— Чужой, — уточнил Олег. Йерикка засмеялся:
— Тебе приснилось что-то! Давай скорей, вся веска в горы уходит, а мы — по Птичьей к Светозарному.
— Так значит — ночью никого не было? — Олег заглянул в глаза Йерикке. Тот приоткрыл было рот, на секунду отвел взгляд. Потом твердо посмотрел на. друга и негромко сказал:
— Ты мне все рассказываешь?
— Ясно, — коротко ответил Олег. И добавил: — Прости.
— Как ты говоришь — шевели поршнями, — Йерикка толкнул землянина в плечо кулаком.
— А что за название у реки — Птичья? — Олег сел на лавке. — Там что, много птиц?
— Особенно уток и гусей, — подтвердил Йерикка и повысил голос, обрашаясь уже к остальным: — Скорей, скорей, побей вас Перун!
— Так думается — ему на той речке стол накрыли, — серьезно сказал Гостимир, подмигнув остальным. А Краслав, вышедший на крыльцо первым, вдруг завопил:
— Йой, глянь, глянь!!!
Все разом, высыпали наружу, поднимая головы в низкое, дождливое небо.
Улица мигом опустела — люди разбежались по домам, и было отчего. Со знакомым гудением над нею ходил вельбот данванов. Грифон Данвэ с брюха, казалось, рассматривает Пригорки, пытаясь понять, куда делся карательный отряд, не вышедший на связь — и почему веска все еще цела?
Мимо Олега, державшегося за резной столбик, подпиравший навес над крыльцом, пробежал Йерикка. Выскочил на середину улицы, поднял на руках «дегтярь», упер его прикладом в бедро. Широкая воронка ствола внимательно уставилась в небо. Олег видел его прищуренный глаз — Йерикка следил за вельботом, который, на миг зависнув над околицей, снова заскользил в улицу — быстрее, быстрее… Непрекращающееся гудение перекрыл пронзительный вой — и прибитая дождем пыль на улице взметнулась мокрым вихрем. Этот вихрь приближался к Йерикке.
"Дегтярь" в руках рыжего горца изрыгнул, прыгая, длинную очередь. Вельбот вильнул, подскочил, описал какую-то странную дугу — Йерикка, продолжая стрелять, поворачивался следом, потом замер, смеясь, с мокрым от промозглой взвеси, пропитавшей воздух, лицом; из ствола пулемета шел сизый дымок. Вельбот долбанулся в березки на склоне Слезной и взорвался ослепительной магниевой вспышкой.
— Хвала!!! — заголосили, высыпая из домов, горцы. — Хвала! Рысь! Йерикка, посмеиваясь, менял диск, потом показал Олегу патрон с черной, окольцованной
красным, головкой — бронебойно-зажигательный — и, стукнув прикладом о носок чуни, заявил:
— Вот так и впредь. Ясно?
— Как свет свят! — с хохотом завопили вокруг: — Хвала витязю!
* * *Желание шутить и смеяться пропало у всех на первой версте. Дорогу к Светозарному над речным берегом развезло; все успели нападаться и извозиться, Морок грохнулся в. воду, а Холод, ныряя за ним, вывихнул себе левое запястье. Короче говоря, к озеру подходила мокрая, грязная и унылая компания. Но, когда впереди показалась серая гладь, Олег — неожиданно для всех, а в первую очередь для себя — довольно бодро запел:
Внимательно слушавшие горцы слегка приободрились и не очень громко, но дружно подхватили со смехом припев, а Олег допел последний куплет:
Еще раз прозвучал припев. Пока распевали, все невольно ускорили шаги и сейчас находились у впадения Птичьей в озеро. Птиц тут оказалось в самом деле видимо-невидимо, но вместо того, чтобы охотиться, пришлось прятаться в камышах по грудь в воде — над берегом пролетела, четверка вельботов с направленными вниз стволами. И наконец, уже совсем мокрые, опять злые и усталые, ребята, подошли к развалинам древней крепости.
От когда-то мощной твердыни племени, владевшего долиной, остались лишь развалины, почти заросшие папоротником и каким-то местным кустарником. Над зеленью острым клыком высились развалины главной башни.
— Кожаны там, все уделали, — сообщил Ревок. — Туда лучше и нос не казать,
— Придется, — возразил Гоймир. — Окоем надо глянуть.
— Я — сторона, — хмыкнул Ревок. — Одно — не просыхаем. Так еще в добре-от по колено ходить.
— Я пойду, — вызвался Олег. Ему было интересно. Гоймир посмотрел мимо него. Ответил. Йерикка:
— Сначала надо место найти, где засесть. Тут подвалы…
…Подвалы в самом деле впечатляли. Крепость обрушилась не от времени, а в одночасье, когда соседи во время усобицы взяли ее стены штурмом — и подвалы засыпало. Время и люди расчистили некоторые входы. Из-за их обилия горцев было бы трудновато запереть под землей, даже отыщи враг место их стоянки.
Единственное, что хорошо — внизу не было дождя. А так тут оказалось почти так же сыро, как наверху, холодно, да еще и темно. Свет факелов и двух фонариков выхватывал из темноты на стенах суровые лица — барельефы изображали забытых вождей и безымянных ныне героев племени, имени которого Рыси не помнили, как не знали и из-за чего началась и с кем велась усобица, его погубившая…
Люди тут не раз ночевали — в одном из залов с низким потолком возле очага в стене были сложены дрова. Они отсырели и гнулись только после того, как ими занялся Йерикка — у него получилось, но дерево все равно горело со щелчками, шипением и брызгами, высыхая по мере сгорания. В подвале сразу же стало уютнее.
— Да, то не в пещере…
— Ну и не у лесовиков на перине-то…
— Кто на перине, а кто в овине…
— А то гнали тебя туда?..
— Да не гнал его никто — с девчонкой он перемигнулся…
— Йой, она хоть то себе была?..
— Помните ли — о прошлую зиму в Снегиревке одна-то рыжую двойню в подоле принесла?..
— Ты на что намекаешь?!.
— Так… одно за девять-то месяцев об тот срок единый в наших местах рыжий вроде и в Снегирёвку-то являлся…
— В рыло?..
— Воевода, будет темноту напускать. теперь как станем?..
— Увидится — развиднится…
Гоймир ничего не приказывал, но Олег встал и подхватил автомат:
— Пойду.
— Погоди, с тобой я, — Богдан вскочил на ноги. — Одиночкой ты там переломаешься…
…Летучие мышли-кожаны, должно быть, держались того мнения, что погода нелетная. Они беззастенчиво дрыхли на балках — словно кто-то увешал каменные брусья сотнями серых сверточков. Но ни одна даже не пискнула, когда, мальчишки пробирались полуразрушенными лестницами на самый верх.
— Уоп! — Богдан перескочил провал. — Сюда шагай, тут виднее.
Олег предпочел перейти карнизом.
Когда-то это была широкая бойница, сейчас превратившаяся в выемку на обрезе стены — тут можно было встать спина к спине. Наблюдатели подняли взятые у товарищей бинокли. Просветленная оптика, разредила пелену дождя Дружинные Шлемы шли на севере ровной цепочкой, больше похожей на похоронные курганы.
— Стрелков вижу, — сказал Богдан. Олег осторожно повернулся.
Ряды серо-зеленых куполовидных палаток виднелись за рекой, верстах в шести. Живого ничего не было заметно, но подальше в грязи буксовали два мощных грузовика, а возле них суетились фигурки.
— Добро то, что дорог нет, — убежденно заявил Богдан. — Вот были бы — нам кисло стало бы. А так — пусть грязь-то поразгребают, трупоеды пустоперые!
— Смотри-смотри! — Олег толкнул его локтем, едва не скинув вниз. — Там в Дружинных Шлемах!
В той стороне, куда он указал, опадало облако мощного взрыва. Сюда не
донеслось ни звука.
— То что? — удивился Богдан. А Олег вдруг догадался, что это и весело ответил:
— Похоже, кто-то из наших тропу взорвал… Давай еще вокруг посмотрим?
Они посмотрели. Но среди лесов и участков лугов ничего больше не двигалось.
— Там что? — Олег, опустив бинокль, указал на запад.
— Там-то? — Богдан тоже повесил бинокль на грудь. — Берег, от тех мест они движутся, данваны-то… Вон то — гора Темная, во-он, видишь? — Олег различил очень-очень далеко на севере, километров за сто пятьдесят, а то и больше, похожие на тень очертания серого пика. — С нее течет Воронья река, через горы, с которых мы спустились, по ней сплавом можно аж в нашу Вересковую веслом не шевеля добраться… Во-он за теми горами — озеро горное, Светлоозеро именем, а из него прямым путем под горами бежит река Ольховая — через всю Оленью долину сквозом. Из той-то долины хорошие тропы есть за горы — не сядь нам на плечи хобайны, там бы прошли… Красивое место — Оленья, большое. Его Лоси под собой держат… А вон до тех мест, — Богдан протянул руку на юго-запад, — храни нас все сврпожичи и Род сам попасть. То горы Моховые, по-за ними — Тенистое озеро. Голодные места, пустынные, а озеро само — мёртвое, Кашеем любимое…
— А почему название такое красивое? — удивился Олег.
— Так там и впрямь рощи берегом стоят. Да вот деревья — уродились корченые, выморочные… Отец мой там бывал, так говорил — малое время побыли — всех тоска за сердце взяла… Знать бы то, куда отсюда?..
— Пошли, а то я опять мокрый, — повел плечами Олег.
…В подвале у очага полным ходом шло совещание. Правда, большинство горцев в нем не участвовали, а с довольным видом сидели и лежали у огня на расстеленных плащах.
Великая это вещь — огонь. Мелочи типа власти над природой, которую он дал человеку, в счет не идут. Огонь лечит человеческие души, и недаром тут его почитают как самого близкого людям бога. Вот плохо все — внутри, снаружи… Хуже некуда, край! Соберешь в кучку сухие веточки, составишь их шалашиком, сунешь внутрь скомканную бумажку, чиркнешь спичкой — и поднимается над сушняком призрачное в свете дня или ярко-оранжевое во тьме пламя. Сядешь возле него, сложишь руки на коленях, посмотришь на танцующие язычки — и словно бы сами собой отодвинутся, а то и вовсе уйдут горькие мысли, беды и заботы. Огонь — защитник, друг и даже… собеседник!
Может быть, именно поэтому так любят люди разводить огонь…
…В целом тут было тихо, даже говорившие над картой Гоймир, Йерикка и Резан явно глушили голос, чтобы не нарушать тишину. Лица мальчишек в оранжевом свете казались по-особенному задумчивыми и по-особенному красивыми, похожими на смотревшие со стен барельефы.
— Лагерь их вот тут, — приглушил голос и Олег, показывая на карте. — Остальная Лесная долина, пуста, как…
— Стол горожанина? — спросил, посмеиваясь, Резан.
— Голова горца, — невозмутимо ответил Олег, облокачиваясь на край каменной плиты, на которой расстелили карту. — Я больше не нужен?
— Да ты и прочим часом не очень требован, — пустил ему в спину Гоймир.
Олег промолчал. У огня потеснились издали место. Олег, сбросив плащ, сел на него и вытянул мокрые ноги к огню.
Шел оживленный, хотя и негромкий разговор о сказочных нелюдях.
Неожиданно выяснилось, что большинство горцев стоит на твердых, почти материалистических позициях и убеждены, что человек — единственное по-настоящему разумное существо в Мире.
— Вон они — лешие, водяные, мавки, уводни — полна коробочка, — говорил Холод. — Под ноги бросаются, иной час — больше чем грибов по осени! А хоть капля разума в них есть? И не бывало. По мне — что лешак, что бер. Звери. И вместе на человека похожи, но не люди же от того!
— А басни? — запальчиво возражал Гостимир. — Там-то они говорят! А коль говорят — значит, разум есть?
— Йой, так в баснях на коврах поднебесьем летают! — насмешливо возразил Холод. — Я тем часом, как сопливым был, ковер из горницы аж до крыши затащил. Сел на него, да и давай все заклятья рядом вспоминать — полетать возмечтал!
Вокруг засмеялись. Но Гостимир не сдавался:
— А Морской Народ-то?! Или, тебя слушать, они тоже по-вроде акул? Вот то и есть, что не врут басни — были и иные, не только люди. Были, а по времени не то перемерли чохом, не то люди же и свели их…
Олег слушал не внимательно. Оглянувшись, он увидел, что Йерикка отошел от карты и стоит у входа, глядя в дождь, снова разошедшийся не на шутку. Гоймир и Резан что-то еще обсуждали, но довольно лениво.
Олег тихонько поднялся и подошел к другу. Скрестив руки на груди, встал рядом. Йерикка покосился на него и тихо сказал:
— Они сейчас про мечи говорить будут. Полезно было бы тебе послушать.
— У меня каникулы только через три недели кончатся, — слегка ощетинился Олег.
— Точно-точно, — согласился Йерикка. — Мы не в школе, но тут отметки тоже ставят. Вон, как Тверду за невыученный урок… Ладно, как ты говоришь — не надо меня оперировать?
— Лечить? — не смог удержаться от улыбки Члег.
— Лечить… Не читал такого автора- Звенислява Гордятича?
— Конспектировал, — обиделся Олег. Йерикка увесисто стукнул его в плечо:
— Не обижайся…Это мой любимый писатель. Даже больше нравится, чем ваши, которых, я читал. У него есть по весть "Друзья и враги Лена Ставратича". А в ней такой странный персонаж — Толик…
— Почему странный? — спросил Олег скорее машинально. Дождь смешивался с мокрым снегом, невесть откуда налетевшим, поднялся ветер, посвистывавший в развалинах…
— А потому. Он не отрицательный и не положительный, не наш и не враг… Лён всю книжку гадал, друг ему Толик или нет. А потом стал его жалеть, когда тот объяснил. Я это наизусть помню, уж больно поразительные слова… "Если ты говоришь, что человек может сам себе выбирать сторону, то почему он не может понять, что ошибся в выборе — и поменять ее? Почему?"
— Я бы такого не пожалел, — хмуро ответил Олег. — А дальше? Что ему этот Лен оказал?
— Лён? Не помню точно, но что-то вроде того, что понимание, конечно же, приходит в наиболее опасный момент… Помнишь, как мы разговаривали в той хижине? — Олег кивнул: — Ты тогда здорово сказал насчет нашей правоты… В самом деле — есть огромная разница, за что воевать…
— Я вот где-то читал, — медленно начал Олег, — только не помню — где… короче, что единственная вещь, оправдывающая пролитую свою и чужую кровь — высокая идея.
— А дальше? — как-то подозрительно посмотрел Йерикка.
— Что дальше?
— Дальше… там ничего не было? — нетерпеливо спросил рыжий горец.
— Погоди… какая-то чушь насчет… а, вот. Единственное, что оправдывает жизнь — любовь. Точно.
— А ты считаешь, что это чушь?
— Ну, может и не чушь… — Олег вспомнил Бранку. — Но только это совсем о разных вещах. Война — и любовь.
— Есть великие вещи — две, как одна.
Во-первых — любовь. Во-вторых — война, — напомнил Йерикка.
— Киплинг, — узнал Олег своего любимого поэта. — Только все равно. Какое имеет отношение война к любви?
— Не будем спорить, — Йерикка стер с лица воду. — О, капает… Вот только подумай, зачем мы тут? Точему мы все это терпим? Из чувства долга? Ради идеи? Плохо воюет тот, кому нечего защищать. А защищают лучше всего то, что любят…
— Мы констерьваториев и вертисиськетов не кончали, — досадливо ответил Олег, двинув Йерикку кулаком в спину. — Где нам равняться в фаллософии с разными всякими…
Йерикка развернулся к Олегу и взял его за плечи. Слегка встряхнул и спросил каким-то странным голосом:
— Слушай… а ты часто думаешь о том, что мы все вернее всего погибнем?
— Ты что? — Олег высвободился из его рук, удивленно сказал: — Не-ет…
— А вот я, — с силой выговорил Йерикка, — не могу об этом забыть ни на секунду… Стоп, что это?!
Йерикка присел, и Олег, не дожидаясь приказа, присел тоже — уже рефлекторно.
— Тш! — Йерикка поднял руку, сзади стало тихо. Подбежал, пригибаясь, Гоймир.
— Хорошо то, что сейчас не ночь. Долбаки мы, вход в пещеру не замаскировали…
Мальчишки наблюдали за тем, как около дюжины горных стрелков один за другим прошли шагах в ста от развалин, нацелив во все стороны ручные пулеметы. Четверо в середине несли большие и, видимо, тяжелые мешки защитного цвета.
— Положим, как на ладони же… — подал голос Резан. Гоймир покачал головой
— Не… Ты мысли — идут ИЗ стана, да с грузом… Что у них в крошнах?
— Я знаю, что, — Олег покусал сгиб пальца. — Аппаратура связи. И будет это пост РЛС. В такую погоду даже вертушка, наша — ну, вертолет — без точной наводки разбилась бы запросто. Выбегут, найдут площадку, поставят аппаратуру наводки…
— …а сигналы-то будем подавать мы, — заключил Йерикка.
* * *— Кровь Перунова! — Гоймир сплюнул. — Как в Оземово царство провалились!
— На надо так громко, мы же не знаем, где они, — Йерикка вытер лицо повязкой.
— Да и мы-то где — одно загадка, — пробормотал кто-то.
Мокрый снег кружил рядом, идиотски выглядел, ложась на зеленые траву и листву. Гоймир кипел от злости и стыда — горцы под его командой упустили врага в родных местах!
— По следам мы их не найдем, — Олег остановился. — Давайте разделимся на пятерки и поищем методом тыка.
— Неплохая идея, — одобрил Йерикка. — Гоймир, Резан, я… и кто поведет четвертую пятерку?
— Я, — снова подал голос Олег, — если никто не против. И даже согласен взять не четверых, а троих.
— Я с тобой, — тут же сказал Богдан.
— Я тож, — присоединился Морок.
— Я с братом, — руку поднял Холод. Все решилось прежде, чем Гоймир успел вообще сообразить, что к чему и что вообще происходит. Ему оставалось только наклонить голову:
— Добро… Гранатомет не потеряете. А лучше оставьте вовсе, тяжёл…
…Олег повел своих на восток, к Дружинным Шлемам, но, чтобы не переправляться второй раз через довольно широкую реку, повернул по течению Птичьей на северо-запад. И буквально через версту Богдан вдруг потянул в себя воздух широко вздутыми ноздрями — словно животное: