждено Собором или Папой, но проистекает исключительно из решения комиссии кардиналов, вполне может случиться, что теория Коперника, как и эдикт об антиподах[72], будет однажды так же точно отменен». Тем не менее Декарт, получивший воспитание у иезуитов и на протяжении всей жизни остававшийся набожным католиком, воздержался от публикации собственной книги «Le Mond» («Мир»), в которой поддерживал взгляды Коперника на Вселенную.
Однако многочисленные церковные деятели - включая и весьма высокопоставленных клириков, таких как Асканио Пикколомини, архиепископ Сиены, - с первых мгновений знакомства с «Диалогами» Галилея приняли эту книгу и продолжали считать ее автора своим другом. Когда проблемы вокруг «Диалогов» еще только начались, архиепископ Пикколомини писал Галилею: «Мне кажется исключительно странным, что столь свежая и точная работа способна вызывать яростное неодобрение со стороны некоторых людей, которые могут найти ошибки лишь в собственных рассуждениях об этой книге, поскольку работа сия должна успокоить даже самый скромный разум. С другой стороны, я бы сказал, что Вы заслуживаете и этого, и еще худшего, потому что шаг за шагом разоружаете тех, кто контролирует науку, а им ничего больше не остается, как прибегать снова к священным основаниям»[73].
Архиепископ Пикколомини, последний представитель династии выдающихся ученых, семьи, давшей миру двух пап, сам изучал математику и в течение многих лет был восторженным поклонником Галилея. Теперь, после вынесения приговора, Пикколомини должен был держать в заключении Галилея, который покинул Тосканское посольство 6 июля и три дня спустя, 9 июля, прибыл во дворец архиепископа, непосредственно соседствующий с величественным Сиенским собором, Увенчанным знаменитым куполом.
Если Галилей выглядел «более мертвым, чем живым» (как охарактеризовал его посол Никколини) после возвращения с апрельского допроса в палатах Святой Инквизиции, то каким же должен был он появиться в Сиене в июле, после многочисленных недугов и потрясений? Несправедливость приговора так мучила его, что ученый несколько ночей не мог спать: в доме слышали, как он плакал, бормотал что-то и бродил по комнате. Архиепископ опасался за безопасность Галилея до такой степени, что в определенный момент даже приказал связать тому руки, чтобы он ночью случайно не нанес себе увечья. Пикколомини твердо намеревался восстановить сломленный дух ученого и вернуть его мысли к научным предметам. Тот факт, что Галилей сумел возродиться из пепла осуждения на суде Инквизиции и довести до конца еще одну книгу, в значительной мере является заслугой настойчивого и доброго Пикколомини. Французский поэт Сен-Аман, посетивший Сиену в 1633 г., сообщал, что встретил архиепископа и Галилея вместе в окружении роскошных ковров и мебели, заполнявших гостевые покои дворца: они наслаждались увлекательной дискуссией о механической теории, а перед ними лежали исписанные страницы.
Достославнейший и возлюбленный господин отец! Нет необходимости убеждать Вас в том, что письмо, которое Вы прислали мне из Сиены (где, по Вашим словам, пребываете в полном здравии) принесло мне величайшее удовольствие, равно и сестре Арканжеле, поскольку Вы прекрасно знаете, как угадать то, что я еще даже и не начала выражать. Но мне очень хотелось бы описать Вам настоящее праздничное представление и веселье, которые матери и сестры устроили тут, узнав о Вашем благополучном возвращении, потому что это действительно было нечто необычайное: мать-настоятельница и многие другие, услышав новости, бежали ко мне с распростертыми объятиями, плакали от нежности и счастья. Я испытываю воистину рабскую привязанность по отношению к ним всем, прекрасно понимая по сему выражению чувств, как сильно они любят Вас, господин отец, и нас с сестрой Арканжелой.
Услышав далее, что Вы остановились в доме доброго и учтивого монсеньора архиепископа, я испытала еще большие удовольствие и радость, несмотря на возможное горестное воздействие сего на наши собственные интересы, потому что это ясно показывает: необычайно увлекательные беседы с ним могут удержать Вас там гораздо дольше, чем нам бы того хотелось. Однако, поскольку здесь все еще сохраняется опасность заражения, я предпочитаю, чтобы Вы оставались там и ждали (как Вы и намерены поступить) подтверждения большей безопасности от Ваших ближайших друзей, которые если не с великой любовью, то, по крайней мере, с большей Уверенностью, чем мы, будут способны сообщить Вам эту информацию.
А я полагаю, что будет разумно тем временем получить доход с вина, что хранится у Вас в подвале, по меньшей мере продав одну бочку; потому что хотя пока оно еще хорошо хранится но я боюсь, что длительная жара может вызвать нежелательные процессы: та бочка, что Вы, господин отец, запечатали перед отъездом и из которой пили домоправительница и слуга, уже начала портиться. Нужно, чтобы Вы дали указания, в соответствии с Вашими желаниями, потому что у меня так мало знаний об этом роде деятельности; но я прихожу к выводу, что раз Вы производите достаточно вина на целый год, а в течение шести месяцев отсутствуете, то должно остаться еще довольно много, даже если бы Вы и вернулись через несколько дней.
Однако, оставляя этот вопрос, обращаюсь к тому, что заботит меня гораздо больше: мне крайне необходимо знать, каким же образом завершились Ваши дела одновременно к удовлетворению Вашему и Ваших противников, о чем Вы сообщили мне в предпоследнем письме, написанном непосредственно перед отъездом из Рима. Опишите же мне подробности того, как все обустроилось, но только после того, как отдохнете, потому что я могу еще немного подождать, пока Вы проясните мне это явное противоречие.