…- О чем задумался? — спросил Йерикка, вставая рядом. Пулемет у него висел наискось через грудь, стволом в землю.
— О людях, — вздохнул Олег. — Йерикка, ты у же ботаник, скажи мне, отморозку с Земли: куда уходит все то, что мы делаем?
— О труды, что ушли, их плоды, что ушли,
Головы и рук наших труд… — понимающе прочел Йерикка. — Что же… Большое складывается из малого. И если оно ОЧЕНЬ большое, малости просто стараются и превращаются в общий фон.
— Ты о Круге? — тихо спросил Олег. И вздохнул, а Йерикка молча кивнул. Только вчера Олег узнал, что младший из тех, с кем он когда-то в башне обсуждал охоту на снежищ, погиб двое суток назад в бою у Темной Горы. — Но его-то мы не забудем!
— Мы — да… Но больше о нем нигде не будет сказано. А если мы проиграем — уйдет и эта память… — и Йерикка снова удивил Олега: — Знаешь, как говорил Омар Хайям: — Мы уйдем в никуда — ни забот, ни примет. Этот мир простоит еще тысячи лет! Нас и прежде здесь не было — после не будет… Ни убытка, ни пользы от этого нет… Олег помолчал и ответил с вызовом:
— А я знаю другие стихи…
— Киплинг, — определил Йерикка. — Ты молодец, Олег.
— А? — удивился Олег. — Не я, а Киплинг!
— Пойдем, — улыбаясь, Йерикка хлопнул Олега по плечу, — а то отстанем!
* * *Ночью температура в Светлых Горах упала до -20'С. Выщербленное Око Ночи светило все равно ярко, мешаясь с повисшим над самым горизонтом солнцем.
Чета Гоймира остановилась лагерем недалеко от истоков Горного Потока в пещере — точнее, углублении с широким выходом, посреди которого разожгли костер. Конечно, все равно было холодно, но не настолько, чтобы жаловаться. День пути по горам принес «урожай» каменных курочек и каких-то клубней, похожих на картошку, к которой горцы относились с таким недоверием — а эти клубни лопали и ничего. НЗ по-прежнему сохранялся, пополненный в разбитом лагере врага почти земного вида консервами.
— Как с погодой будет? — поинтересовался Гойшир, обгладывая ножку курочки.
— Облака не натянуло, марева, об Око нет — должно, хорошая, — предположил Резан. — Верховка вот пойдет верно — да станем по ровным уклонам держаться, оно и ничего… А все одно — скоро надо отсюда уходить.
— И я то думаю, — проворчал Гоймир.
— Что там, куда мы идем? — потихоньку спросил Олег у Йерикки, который готовился лечь, расстилая плащ.
— Прохладно, — ответил рыжий горец, — долина на плоскогорье, постепенно к Ан-Марья понижается. Сосновые леса и луга…
— Живет кто-нибудь, я вот про что?
— Да-а… правда — немного. Но там есть дороги, хорошие дороги. Когда-то там жили Медведи. Данваны истребили их.
Гостимир сидел за небольшой рацией, которую ради интереса прихватил в лагере. Неожиданно он рассмеялся и, сдернув наушники, включил внешнюю трансляцию:
— Иой, слушайте!
Мальчишки все обернулись на звук. Где-то — очевидно, далеко — девичий голос, слабенький и какой-то мяукающий — распевал бессмыслицу:
— Выключи! — крикнул Йерикка, кривясь. — Слышишь, выключи немедленно!
— Ты что? — удивился Гостимир, выключая рацию. — То с юга. Это… как то сказали…
— Группа "Гормональный препарат", — по-прежнему морщась, ответил Йерикка. Олег чесал нос — слова показались ему знакомыми, но он не мог вспомнить, откуда? Может быть, он слышал их на Земле? Мда, от такого успел отвыкнуть… А Йерикка, потирая щеки ладонями, словно у него зудела кожа, сказал:
— Слушать это так же опасно, как колоть дурь, — и добавил: — Вир врикан анс мар хлаутс — стриука альс славе, сайан слим, алан фалр, деад хайлс…
Лица горцев стали ожесточёнными — настолько ожесточенными, что Олег не сразу, решился спросить:
— А что это, Эрик?
— Один из постулатов обращения со славянами, — нехотя ответил тот и сплюнул,
будто рот очищал от сказанного: — Коротко — славянам ничего, кроме грязи.
— Про какое дело хоть песнь-то? — поинтересовался Морок. Простейший вопрос вызвал сильное затруднение у присутствующих. Со слухом у всех был порядок, с — мозгами — тоже, но уловить хотя бы оттенок смысла в "песне "никому не удалось.
— Ты бы спел. Гостимир, — попросил Олег. Остальные закивали — после этой радиочуши хотелось послушать что-нибудь свое. Даже где-то почвенное и посконное, как отметил про себя Олег, глядя на Гостимира, достающего гусли. Несколько парней полезли за кувиклами, но Гостимир отмахнулся:
— Ой не надо. Послышав кто ненароком — решит одно Змея в горах казнят… Вот то слушайте, — и он положил пальцы на струны…
…Если честно — Олег плохо помнил, о чем пел Гостимир в тот холодный вечер у костра. Он очень устал — больше остальных, потому что еще не оправился от короткого плена, поэтому лежал на плаще, перебирал пальцами за пазухой дареную Бранкой повязку, которую разыскал в разгромленном лагере Йерикка и отдал Олегу — и не слышал слов. Но было ему грустно и в то же время хотелось поскорее в бой, и отзывалась песня тоской по дому и ожиданием чего-то великого и радостного, как Чаша Грааля, которую обязательно обретет достойнейший… а те, кто не дойдет, обретут смерть, какой заслуживают воины…
…Говорят, когда пел великий Боян, князь-певец — даже Солнце замирало в небе, останавливался Дажьбог послушать земного певца. И даже самые злые и подлые люди не смели творить злых и подлых дел. А все лучшее, что есть в человеке, выходило наружу, и трус совершал подвиги, скупец давал серебро, не глядя и не требуя возврата, черствый сердцем влюблялся и шел на смерть за любовь… А Кощей-Чернобог в своем дворце зажимал уши, падал без сил и выл от страха.
Так было, когда пел Боян.
Тогда слово могло расколоть скалу и повернуть вспять реку…
…Те времена ушли. Измельчали слова. А люди стали сильнее. Словом не остановить данвана и не сбить его вельбот. Для этого нужно оружие — атоматы и ракеты.
И еще кое-что.
Смелая душа. Без нее все остальное — хлам. Даже самая могучая техника — ничто.
А смелую душу по-прежнему будят в человеке простые слова.
Как в те времена, когда пел Боян.
Гостимир пел — и время не замечалось, оно таяло на фоне голоса и звона гуслей…
И когда уже люди стали засыпать, Гостимир все пел — для самого себя. Но Олег слушал — слушал, лежа у костра под плащом и подперев голову рукой…
…Олег уснул под песню. И ему приснилось, что он дома — на Земле, с мамой, отцом, Бранкой и Йериккой сидит на крыльце дедова дома и слушает поющего под гитару Гостимира.
* * *Утром с горных вершин в обе стороны скатилась волна фёна, который тут называют верховкой — теплого, упругого ветра, срывавшего вниз лавины и камнепады. На перевалах ветер дул и ревел, как в аэродинамических трубах на заводских испытательных стендах.
Чета расшевелилась только к девяти утра — ляская зубами и дрожа, выползали мальчишки из-под плащей, раскочегаривали костер, кипятили чай и, еще не проснувшись, жевали остатки ужина. Потеплело, и над горами скопились тучи.
— Этим днем горы перевалить надо да и спускаться, — Гоимир засыпал костер пылью пополам со снегом. — Ближний перевал далеко ли?
— Девять верст, — сообщил Одрин. — По вечеру уж треть от спуска одолеем. Так — разом снег не падет.
Все подняли лица вверх. Тучки выглядели подозрительно — ой, подозрительно!
— Добро, гляди не гляди, а снег не заворожишь, — вздохнул Гоймир. — Пошли…
…Перевал уже затянуло туманом. Гоймир, осторожничая вполне объяснимо, выслал вперед дозор — и скоро выяснилось, что не зря. Дозорные вернулись бегом.
— Катят! — выдохнул Холод. — Иой, много, много!
— Кто-то снега опасался? — спросил в пространство Йерикка.
…Перевал уже затянуло туманом. Гоймир, осторожничая вполне объяснимо, выслал вперед дозор — и скоро выяснилось, что не зря. Дозорные вернулись бегом.
— Катят! — выдохнул Холод. — Иой, много, много!
— Кто-то снега опасался? — спросил в пространство Йерикка.
Гоймир не растерялся ни на миг. Несколькими короткими командами он прояснил ситуацию, и дорога через перевал очистилась — горцы рассыпались по склонам с обеих сторон дороги.
Ждать пришлось недолго. Сначала через перевал проползли несколько раньше Олегом никогда не виденных наземных боевых машин — плоских, широких, ворочавших блоками тонких стволов в угловатых башнях. Олег слышал, как Йерикка рядом ругается по поводу того, что нет взрывчатки, чтобы закрыть перевал.
Следом во всю ширину дороги, по два в ряд, чуть ли не сталкиваясь бортами, пошли крытые грузовики с небольшими кабинами, а вперемешку с ними двигались цистерны — тоже практически такие же, как на Земле.
— Горючка, горючка, то вам не шуточка, — пропел кто-то неподалеку. Горцы подтягивали к себе приготовленные к стрельбе «мухи» — этого легкого и простого, как лапоть оружия в чете было немало. По цепи передали излишний приказ Гоймира — сосредоточить огонь на наливниках.
— Излишнее замечание, — не удержался Олег, раскладывая трубу РПГ и пристраивая ее на плечо. Колонна втянулась в ущелье полностью.
— Рысь! Рысь! Рысь!..
…Честно говоря, Олег не ожидал, что все произойдет так. Он попал в наливник, и тот превратился в огненный клубок.
— Рысь! Рысь!
— Бей, жги!
— Кружи!
Били по наливникам, и те вспыхивали, как пропитанная бензином пакля. Колонна шла неудачно — грузовики с пехотой вперемешку с бензовозами — и теперь волна пламени захлестывала машины, пожирая выпрыгивавших наружу людей. Пламя со свистом и треском растекалось по дороге, ползло в обочины; грузовики, ревя, выползали на склоны, а навстречу били очереди и летели осколочные гранаты двух «многоразовиков». Колонна попалась в ловушку своей спешки, они поверили в безопасность этих мест и беззащитность горцев. Теперь предстояло платить, и платить не тем, к сожалению, кто отдал приказ на движение…
Последние машины «раком» начали убираться прочь. Боевые машины, шедшие авангардом, развернулись, но пробиться сквозь горящее железо и жидкий огонь, смешавшиеся на пути, просто не смогли. Они открыли бешеный огонь по горам — достаточно бессмысленно.
Резан, Данок и Воибор, посланные к выходу из ущелья, хладнокровно дождались, когда две последние машины, спеша, вошли в узость борт о борт — и подожгли обе, закупорив выход. Пытаясь спастись, стрелки лезли на склоны, другие залегли и пытались отстреливаться. Но большинство растерялись совершенно, и горцы выбивали их одного за другим.
Придерживаясь рукой за камни, к Гоймиру подобрался Гостимир. Он тащил за собой трофейную рацию. Мотнул головой в сторону дороги:
— То тебя.
— Меня?! — Гоймир, страшно удивившись, оторвался от ППШ.
— Что смотришь? — спросил Гостимир. — Те-бя!
Гоймир взял гарнитуру, как гранату без чеки. Из черных наушников несло руганью, истошными воплями и командами — невыполнимыми и разноречивыми, перемешанными все с той же руганью.
— А? — не нашел ничего лучшего Гоймир. Гостимир хрюкнул и помотал растопыренной ладонью у виска. — То кто?
Раздался голос — голос зрелого мужчины, сорванный от ярости:
— Ты командир партизан?!
— Пусть и так, — согласился Гоймир, сделав приятелю недоумевающий знак
бровями и губами: — А то кто все ж?
— Командир колонны Чубатов…
— Йой, с поздравкой тебя! — обрадовался Гоймир.
— Хватит, сволочь… — со злой тоской ответил офицер. — Ловко поймал… Слушай, у меня тут пацаны совсем. Выпусти их, ради Христа — богом, матерью…
твоей прошу! Только их, не офицеров, я прикажу мальчишкам оружие бросить… Видел бы тебя — на колени бы, сука, встал! Выпусти пацанов, слышишь, парень?!
Гостимир увидел, как лицо Гоймира сделалось холодным и скучным, как осенний дождь. Таким же был и голос юного князя-воеводы, когда он отвечал в рацию:
— Воин сражается за то, чтоб убивать и умирать… Нет возраста у воина, коли взял он оружие. Умрите все, и я желаю вам умереть мужественно.
— Ты сам подохнешь! Слышишь, щенок?! — заорали наушники. — Не сегодня-завтра…
— А и тогда не услышит никто, как я о пощаде молю — ни себе, ни людям своим, — ответил Гоймир, — какой бы смертью нам смерть не показалась.
— Я тебя найду, подлюка! Ясли я здесь уцелею — я тебя найду, сучонок! Я тебя кончу за пацанов!.. — офицер захлебнулся.
— Станет — перевидимся, — Гоймир отложил гарнитуру: — Огня, огня!..
…Олег, Морок, Холод и Йерикка подобрались совсем близко к дороге — туда, где им приходилось щуриться от резкого, убийственного жара. Братья, поставив ствол ТКБ на максимальное возвышение, поливали врагов ВОГами, как из многозарядного миномета — взлетая по крутой дуге, тромблоны падали в огонь и разрывались.
— Это вам за Богдана, предатели! — цедил Олег. Лежа, на боку за камнем, он расстреливал бегущих короткими очередями, как движущиеся мишени. Бежали те с одной целью — просто спастись от огня, они даже не пытались стрелять в ответ… Холод, стоя на коленях за ТКБ — рубаха расстегнута, зубы оскалены — бил короткими очередями, навалившись плечом на приклад, и гранатомет прыгал на камнях, взревывая от ярости.
— А гони их всех обратом в огонь! — смеялся Морок. — Гони, гони, то им костер погребальный ~ на всех разом!
Это был ад современного боя, где смешались сталь, свинец, огонь и человеческая плоть. Горцы спешили — колонна уже наверняка высвистала вельботы, а то и фрегат. Стрелки еще пытались отбиваться из канав и из-за камней на обочинах, хотя на многих уже горела, форма.
Один из стрелков выбрался из канавы — мужчина средних лет тащил, не обращая внимания на свою горящую спину, молодого парнишку, явно контуженного — тот волокся, как кукла. Повернувшись, стрелок крикнул:
— Не стреляйте! Ради бога! — и, видя, что Йерикка целится в них из «дегтяря» закрыл парнишку собой: — Убийцы! — прокричал, он: — Чтоб вам…
Йерикка — он стоял на правом колене, положив пулемет на левое — прошил его очередью. Взмахнув руками, тот повалился назад, на тело своего младшего товарища. Йерикка выпустил еще одну очередь, пробивая навылет обоих.
— Об лево! — весело прокричал Холод, вытягивая руку в перчатке. Олег повернулся, ударил короткой очередью по мелькнувшему совсем близко стрелку, и тот, рухнув, безвольно съехал по камням вниз на сажень. — Йой, не зевай! Об лево заново!
— Да чтоб им!.. — Олег влепил в еще одного очередь — тот сел, но привалился к камню так, что стало ясно: убит наповал. — Куда они лезут?!
— Не куда, а откуда, — спокойно ответил Йерикка. — Из ада. Посмотри. Это же — АД.
Из огня выскакивали какие-то черно-алые, горящие и молчаливые фигуры. Они бежали, вскидывая руки и падая. Многие уже не поднимались. А те, кто поднимался, падали под очередями…
* * *Отойти успели на полверсты — едва-едва. И точно так же «едва» успели залечь, забившись кто в пещерку, кто в щель, кто просто под наклонный камень. Чудовищно огромный фрегат прошёл над скалами так низко, что Олег, лежавший под стоявшими буквой М плитами, почувствовал, как волосы встали дыбом и затрещали, наэлектризованные. До визга нестерпимо долго плыло в узких щелях белесое брюхо воздушной акулы, украшенное выпуклостями бустеров и огромным силуэтом меченосного грифона. В конце концов Олег не выдержал и закрыл глаза, лишь бы скорее прошел фрегат, скорее… Когда, он их открыл — гудение машины уделялось туда, где еще гремели взрывы и растворилось в них…
…Краслав высунулся из-под камня, за которым лежал, первым. Наблюдая за небом, он опирался на руку и внимательно смотрел вверх, очень похожий на суслика. И свистнул, убедившись, что опасность исчезла, чисто по-сусличьи.
Не прошло и полуминуты, как чета уже уходила тропинкой наискось от дороги, ведшей через Светлые горы…
…Прогноз Резана оправдался. Верховка обрушилась на склоны гор, как насильник на свою жертву — внезапно и с воем. Упругая, беспощадная волна теплого воздуха покатилась по откосам, и жутко было видеть, как тонкие стволики березок пригибаются к самой земле, словно люди, стремящиеся укрыться от обстрела, а камешки, в том числе — довольно крупные — катятся, подскакивая со звонким стуком.
— Ложись, ложись! — закричал Резан, падая, горцы начали валиться головами под ветер, закрываясь плащами. Олег тоже рухнул, широко раскинув руки и ноги — и почти тут же верховка налетела на чету.
…Олег почти физически ощущал массы перемещающегося над ним ветра. Камешки постукивали по спине, ногам, рукам, заднему месту — больно, словно ими стреляли из рогатки. Он не знал, сколько это продолжалось — почти так же мучительно, как пролет фрегата. Но самое нелепое, что Олег… ЗАСНУЛ, сбрасывая нервное напряжение боя. А когда проснулся, то ощутил, что на нем лежит что-то довольно тяжелое и мокрое.