Далее Галилей развивал мысль: «Если мне будет позволено выразить свое мнение другу и патрону, я бы сказал, что загадочные пятна возникают и исчезают на поверхности Солнца и напрямую связаны с ним, тогда как Солнце, делая полный оборот вокруг своей оси примерно за один лунный месяц, уносит их прочь, скрывая от нашего взгляда, и, вероятно, возвращает некоторые из них, существующие долее одного месяца, но уже в столь измененном виде и размере, что нам не так-то легко их распознать».
Завершая первое письмо, Галилей обращался к Вельзеру с извинениями:
«И простите мне мою нерешительность, вызванную новизной и трудностью предмета, в связи с которым мне в голову приходили самые разнообразные мысли, периодически представлявшиеся убедительными, но потом снова отвергавшиеся, что оставляло меня сконфуженным и растерянным, ведь мне не хочется утверждать что-либо, когда сказать нечего. Тем не менее я не отказался в отчаянии от этой задачи. Напротив, я надеюсь, что этот новый феномен окажется способным сослужить мне прекрасную службу, позволив настроить некоторые лады и добиться согласия в звучании величественного диссонирующего органа нашей философии - инструмента, за которым, полагаю, я увижу множество органистов надорвавшимися в тщетных попытках настроить его и достичь совершенной гармонии. Их усилия будут тщетными, потому что они оставляют (или скорее сохраняют) три-четыре важнейших лада в диссонансе, что делает принципиально невозможным для них создание совершенной мелодии».
Именно эти расстроенные лады, по мнению Галилея, заставляли несколько нот звучать фальшиво, и в их число входили неизменность небес и неподвижность Земли.
Вельзер учтиво писал Галилею: «Вы продемонстрировали огромный интерес к проблеме, прислав мне в ответ на мои несколько строк составленный за весьма короткое время столь обширный и пространный трактат»[24]. Трепет сопричастности в качестве свидетеля рождения новой философии, выраставшей на почве астрономической аномалии, которую являли собой пятна на Солнце, заставил Вельзера показать письмо Галилея более широкой аудитории, чем не вызывавший у него особого доверия как ученый Апеллес (тот даже не читал по-итальянски, так что ему пришлось бы несколько месяцев ждать приемлемого перевода). Вероятно, Вельзер считал, что князь Чези из Академии-деи-Линчеи, с которым он также состоял в переписке, сможет опубликовать сообщение о пятнах на Солнце в одном из готовившихся к печати выпусков находившегося в его ведении периодического издания. «Стало бы огромным благом для публики, если бы небольшие трактаты, посвященные новейшим открытиям, выходили один за другим, - писал Вельзер, - сохраняя свежесть в восприятии читателей и вдохновляя других исследователей применять свои таланты, разрабатывая подобные темы; потому как невозможно допустить, чтобы создание столь грандиозной по размаху и важности системы легло бы на плечи одного человека, каким бы сильным он ни был»[25].
Князю Чези настолько понравилась идея, что он не только начал подготовку издания, но даже принял Вельзера в Академию. Вскоре Вельзер и Галилей уже горделиво подписывали письма титулом «академик-линчеец» и галантно обменивались сожалениями, если кому-либо из них случалось испытывать физическое недомогание. Когда Чези весной 1613 г. опубликовал в Риме четыре сравнительно короткие заметки Вельзера вместе с тремя длинными ответами Галилея в виде книги, посвященной феномену пятен на Солнце, он положил этим конец разговорам о подагре Вельзера и разнообразных хворях Галилея.
«Я прочитал [Ваше письмо] или, скорее, проглотил его, получив при этом удовольствие, равное аппетиту и жажде, которые я испытывал, - писал Вельзер Галилею 1 июня 1612 г. - Позвольте заверить Вас, что оно смягчило страдания, которые я испытываю от долгой и мучительной болезни, доставляющей мне исключительный дискомфорт в левом бедре. Медики не находят против этого никакого эффективного средства; только представьте, лечащий врач самыми простыми и ясными словами растолковал мне, что первейшие люди его профессии пишут об этой болезни: хотя отдельные случаи и можно исцелить, но остальные не поддаются лечению. Следовательно, приходится полагаться на отеческую милость Творца и Божий промысел: "Ты еси Господь, твори то, что есть добро пред Твоим взором"».
Несчастный Вельзер уже через два года сведет счеты с жизнью, обретя спасение от страданий в самоубийстве, но пока его больше тревожит то, как Чези сумеет воспроизвести в печати мелкие детали рисунков Галилея, изображавших расположение пятен на Солнце и являвшихся необходимым дополнением к его письмам. Галилей составил эти почти фотографически точные зарисовки в результате наблюдений за Солнцем в телескоп, используя листы белой бумаги, на которые падал отраженный образ. Он старательно фиксировал темные пятна, а затем переделывал схемы, учитывая тот факт, что телескоп давал ему перевернутое вверх ногами изображение. Таким образом, ему удавалось избежать того, чтобы причинить вред глазам.
Потребовалось более месяца напряженной работы граверов, чтобы украсить законченную книгу, и в результате публике были представлены последовательные наблюдения за Солнцем, проводившиеся изо дня в день, с 1 июня и до середины июля 1612 г. Однако идеи, высказанные в книге, обострили уже существовавшую напряженность между Галилеем и его почтенными и влиятельными оппонентами. Рассуждения ученого даже расширили круг его противников, в число которых входили и те, кто никогда не читал саму книгу. А поскольку Коперник умер в забвении, где-то в далекой стране, за 70 лет до этого, то Галилею приписали создание гелиоцентрической модели Вселенной (правильнее будет сказать, что его обвинили в этом).
И если «голубиная лига» подвергла яростным нападкам «Разговор о телах, которые остаются на поверхности воды или движутся в ней», противопоставляя труды Аристотеля работам Галилея, то критики «Писем о солнечных пятнах» взывали уже к гораздо более высокому авторитету - к Библии.
VI «Усердный исполнитель Божьих установлений»
Реорганизация структуры небес согласно теории Коперника поразила многих современников Галилея и показалась им сомнительной и еретической.
«Это мнение Иперника, или как там его зовут, - пренебрежительно отзывался о новой теории пожилой доминиканский священник из Флоренции в ноябре 1612 г., - представляется мне противоречащим Священному Писанию». Однако ни Коперник, ни Галилей - оба искренние католики - не имели намерений обращать критицизм против Библии или начинать нападки на Церковь. Более того, Коперник посвятил свой труд «Об обращениях небесных тел» папе Павлу III (тому самому понтифику, что отлучил английского короля Генриха VIII от церкви и учредил Римскую инквизицию). Работая над «Письмами о солнечных пятнах», Галилей обращался за консультациями к кардиналу Карло Конти, поскольку хотел выслушать его авторитетное суждение об изменении представлений о структуре небес. Кардинал Конти заверил его, что в Библии нет подтверждений аристотелевской доктрины неизменности; более того, он высказал мнение: что, похоже, Писание даже противоречит этому утверждению.
Ранее ни в одном из возмущенных и агрессивных выпадов против Галилея со стороны академических кругов не было и следа обвинений в ереси - преступлении, которое сам он считал «более отталкивающим, чем сама смерть», - однако теперь возникла эта новая и неожиданная для Галилея угроза. Поэтому, учитывая, как складывались обстоятельства, он, должно быть, испытал немалое облегчение, когда в октябре 1613 г. кардинал Оттавио Бандини наконец дал разрешение принять дочерей Галилей в монастырь, невзирая на их возраст. Тринадцатилетняя Виржиния и двенадцатилетняя Ливия были немедленно помещены в расположенный поблизости от Флоренции, в Арчетри, монастырь Сан-Маттео, настоятельницей которого была достопочтенная Людовика Винта, родная сестра сенатора Флоренции и личного секретаря великого герцога Фердинандо. Не успели девочки оказаться под защитой стен обители, как разразился скандал: учение Коперника объявили ересью.
В ноябре лучший и самый любимый ученик Галилей бенедиктинский монах Бенедетто Кастелли, который последовал за ним из Падуи, покинул Флоренцию, чтобы занять прежний пост Галилея - он стал профессором математики в Университете Пизы. Кастелли не только придумал способ безопасного наблюдения за Солнцем с помощью бумажного листа, принесший такой грандиозный успех Галилею, но еще и выполнил многочисленные рисунки и диаграммы солнечных пятен, опубликованные в его книге. Учитель полагался на Кастелли и при подготовке ответа на четыре опубликованные критические статьи, направленные против «Разговора о телах». Едва приехав в Пизу, Кастелли получил предупреждение от университетского начальства: он ни при каких обстоятельствах не должен был включать в свои лекции или обсуждать со студентами вопрос о движении Земли. Монах, естественно, согласился на это условие, поскольку и его учитель, Галилей, придерживался той же тактики, будучи профессором, в Пизе и Падуе. Однако уже через несколько недель Кастелли оказался в затруднительном положении: в частной, но весьма важной беседе ему были заданы соответствующие вопросы - в Пизу с обычным зимним визитом в сопровождении свиты прибыло семейство Медичи. Расположившись, как обычно в это время года, в своем пизанском дворце, Его Высочество Козимо II, эрцгерцогиня Мария Маддалена и великая герцогиня-мать мадам Кристина трижды в день собирались за столом, чтобы вести увлекательные разговоры, в ходе которых властители желали получать новую информацию по самому широкому кругу тем.
В субботу, 14 декабря, Кастелли писал Галилею: «В прошлый четверг я обедал с нашими покровителями, и когда великий герцог спросил меня об университете, я дал ему полный отчет о своей деятельности, чем он остался весьма доволен. Он спросил, есть ли у меня телескоп. Ответив утвердительно, я начал рассказывать о наблюдении за Медицейскими планетами, которое проводил накануне ночью. Мадам Кристина захотела узнать об их расположении, так что ход беседы привел к необходимости уточнить, что они существуют в действительности, а вовсе не являются иллюзиями, созданными телескопом».
Вместо того чтобы удалиться от флорентийского двора после смерти супруга, Фердинандо I, влиятельная великая герцогиня Кристина в 1609 г. ограничилась лишь тем, что сменила наряды на черные платья и надела вдовий головной убор с роскошной черной вуалью взамен герцогской короны. Она сумела удержать за собой титул великой герцогини, предоставив своей невестке - жене Козимо, Марии Маддалене - довольствоваться званием «эрцгерцогини», которое та принесла с собой из Австрии.
В то знаменательное декабрьское утро разъяснения Кастелли по поводу планет вызвали у мадам Кристины беспокойство - несмотря на то, что эта информация имела отношение к Дому Медичи. Вопреки ее искренней симпатии к Галилею, обучавшему ее сына, и почтению к монашеским одеяниям Кастелли, она предпочла сменить тему разговора и вовлечь в беседу другого гостя, тоже представителя университета - философа-платоника доктора Козимо Боскалья.
Кастелли продолжает рассказ: «После множества блюд, каждое из которых подавалось весьма эффектно украшенным, трапеза подошла к концу. Я отправился было домой, но не успел покинуть дворец, как меня остановил привратник мадам Кристины: великая герцогиня вызывала меня к себе. Но прежде, чем я расскажу Вам о том, что произошло дальше, Вы должны узнать, что, пока мы сидели за столом, доктор Боскалья что-то нашептывал на ухо мадам и, хотя он признавал реальность обнаруженных Вами на небе объектов, он заметил, что считает движение Земли совершенно невероятным, якобы такое невозможно, потому что Священное Писание совершенно очевидно опровергает сие утверждение».
Бенедетто Кастелли. Институт и Музей истории науки, Флоренция
Все приближенные ко двору знали, что мадам Кристина была ревностной католичкой: она регулярно посещала исповедника, а также часто беседовала с другими священниками, кардиналами и, естественно, прислушивалась к мнению папы, даже если суждение Его Святейшества противоречило интересам династии Медичи или тосканского правительства. Великая герцогиня постоянно читала Библию и могла на память процитировать отрывок о том, как по просьбе Иисуса Навина Господь остановил движение Солнца, из которого вытекало предположение, что оно двигалось, а также соответствующий псалом:
«Господи, Боже мой! Ты дивно велик... Ты поставил Землю на твердых основах, не поколеблется она во веки и веки»1.
' Пс. 103:1,5.
Далее Кастелли пишет:
«А теперь вернемся к моей истории. Я вошел в покои Ее Высочества и там нашел великого герцога, мадам Кристину и эрцгерцогиню, дона Антонио [де Медичи], дона Паоло Джоржано [Орсини] и доктора Боскалья. Задав мне для начала несколько вопросов общего характера, мадам начала выдвигать против Вашей теории аргументы, взятые из Священного Писания. В ответ, сделав необходимое вступление, я взялся сыграть роль теолога - с такой уверенностью в себе и с таким достоинством, что мне даже жаль, что Вы меня не слышали. Дон Антонио помогал мне от всего сердца, и вместо того, чтобы ужаснуться величия Ее Высочества, я выступил настоящим паладином. Я полностью взял верх над великим герцогом и эрцгерцогиней, в то время как дон Паоло также пришел мне на помощь, припомнив очень хорошо подходящую цитату из Писания. Одна только мадам решительно не соглашалась со мной, но по ее манере я мог судить, что она делает это лишь для того, чтобы услышать мои ответы. Профессор Боскалья за все время не произнес ни слова».
Тревожная новость о недовольстве мадам Кристины вызвала немедленный отклик Галилея. Он сожалел о том, что она придерживается противоположного мнения, но еще больше его испугало проведение линии фронта между наукой и Священным Писанием. Лично он не видел между ними никакого противоречия. В длинном ответном письме к Кастелли от 21 декабря 1613 г. Галилей исследует соотношение между открытием истины Природы и раскрытием истины» заключенной в Библии:
«Что касается первого, общего вопроса мадам Кристины, мне кажется, что он был поставлен ею совершенно обоснованно, и Вами в ответ было установлено и показано, что Священное Писание не может ошибаться, а содержащиеся в нем установления являются абсолютно правильными и непоколебимыми. Я лишь вынужден добавить, что - хотя Писание не может ошибаться - его исследователи и толкователи способны заблуждаться различными способами... поскольку полагаются на буквальное значение слов. Потому что в этой мудрости не только содержится немало видимых противоречий, но и можно отыскать основания даже для тяжелой ереси и богохульства, поскольку там пришлось вводить упоминания о руках, ногах и глазах Господа, о присущих людям страстях, таких как гнев, сожаление, ненависть а порой и забвение событий прошлого и неведение в отношении будущего».
Галилей утверждал, что подобные словесные образы были введены в текст Библии ради того, чтобы простые люди смогли понять ее, дабы облегчить восприятие сложных предметов и привести человека к спасению. Точно так же библейский язык упрощает некоторые физические явления Природы, чтобы сделать их более удобными с точки зрения наших обыденных представлений. Галилей заявляет: «И Священное Писание, и Природа являются эманациями, порождением Божественного мира: Писание продиктовано Святым Духом, а Природа воплощает волю Бога и Его повелений».
Таким образом, ни одна истина, установленная в результате наблюдения за Природой, не может противоречить глубочайшей истине Священного Писания. Даже возражения мадам Кристины и приведенная ею цитата из истории Иисуса Навина могут легко вписаться в контекст концепции гелиоцентрической Вселенной; и в самом деле, теория Коперника гораздо лучше, чем идеи Аристотеля или Птолемея, объясняет фрагмент, который далее приводит Галилей:
«Иисус воззвал к Господу в тот день, в который предал Господь Аморея в руки Израилю, когда побил их в Гаваоне, и они побиты были пред лицем сынов Израилевых, и сказал пред Израильтянами: стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим. Не это ли написано в книге Праведного: "стояло солнце среди неба и не спешило к западу почти целый день"? И не было такого дня ни прежде, ни после того, в который Господь так слушал бы глас человеческий. Ибо Господь сражался за Израиля»[26].
Система Птолемея допускала два вида движения Солнца. Первое - медленное ежегодное продвижение с запада на восток, которое совершало само Солнце. Другое - более заметное - это движение Солнца по небу в течение дня (вероятно, это движение и было остановлено по молитве Иисуса Навина). Оно, по мнению Птолемея, совершалось на самом деле Перводвигателем - сферой высшего неба, охватывавшей все другие сферы, включая и те, на которых находились Солнце, Луна, планеты и звезды, обращавшиеся вокруг Земли в течение суток. Если бы Бог остановил только Солнце, это не отвечало бы желанию Иисуса Навина. Напротив, в результате ночь наступила бы на четыре минуты раньше.
Однако, согласно наблюдениям Коперника за небом и его последующим выводам, переход от дня к ночи являлся результатом вращения Земли. Галилей соглашался с Коперником в том, что Земля каким-то образом получает импульс для этого движения от Солнца. Дальнейшие наблюдения Галилея за Солнцем привели его к заключению, что светило также имеет месячный цикл вращения, что удалось установить в ходе исследования солнечных пятен. Как свет Солнца освещает все другие планеты, так и его движение придает им импульс движения по орбитам. Следовательно, если Бог остановил вращение Солнца, Земля тоже должна была остановиться, и тогда день продлился в той мере, в какой это было нужно Иисусу Навину.
Позднее Галилей указывал, что, когда Солнце, согласно Библии, стояло неподвижно, оно находилось «в середине неба» - в точности там, где поместила его система Коперника. Подобное упоминание о местоположении Солнца не означает, что оно было остановлено в высшей, полуденной точке, ибо в таком случае Иисус Навин имел бы достаточно времени для завершения битвы, не обращаясь с молитвой о чуде продления дня.
Несмотря на силу приведенных аргументов, сам Галилей хотел бы отказаться от такого рода астрономических интерпретаций, поскольку считал, что в Библии говорится о гораздо более важных вещах. Однажды он услышал замечание бывшего библиотекаря Ватикана, кардинала Чезаре Баронио: «Библия - это книга о том, как достичь Небес, а не о том, как Небеса устроены».