Тихон, явно смущенный, потупился и невнятно пробормотал:
— Да, ладно, дядя Лука…
— Я жду! — Лука снова повысил голос.
— Ну, винюсь, глупость ляпнул… Кто ж знал?
— А не знаешь, так не болтай! Наказание тебе будет такое: пойдешь к Михайле Фролычу в ученики и выучишься стрелять из самострела так же, как он — с завязанными глазами, на звук.
— Лука Спиридоныч!
— Я еще не все сказал! Пойдешь к Лавру Корнеичу и выучишься делать самострелы, но не для пацанов, а для взрослых, чтобы рукой взводить.
— Дядя Лука, так это ж…
— Молчать, когда я говорю! Когда всему этому выучишься, возьмешь тех косоруких, которые лук освоить никак не могут, и обучишь их самострельному бою. Пора тебе, племяш, десятником становиться! Вот теперь — все. Можешь чирикать.
«Блин! У него же и так целая мастерская по изготовлению луков — сам, два сына, три племянника, два холопа с женами. Теперь он еще и самострелы клепать наладится, и племянника в десятники пропихивает. Ну, силен Лука Говорун! А об авторском праве, Лука Спиридоныч, вы, конечно, и понятия не имеете. Или вид делаете?»
— Лука Спиридоныч, самострелы — дело дядьки Лавра!
— Знаю! Договоримся. А тебе, за обучение Тихона, даю десять самострелов для Младшей стражи бесплатно. Согласен?
— Нет! — Мишка уже понял, что Лука пытается что-то для себя выгадать, используя эффект неожиданности, и решил поторговаться, все-таки, племянник купца. — Двадцать самострелов, но не за обучение, а за станок, на котором болты вытачивать можно. Быстро, и все одинаковые.
— Двенадцать!
— Восемнадцать!
— Четырнадцать!
— Шестнадцать!
— Пятнадцать!
— И по десять болтов к каждому. По рукам?
— По рукам! А за обучение чего хочешь?
— За науку — науку, Лука Спиридоныч. В Младшей страже сейчас девять человек… восемь — одного убили. Ты их видел, ребята крепкие. Самострелы самострелами, а лучному бою тоже учить их надо. Ты — лучший у нас лучник, значит, Младшую стражу надо учить у тебя.
— А не много захотел? Ты одного учишь, а я восемь?
— Три возражения. — Быстро ответил Мишка — с Лукой надо было вести себя, как на парламентских дебатах. — Первое: добрые лучники есть и кроме тебя, а я — один. Второе: не все из восьми могут способными оказаться, тогда учеников станет меньше. Третье: скоро учеников станет еще больше, если с нами дело пойдет, остальных будешь учить за плату. Договоришься с дедом. И еще: на первых порах, самым простым вещам учить, конечно, будешь не сам, Тихона заставишь. Я не против, был бы толк.
— Купцом бы тебе быть.
— А я и так купцов племянник.
— Вот! — Лука снова поднял вверх указательный палец. — Видите, каких парней Корней Агеич воспитывает? Вырастут, кому вы, охломоны, нужны будете? Они и воинами станут, и науки превзошли, и торговать могут, и ремесла знают. А Никифор — дядька его? Он на своих ладьях, как нурман: где торгует, а где и на щит взять может, а если ему Корней Агеич ладейную рать выучит…
«Опять поехал! И правильно, ведь, все понимает, умен черт. Какой помощник для деда, и чего тот за Данилу держался? Но монолог надо прерывать, конца не видно».
— Дядя Лука, хочешь, еще одну интересную вещь подскажу?
— Не перебивай старших! Гм, о чем это я? Ладно, чего запросишь за свою интересную вещь?
— Ничего. Это за то, что ты нам на помощь десяток поднял.
— Обижаешь! Я тридцать восемь человек привел.
— Прости, не знал. Значит, если что, дед может почти на четыре десятка рассчитывать.
— Что «если что»? — Сразу же насторожился Лука.
— В жизни всякое бывает. — Туманно отозвался Мишка.
— Темнишь, парень.
— Так не на исповеди.
— Э! Забыл, что со старшим разговариваешь?
— Помню, что говорю с умным человеком, который понимает больше, чем сказано.
Возле костра повисла неловкая пауза. Лука сверлил взглядом корнеева внука, Мишка упорно не отводил глаза, хотя знал, что грубо нарушает правила общения младшего со старшим. Глаза следовало опустить и молчать, дожидаясь, пока Лука не заговорит первым. Было видно, что десятнику очень хочется вразумить нахального сопляка — оплеухой или чем-либо подобным, но он сдерживается.
Наконец Лука, видимо что-то решив для себя, прокашлялся и покрутив головой, произнес:
— Вот, что, Михайла… Анька дедову походную палатку привезла, вон она стоит. Давай-ка я тебя до нее провожу.
«Все проспал. Куча народу приехала, какие-то дела, похоже, решаются, а я дрых, как суслик».
Отойдя от костра так, чтобы никто не мог их услышать, Лука остановился.
— Что ты там говорил про то, что скоро учеников прибавится?
— Туровские купцы будут присылать на обучение сыновей или других родственников, чтобы потом свой человек охраной командовал. Если дело пойдет, то потом к каждому из них пришлют по десятку, чтобы командирский навык приобрел.
— Угу… — Лука покивал головой. — Умен Корней, ничего не скажешь. Под это дело можно… всякое можно. Умно, умно. Когда привезут?
— Собирались по первой воде, но один уже есть — тот самый Петька, он сын купца Никифора, материного брата.
— А плата за обучение, какая будет?
— Еще не знаем, ты вот, сколько запросишь?
— Гм, подумать надо. Хорошее дело, я с Корнеем обговорю. Теперь другое. — Лука оглянулся на костер, возле которого сидели его люди и понизил голос. — Корней, надо понимать, не только купеческих детишек учить собирается?
— Верно, Лука Спиридоныч.
— Ну, и?
— Сотня медленно умирает, вместе с ней и все…
Железные пальцы Луки смяли в комок полушубок на груди под самым горлом, Мишка почувствовал, что ноги отрываются от земли.
— Ты что болтаешь? Удавлю, щенок…
Мишка потянул из ножен кинжал, но вторая рука Луки захватила его запястье, как капкан.
— Кусаться надумал, сученок? Я тебя…
Второй кинжал коснулся шеи десятника. Лука мгновенно выпустил Мишку и отпрянул. Сделано это было так быстро, что Мишка даже не сразу понял, что свободен.
— Хитер! — Лука слегка пригнулся и расставил в стороны руки. Не доставая оружия предложил: — Ну, давай поиграем.
— Горло прикрой, дядька Лука, и глаза, мы в эти места бить приучены. В Турове троих татей так упокоили, а четвертого изуродовали.
— Ага! — раздался из темноты Мотькин голос. — Мишка ему ухо отсек.
— А тутошнего зарезанного ты сам видел. — Добавил с другой стороны Роська. — Старшину Младшей стражи раками не трогать!
— Р-р-р
— Чиф, рядом! Сидеть! — Мишка ухватил пса за ошейник.
«Лука — профессионал. Вырубить трех пацанов голыми руками для него не проблема, даже с риском, что кто-нибудь из них может успеть полоснуть ножом, но Чиф — это серьезно. Если он повиснет на руке или, не дай Бог, доберется до горла…. пусть даже только с ног собьет…. зарезанного татя Лука сам видел».
— Сидеть! — Точно таким же тоном, как Мишка на Чифа, Лука прикрикнул на зашевелившихся у костра мужиков. — Шутейно мы…
— А щенком меня не зови! Моя мать не сука! — Мишка немного помолчал. — Все еще хочешь играть, Спиридоныч?
— Поиграли уже. — Лука сплюнул в сторону. — Младшая стража выиграла.
— Вира с тебя, дядя Лука. Выслушаешь меня, но рукам воли не дашь.
— Гм. Ну, слушаю.
— Сотня медленно умирает. Прибавки от своих почти нет, со стороны не берем. В первом же серьезном бою, сколько-то народу потеряем. А боев будет много — Владимир Мономах при смерти. В Турове сел Вячеслав, но если Киев Мономашичам не достанется… Дальше объяснять?
— Не дите, понимаю. — Лука нервно дернул головой.
— Если сгинет воинская сила, всему Ратному — конец. Пополнять сотню извне, сам понимаешь, не дадут. Единственный выход для сохранения и увеличения воинской силы — дружина боярина Корнея. Тот, кто пойдет к нему, останется воином, остальные будут платить за защиту. И вся округа тоже, куда достанем. На это и будем содержать войско. Ближникам боярским — деревеньки с холопами, дружине — корм и добыча.
— Почему сам — Лука кивнул в сторону палатки деда — не говорит?
— А ты бы сказал? С пацана же какой спрос?
— Когда?
— Медленно, постепенно. Князьям не до нас будет.
— Понял. Ты того… не держи зла, погорячился.
— Все понимаю, ты не первый.
— Даже так? — Мрачное выражение лица Луки мгновенно сменилось настороженным. — А кто еще?
— Ты бы ответил?
— Хм, — Лука криво ухмыльнулся — вот тебе и Младшая стража: пацаны, игрушки. Передай деду: на четыре десятка может рассчитывать.
— Передам.
Лука развернулся и пошел назад, к своему костру, а Мишка по очереди оглядел Матвея и Роську.
— Вы откуда взялись?
— Вы откуда взялись?
— Крестная забеспокоилась. — Объяснил Роська. — Темно уже, а ты ушел, и нету.
— Все слышали и видели, но мало что поняли. Так?
— А чего это вы с ним… — начал, было, Матвей — Ничего не видели, ничего не слышали, понимать — нечего! — Быстро перебил Роська.
— Верно мыслишь, капрал! Пока Демьян лечится, бери на себя десяток. Ребят постепенно, по мере выздоровления будем на учебу ставить. Ты — командуешь, Кузьма — учит.
— Слушаюсь, господин старшина!
— Как спина?
— Полегчало. Юлия, не знаю как по батюшке, просто волшебница, а говорит как! — Голос у Роськи потеплел. — Я матушку вспомнил…
Мотька ревниво засопел.
— Со мной тоже… говорила.
«Поздравляю, сэр, у Вас на глазах происходит формирование любовного треугольника. И углов, надо понимать, будет все прибавляться, она же со всеми профессионально поработала, а они — все сироты, ласкового слова не слышали с младенчества. Блин, пресекать надо в зародыше, только как?»
— Ребята, вы на голос ее не очень-то ведитесь. Это — лекарское искусство: успокоить, приласкать, пожалеть. Лекарок этому с детства учат, и она так с каждым больным или раненым разговаривает, не только с вами.
«Бесполезно… слушают, но не слышат. Только этого мне не хватало. Как их ножевому бою учить, если они из-за Юльки тут же резаться начнут? Ну, нет, лекарка моя любезная, сама напортачила, сама и исправлять будешь!»
— Ладно, сами потом убедитесь. Сейчас, давайте, на ночь устраивайтесь. Роська, обойдешь всех, посмотришь, как устроились, потом мне доложишь. Я у деда буду.
— Слушаюсь!
Мишка, сопровождаемый Чифом, быстро зашагал к фургону. Как он и предполагал, все женщины собрались там. Как только Мишка сунулся по полог, разговор прервался и все головы повернулись к нему.
— Тетя Настена, неприятность у нас, Юлька парней моих подпортила, может плохо кончится.
— Что? Как это подпортила?
Вопрос прозвучал строго, даже грозно, но было понятно, что строгость эта адресована не Мишке. Юлька тоже сразу все поняла и попыталась «отыграть» тему:
— Минька, ты чего болтаешь, за кашу, что ли обиделся?
Дело, однако, казалось Мишке очень серьезным, поэтому он, не глядя на Юльку, по-прежнему обращался только к Настене.
— Ты же знаешь, как она голосом завораживать умеет, а ребята, все — сироты, ласковое слово и не помнят, когда в последний раз слышали. Мотька с Роськой уже волками друг на друга глядят, а постепенно и другие выздоравливать начнут. Обучим их оружием пользоваться, а они друг в друге дырок наделают.
Бзынь! Подзатыльник, исполненный опытной лекарской рукой, мгновенно вышиб из Юлькиных глаз слезы.
— Мама! Я же, как лучше хотела, они даже боли не чувствовали!
— Все силу свою пробуешь? Я тебе что говорила?
Бзынь!
«Влипла подруга. А ситуация-то, такая же, как с моими ребятами. Дети же еще, а в руках сила: у них — оружие, у нее — власть над сознанием. Силы своей не понимают, страха не ведают, ответственности…. и слово-то такое им не известно. А то ли мы делаем, вообще? Не натворить бы беды, но и назад ходу нет. Думайте, сэр Майкл, управление персоналом — тоже наука».
— Тетя Настена, она же не знала, что они…
— Должна было понять, на то и лекарка. Если слишком легко ей поддались, значит, что-то не так. А она решила, что это она — такая сильная, да умелая!
Бзынь!
— Мама!
Бзынь!
Мишка уже открыл рот, чтобы вступиться за Юльку, но его опередила мать:
— Настя, будет тебе, мозги выбьешь!
— Было б, что выбивать…
«Нет, Настена и правда здорово разозлилась, надо как-то отвлечь. Ну-ка, сэр, спасайте прекрасную даму!»
— Тетя Настена, можно сказать?
— Что еще?
— Если уж это… не знаю, как назвать, появилось, то убить это уже нельзя, надо, наверно, попробовать чем-то заменить. Ну, вот, мама у них у всех крестная, так может быть можно это на нее перевести как-нибудь? И еще: они ни семейной жизни, ни родства не помнят, или не знали этого вообще. А неприкосновенность родни им как-то внушить тоже нужно…
— Поняла я тебя, поняла! Слышишь, лахудра? — Настена сердито глянула на дочь. — Никто его не учил, а все лучше тебя понял! Больше к пацанам и близко не подходить! Я сама ими займусь, они у меня узнают: что такое ласковое слово! Про тебя, свиристелку забудут, как и не было! Перестань реветь! Сама виновата! А насчет семейных дел…
— Настя, — подала голос Татьяна — я бы к себе кого-нибудь взяла. У Ани-то своих пятеро, а у меня двое.
— Михайла, — Настена обернулась к Мишке — сколько их у тебя всего?
— Четверо.
— А тот, что в село приехал?
— Мамин племянник, Петькой зовут.
— Мотю я бы взяла. — Уже помягчавшим голосом проговорила Настена. — Он Юльке толково помогал и ни крови, ни ран не боится, есть у парня склонность к лекарству. Да и этой — Настена кивнула на Юльку — полезно понюхать, как мужиком в доме пахнет.
— Мама, да мужики все дурные, вонючие, грязные!
— И этот? — Кивок в сторону Мишки.
— А…
— То-то же!
Мишка, в который раз за день, почувствовал, что краснеет. Настена была беспощадна, как умеют быть беспощадными для дела, все хорошие врачи.
— Мама, — Мишка просительно глянул на мать. — Роську бы у нас оставить, он мой крестник, да и относится ко мне…
— Видела я, правильно говоришь, сынок.
Татьяна, словно опасаясь, что ей не достанется ни один приемыш, торопливо вставила:
— Значит, мне — двоих. Как их звать-то?
— Артемий и Дмитрий. А дядя Лавр не рассердится?
— Сам еще детей хотел, вот и будет ему… — Татьяна запнулась и принялась преувеличенно тщательно поправлять платок.
— Тетя Настена, — снова обратился Мишка к лекарке — а можно еще одну вещь сказать? Так мы ребят приучим к заботе о них, а надо же научить и самим о других заботиться. У нас-то младшие есть: Сенька и Елька, а с остальными как?
— Ну, говори уж, говори, вижу же, что придумал.
— У нинеиных сук скоро от Чифа щенки будут. Если ребятам раздать и наказать, чтобы воспитывали…
— Аня, парень-то у тебя… А? — Настена улыбнулась и протянула было руку потрепать Мишку по голове, но тут же испуганно ее отдернула — в фургон сунулся Чиф, которому видимо надоело ждать, когда хозяин снова обратит на него внимание.
— Тьфу на тебя! Напугал, кобелина!
Чиф лишь радостно оскалился в ответ Настене и попытался облизать хозяина.
— Фу! Чиф, перестань! — Мишка принялся отпихивать от себя пса. Женщины, глядя на эту борьбу, разулыбались, только мать неожиданно пригорюнилась и тяжело вздохнула.
— Фролушка… Отец бы, покойник, порадовался…
«Блин, у каждой свое горе, а ребят берут, не задумываясь. А ТАМ, в роддомах бросают. Семью с пятью детьми днем с огнем не найдешь».
Мишка стянул с головы шапку и поклонился женщинам.
— Спасибо вам, бабоньки, за сирот, за то, что пригрели. Они вам сыновней любовью ответят.
— И тебе, на добром слове, благодарствуем. — Ответила за всех Настена. — Ступай, Мишаня, мы тут о своих делах поговорим.
«Вот как: дурные, вонючие, грязные. Слышали бы пацаны, они-то все за чистую монету приняли, а она силы пробовала… стерва. Впрочем, и Мотька с Роськой, стервецы, от наезда на Луку удовольствие получали. Тоже силы пробовали. Конечно, половое созревание уже на подходе, но ведь дети еще. А может все правильно? Это ТАМ социальная зрелость наступает гораздо позже физиологической, а ЗДЕСЬ… запросто может быть, что и наоборот. Меньше живут, быстрее взрослеют. Только же сегодня по краю все прошли, и ни у одного: ни истерики, ни комплексов всяких. Ну, Юльке Настена мозги вправит, а моим кто? Настена, правда, пообещала, но этого мало, мужская рука нужна. Пожалуй, только дед».
Чиф снова, подпрыгнув, умудрился лизнуть Мишку в нос, почему-то вспомнилось:
— Минька, подожди! — из фургона выскочила, все время молча сидевшая в уголке, Анька-младшая. — Минька, а, правда, что ты нам всем подарки из Турова привез?
Контраст между материнской мудростью женщин и девичьей суетностью был настолько велик, что Мишка чуть не выматерился вслух.
— Нашла время!
— Ну, Минька, что тебе жалко? Покажи…
— У деда всё, у него и спрашивай.
— У-у, он не покажет. А давай вместе пойдем, будто ты сам показать захотел.
— Пошли, он тебе покажет, ахнешь!
Возле дедовой палатки Мишка приостановился и, демонстративно кашлянув, громко спросил:
— Господин сотник, здесь старшина Младшей стражи, дозволишь войти?