Дома бабу Настю Семён не застал, что, учитывая её характер, было неудивительно. В обычный день Семён купил бы пару кило на ближайшем малом рынке, но была суббота, и он решил проехаться до огорода бабы Насти. А не окажется её там, так хоть прогуляется, свежим воздухом подышит. В отличие от большинства местных огородников, имевших участки под городом, в Выселках, у бабы Насти огород был далеко – в двадцати километрах от городской черты. И добираться туда надо было на электричке. Поэтому Семён поехал на вокзал.
И встретил там Оскара.
Что тоже не было событием из ряда вон – шадрики частенько катались на электричке, и причиной тому была вовсе не их любовь к железнодорожному транспорту. Просто через три остановки идущая к Саратову электричка выходила на берег Волги. И для шадриков, живущих в степи (которую многие назвали бы пустыней), это было зрелище похлеще, чем египетские пирамиды для среднего россиянина. Поэтому, увидев на перроне знакомую фигуру, Семён ничуть не удивился. Зато удивился Оскар:
– Шадрик, Семён. Неужели тоже решил посмотреть, не вытекла ли, наконец, вся эта вода?
– Шадрик. Да нет, мне совсем в другую сторону, я за картошкой поехал. А вот ты чего едешь? Ты-то давно уже здесь, мог бы и привыкнуть.
– Головой я привык. Я знаю, что эта уйма воды текла там тысячу лет и будет течь ещё тысячу. Сердцем привыкнуть не могу. Ты этого не поймёшь. Чтобы это понять, надо, чтобы сто поколений твоих предков жили там, где вода бывает только в виде лужи на дне колодца в два человеческих роста.
– Тяжёлый случай, – улыбнулся Семён.
Но Оскар был настроен серьёзно:
– Вода – сокровище. Нет воды – беда. Случалось, в жаркие годы целые селения вымирали из-за того, что высыхали колодцы. Ты не знаешь того, что чувствует сердце, когда однажды утром вода в колодце не покрывает тот камень, который она покрывала вчера. Я смотрю на вашу воду, и сердце радуется: воды много, значит, всё будет хорошо. Ты не поймёшь.
Семён помолчал. Ему надо было на другой перрон, но до его электрички оставался ещё почти час, и Семён вдруг спросил:
– А если через портал спящего пронести, ему можно будет назад быстро вернуться? А если дур… слабоумного то есть через портал провести?
Оскар удивился:
– Ты странные вопросы задаёшь. Не знаю. Ты бы лучше у своих спросил, они скорее знают.
– Да я и собираюсь. Просто так, на всякий случай спросил, вдруг слышал чего.
– Нет, не слышал. И почему тебе это вдруг интересно стало? Учёным решил стать?
– Да нет, припомнил тут кое-что, – и Семён рассказал своё воспоминание о мамаше с ребёнком.
Оскар задумался:
– Не понимаю. Наверное, ты ошибся. Прошлое – странная вещь. И память – тоже странная вещь. А две странные вещи – совсем непонятная вещь. Ведь ты говоришь, это не здесь было?
– Угу, не здесь.
– Говоришь, было это семнадцать лет назад? А по-нашему, значит… в какой мир те врата ведут?
– Тайга-то? Да я не знаю. Я случайно узнал – просто списки порталов смотрел и знакомый адрес заметил. Но точно не к вам, я бы запомнил.
Запылённый динамик на столбе вдруг ожил, прокашлялся и классически невнятным голосом объявил Семёнову электричку. Оскар встал:
– Ты иди, это, наверно, твой поезд пришёл. А мне в город вернуться надо. Дела есть. Шадрик.
Семён насторожился:
– Так ты что-то знаешь об этом?
– Может, знаю, а может, и нет. Сейчас неважно. Потом расскажу. Шадрик.
– А что… А, чёрт с тобой, ладно, потом так потом. Шадрик. – И Семён запрыгал через рельсы к своему перрону: электричка уже виднелась вдали.
И вот после этого разговора Оскар куда-то пропал. Раньше Семён не задумывался над тем, где Оскар живёт и чем зарабатывает на жизнь, – просто принимал как данное то, что практически каждый вечер шадрик сидел за угловым столиком в компании нескольких бутылок пива. Пропадать ему случалось, но на день-два, не больше. А тут – уже неделя, как в воду канул. Семён ежевечерне приходил в кафе, иногда пропускал кружечку-другую, иногда уходил сразу – одному сидеть было скучно.
В этот день на улице было не по-осеннему тепло, и Семён решил задержаться. Пиво оказалось хорошим и холодным, это было приятно. Семён выпил кружку, купил ещё одну и, возвращаясь, заметил грузную фигуру, примостившуюся за его столиком. Семён обрадовался было, но тут же увидел, что это не Оскар.
– Семён Астраханцев? – спросил шадрик.
– Да, – ответил Семён и удивился: насколько он помнил, у шадриков начать разговор с малознакомым или незнакомым человеком без традиционного приветствия означало оскорбление. «Я, наверно, должен обидеться, – подумал Семён, – только как, интересно, это должно выражаться? Сразу в морду или подождать немного? А если сделать вид, что ничего не случилось, вдруг вообще обнаглеет?…»
Решил просто сдвинуть брови и отвечать сухо, хотя и сомневался, что чужой заметит разницу. Незнакомый шадрик протянул какой-то предмет:
– Возьми. Оска-аир сказал тебе передать.
Семён взял. Предмет оказался чем-то вроде топорика. Скорее декоративного или ритуального назначения, нежели боевого. Рукоять, похоже, костяная, была на две трети заполнена какими-то письменами. Заострённое в виде клюва металлическое лезвие отливало зелёным. Семён сразу забыл о недавнем намерении отвечать коротко и разговор не поддерживать – у него вдруг появилась куча вопросов:
– А…
Спина шадрика мелькнула в дверях, двери закрылись, и спина пропала. Семён застыл перед столиком с кружкой пива в одной руке и топориком – в другой. Вроде бы закончить разговор без традиционного прощания означало неменьшее оскорбление. Догнать гада, что ли? Семён мрачно посмотрел на кружку пива в руке, быстро выпил и пошёл домой. Настроение было испорчено.
Утром, собираясь на работу, Семён прихватил топорик с собой. Наверняка эта штука должна была что-то означать, и это что-то следовало выяснить. Семён долго раздумывал, показать ли его шефу, и, в конце концов, собрался показывать. «Уж про топорики-то ихние я знать ни фига не обязан, – решил он. – Что я им, Миклухо-Маклай, что ли?»
От проходной целеустремлённо топали по своим делам два шадрика, вчерашнего грубияна среди них не было, а один из них, кажется, пару раз сиживал за столом вместе с Оскаром. Семён приветственно помахал рукой, но шадрики сначала уставились на него, как кролики на удава, а потом рванули прочь самым быстрым шагом. Причём один (не тот, которого Семён видел с Оскаром) всё время оборачивался. «Чего это они? – удивился Семён. – Дикие какие-то». Сплюнул и пошёл дальше.
Шеф стоял в коридоре рядом с дверью и разговаривал с высоким раушем.
Рауши вообще все высокие и худые, но этот был выше всех, виденных ранее Семёном. Случись тут в коридоре тренер какой-нибудь баскетбольной команды – потерял бы сон и аппетит. Разговаривали, как ни странно, не на русском, а на каком-то гортанно-рычащем языке, явно чужом. ВэВэ выглядел встревоженным, рауш, как показалось Семёну, тоже. Хотя чёрт их разберёт, этих чужих. Шеф увидел Семёна, кивнул приветственно и показал руками, дескать, подожди, уже заканчиваем.
Рауш сделал изящное движение, вроде пожатия плечей (ВэВэ повторил и неплохо), повернулся и пошёл по коридору в сторону портала. ВэВэ задумчиво смотрел ему вслед.
– Проблемы какие-то, Владимир Вячеславович? – поинтересовался Семён.
– Да вроде бы нет, – повернулся к нему ВэВэ. – Так, то ли готовится чего-то, то ли… Откуда это у тебя?
От тона, которым был произнесён вопрос, Семёну сразу же захотелось оказаться в командировке. Желательно заграничной. Похоже, показывать шефу топорик всё же не стоило.
– Оскар передал, – не стал отпираться Семён.
– Вот так вот сам и передал? – спросил шеф почти ласково.
– Нет, послал кого-то из своих. Редкостного, кстати, хама.
Шеф обхватил голову руками, прислонился к стене и горестно посмотрел на Семёна:
– Сёма, вот только этого мне и не хватало для полного счастья. Ну и ну… Какого хрена ты в это ввязался?
– Во что ввязался? – спросил Семён возмущённо, хотя уже желудком чувствовал: да, ввязался.
– Пошли. – ВэВэ ухватил Семёна за рукав и потянул внутрь лаборатории. Подвёл к книжному шкафу, схватил незнакомую Семёну книгу, быстро нашёл нужную страницу и ткнул в руки: – На, читай.
Четверть страницы занимала фотография топорика, с первого взгляда видно – родного брата того, что выглядывал у Семёна из пакета. Рядом шёл текст: «Кшиахн-х'ала [k?ia: n-h'^la] „оружие возмездия“ (лееф.)– ритуальное оружие племён северной части Хаксали и Акейнского полуострова (Танатос), разновидность клевца. Применяется для нанесения «удара милосердия» в поединках мести (см. «Алайе-ки»). На рукояти, изготавливаемой из кости, мягкого металла или твёрдых пород дерева, вырезаются имена тех, кому мстит хозяин К. После совершения мести над кем-либо, находящимся в списке, его имя помечается буквой «айш» (от лееф. «айше» – «был»). При гибели хозяина К. передаётся по наследству, наследник при этом должен внести в список виновника(ов) гибели. Если гибель хозяина К. произошла в результате поединка мести, правила предписывают убийце самому внести своё имя в список и передать К. наследнику убитого. Месть считается завершённой, когда на рукояти К. не остаётся места для вписывания новых имён и все имеющиеся имена помечены буквой «айш». Такой К. считается предметом гордости и сокровищем рода, тщательно охраняется и передаётся по наследству. Поговорка «У них в тиаме десять К.» (тиам – дом старейшины) указывает на древность и почитаемость рода. Размеры и форма К. чётко определены в пределах племени».
– Вот это ни фига себе, – сказал Семён. – Во Оскар даёт! Хотя, это что же получается: его – того?
– Вероятнее всего, так. Не думаю, чтобы он стал с этим шутить.
Семён задумался, ожидая ощутить горечь потери – всё-таки Оскар был для него больше, чем просто знакомым, но чувствовал только удивление. Прочитанный текст был чем-то, относящимся к Средневековью и диким племенам – подсознание никак не хотело объединить его с Оскаром, пьющим «Балтику» в кафе «Светлана». Семён достал топорик из пакета и принялся разглядывать рукоять.
– И где тут буква «айш»? – поинтересовался он. – И кстати, имя – это одно слово или несколько?
– Вот. – ВэВэ указал на волнистую чёрточку. – И имя – это одно слово.
– Ну дела, – сказал Семён. – А вот этих… восьмерых я, стало быть, должен замочить, так, что ли?
– Именно так, – кивнул ВэВэ. – То есть никого ты, конечно, мочить не будешь, надеюсь, у тебя хватит ума это сообразить. Томагавк свой давай сюда, пригодится в качестве экспоната. Кто-нибудь тебя с ним видел, кроме… того, кто передал?
Семён виновато кивнул:
– Когда я из автобуса вышел, из дверей два шадрика выходили. Я ещё удивился, чего это они такие дёрганые, а теперь думаю: видимо, заметили. Да ещё этот рауш, с которым вы разговаривали в коридоре, мог увидеть.
– Что Илнейал мог увидеть, это не страшно. А вот те двое – хуже. Всё-таки слишком ты беспечен, Семён. Нет бы завернуть в тряпку какую-нибудь или газету.
– Я же не знал, – ответил Семён. – И что же теперь делать?
– Да ничего. Плохо, конечно, что тебя с ним видели, но не смертельно. Не думаю, что тебе грозит большая опасность, но на всякий случай старайся держаться от шадриков подальше. И, умоляю тебя, не ввязывайся, пожалуйста, больше ни в какие истории. Особенно сейчас.
– Да я ж, – сказал Семён, – я разве знал, да и…
– Ты мне лучше вот что скажи, – перебил его ВэВэ, – не знаешь ли ты, за каким чёртом твой Оскар на ту сторону полез? Он же отлично знал, что его там тьма народу поджидает, вот такими же томагавками помахивая.
– Как это? – удивился Семён. – Оскара поджидает?
– Да, его. Ты не знал? Он на этой стороне вовсе не из-за кулинарных пристрастий поселился. Была довольно неприятная история, в результате которой аж четыре довольно могущественных рода решили, что твой бывший собутыльник непозволительно задержался на этом свете. Первое время там их десятки дозором вокруг внешней ограды ходили – как волки вокруг овчарни.
– Нет, не знал. Он о себе ничего не рассказывал. Погодите, он же совсем недавно на ту сторону ходил на пару дней, и ничего.
– Это он на ритуал плодородия ходил, скорее всего. Во время него убийства запрещены. А в любое другое время должен был быть очень важный повод, чтобы Оскар решился на такое. Вот я и спрашиваю: не знаешь ли ты, что это был за повод?
Семён был уверен, что знает повод. Точнее, не повод, причину. Разговор, после которого пропал Оскар. Вот только рассказывать шефу об этом разговоре Семён не хотел совершенно.
– Да нет, Владимир Вячеславович, ума не приложу, – не моргнув глазом, соврал Семён, глядя начальству в глаза честным взглядом.
– Ну смотри. Вспомнишь что – сразу расскажешь. Ладно, хватит об этом. Вы с Антоном когда замеры закончите? Кто на прошлой неделе клялся и божился, что к понедельнику будет готово? Сегодня уже среда.
* * *
Итак, подумал Семён, что мы имеем? Оскар узнаёт про ребёнка, который безболезненно проходит туда-сюда через портал, и это производит на него впечатление… Слабо сказано – впечатление. Чтобы невозмутимый Оскар с врождённым, как у всех шадриков, умением скрывать чувства был так возбуждён – Семён не припоминал другого такого случая. Следовало тогда, конечно, что-то сделать. Плюнуть на электричку и не отставать, пока всё не расскажет; а упрётся рогом – шефу пожаловаться. Тот бы его просто не выпустил, пока всё не узнал. Да что теперь – все мы задним умом крепки.
Семён вздохнул.
– Надо в Саратов позвонить, – сказал он, обращаясь к лейтенанту.
– А? – вскинулся тот.
– В штаб, говорю, надо позвонить – в Саратов, – повторил Семён. – Они там, наверно, ничего ещё не знают.
– На посту телефон не р-работает, – торопливо сказал лейтенант, словно боясь, что Семён в чём-то его заподозрит.
– Естественно, – хмыкнул Семён. – Провода оттуда к городскому коммутатору идут, а там… сам видишь.
– Вижу, – механически кивнул лейтенант.
– Так я что говорю: надо к вокзалу ехать, там своя, железнодорожная линия есть.
– Это если вокзал уцелел.
– Мог и уцелеть, он, во-первых, на отшибе стоит. А во-вторых, он с другой стороны города. И что там – неизвестно. Мог и не только он уцелеть. Поехали?
Лейтенант неуверенно оглянулся на сержанта:
– А зачем? То есть мы вам зачем нужны?
– Я же техник, а не военный, – терпеливо, как ребёнку, объяснил Семён. – Я в штабе никого не знаю, кому чего докладывать. Да я даже, как в штаб звонить, не помню. Так что давай думай, сам поедешь или пошлёшь кого. – Семён посмотрел на сержанта, и оба усмехнулись.
– Сам. – Лейтенант пошёл к машине и встал около неё, всем видом выражая готовность и ожидание.
– Я за рулём, – пояснил сержант, – он не водит.
– Я поведу, – ответил Семён, скользнув взглядом по машинам. Взгляд зацепился за антенну. Рация. Все машины оборудованы рациями. Но пока он ехал, ему и в голову не приходило ею воспользоваться.
– Постой-ка, – сказал Семён. – На машине рация слабая, но на посту-то, наверно, стационарная есть?
– Есть, – согласился сержант. – Я, как понял, что телефон не работает, сразу попробовал.
– И что?
– Без толку. Пост, хоть и повыше, всё равно в низине. Так что связи нет. А может, и есть, но в эфире тихо, а я частоты только местные знаю.
– Понятно. Надо ехать. У вас частота какая? – кивнул на машину.
– Сто сорок два и пять.
– Саныч! – крикнул Семён. Тот обернулся. – Я на вокзал поехал, посмотрю, что там и как. Постарайтесь поближе к машине быть: я, если что, на связь выйду.
– Разумно, – согласился сержант. – Ну удачи.
Семён кивнул и пошёл к машине. Переключил станцию на третий канал, подбадривающе кивнул лейтенанту и поехал прочь от города: выезд на объездную дорогу находился за постом.
Восточная часть города выглядела целее. Увидев на въезде в Выселки совершенно не тронутые огнём садовые домики, Семён воспрянул духом. Но ненадолго – дальше картина была печальнее – много сгоревших домов, кое-где полыхали пожары. А самое главное – было достаточно светло, и уже должны были быть видны стоящие на окраине новые девятиэтажки.
Но, сколько Семён ни всматривался в горизонт, знакомые силуэты так и не появились. И означать это могло только одно: катастрофа охватила весь город. Людей видно не было, что навело Семёна на мысль. Довольно неприятную мысль.
Вокзал был целёхонек, и – ни души. В диспетчерской горел свет, на столе стояла недопитая чашка остывшего кофе, на спинке отодвинутого стула висели зонтик и тёплый свитер. Маленький зал ожидания был также пуст, и, если Семеново предположение было правильным, именно поэтому вокзал уцелел: по причине отсутствия в нём людей. Диспетчер, видимо, увидел начинающиеся пожары и ушёл (уехал?) в город. Касса ночью не работала, кассир приходил часам к восьми, за полчаса до первой электрички в Саратов. Семён посмотрел на часы: семнадцать минут девятого. Кассир уже, понятное дело, не придёт. Семён пошёл обратно к диспетчерской. Из-за приоткрытой двери доносились возбуждённые возгласы лейтенанта:
– …нет диспетчера!..не знаю! Умер он, погиб, понимаете? Взрыв у нас, взрыв! Полгорода в руинах… Что?
Собеседник бубнил что-то неразборчивое, но и по тону было ясно, что он не верит и не хочет верить ни единому слову.
– Не работает телефон! – надрывал глотку лейтенант. – АТС сгорела, понимаете?! Да! Да, штаб полка. Полковнику Катасонову… да… Если нет, пусть домой звонят. Да, так и передайте: взрыв на объекте, значительные повреждения и людские потери! Доложил лейтенант Букреев… БУК-РЕ-ЕВ… Да! Вэче сто тринадцать, южный пост. Всё!
– Уфф! – Лейтенант отпустил многострадальную тангенту и вытер вспотевший лоб. – Вот замучил, – улыбнулся он Семёну. – Говорю ему: взрыв у нас, жертвы, а он: «Кто такой? Кто пустил в диспетчерскую? Где диспетчер?» – Лейтенант опять улыбнулся. И вообще, он как-то ожил, стал раскованнее – короткий разговор переложил груз ответственности с его хрупких плеч на неведомого полковника Катасонова, который, быть может, ещё только завтракал овсянкой с молоком и уж точно не подозревал о проблеме, сваленной на него далёким лейтенантом. Семён же вдруг подумал, что его, Семёна, проблемы только начинаются.
– И что дальше? – поинтересовался Семён.
– Как что? – удивился лейтенант. Для него мир снова вернулся в привычные рамки и был прост и понятен. – Подождём, сейчас там всё раскрутится, приедут войска, всё оцепят, ну, как положено. – Лейтенант помрачнел, вспомнил, видимо, масштабы катастрофы. И закончил невпопад: – А там разберутся, что к чему, кого сажать и на сколько.