С промысла вернулся Гетен. У него опять селедки, десятка два. Ячейки в сети слишком маленькие на треску. Фион предложила и мне такую сеть, когда я занялся лодкой. Метров пятнадцать длинной, с грузиками из обожженной глины и поплавками из дерева. Она была без дырок, но очень старая. Ей не пользовались несколько лет, даже пахла не морем, а тлением.
Валлиец посмотрел на мачту и спросил:
– Куда плыть собираешься?
– Треску ловить, чтобы рассчитаться со тобой, – ответил я.
– Чего за ней плыть куда-то?! Ее здесь рядом хватает, – произнес Гетен.
Я не стал с ним спорить. Начался мелкий, нудный дождь, и я заспешил домой.
Фион шила парус для яла из кусков шкур и лоскутов грубой материи. Первые должны быть на углах, а вторые – в середине. Размер треугольного паруса я начертил прямо на полу возле нашей кровати. Когда я вошел, Фион как раз прикидывала, куда пришить очередной лоскут. Я шлепнул ее по заднице и сказал, что хочу есть. Фион, радостно хихикнув, пошла накрывать на стол. Житейский совет: если ваша дама обижается на такой шлепок, значит, недорабатываете ночью или кто-то работает вместо вас.
Когда я обедал, пришли Дона, Краген и Эйра. Они опять ходили за дровами, чтобы не делать это в дождь, но сегодня им немного не повезло. Доев уже ставший традиционным «рыбный гуляш», я взял с полки у очага оловянную глубокую тарелку. Ей никогда не пользовались. Наверное, берегли для особых случаев.
– Я куплю новую в городе, – пообещал Доне.
Ей было так жалко тарелки, что отвернулась, чтобы не сорваться. Мне сочувствовал Доне, но ничего более подходящего на блесну в доме не было. Разрубил топором тарелку на две части, каждую из которых склепал в подобие цилиндра. На концах сделал по отверстию. К нижним прикрепил по тройнику. Через верхнее отверстие одной блесны пропустил пеньковую веревку, закрепил ее. Лески здесь нет, придется использовать обычную веревку.
Дождь не прекращался, и я был уверен, что тренировки сегодня не будет. Пацаны так не думали. Им дождь мешает стрелять из луков, а не махать мечами. Фион дала мне выцветший красный плед, в который я и закутался, выходя из дома. Потом, по ходу тренировки, разгорячившись, скинул его. Я делал упражнения вместе с мальчишками, стоя перед ними. Приходилось учитывать, что они поворачивают не в ту сторону, что я, а отзеркаливают. Поэтому, когда надо было, чтобы они повернули налево, я поворачивал направо, и наоборот. Погонял их от души. И сам размялся на славу. После тренировки почувствовал себя бодрее. В последнее время стал закисать без разминок с Эллисом. Бедный перс не умел плавать. Наверное, сразу пошел ко дну. С другой стороны, может, шхуна и не утонула, а только я один переместился в другую эпоху и потому потерял ее из вида.
5
На следующее утро я надел поверх шелковой одежды еще и шерстяные рубаху и штаны и накинул на плечи красный плед. Всё-таки со всех сторон у меня будет вода: дождь продолжал моросить. Женщины сидели дома, шили. Только Фион прогулялась со мной к морю. Я нес два весла, гик с намотанным на него парусом и несколько веревок на фалы и шкоты, а Фион – сеть и старую кожаную сумку на длинном ремне через плечо, в которой были орудия лова, лепешка и кувшинчик с водой, заткнутый скрученной тряпкой. На улицах было пусто. Только в башне над воротами один из моих учеников упражнялся с мечом. Он делал красивые выпады, толпами поражая противников. В настоящем бою всё окажется совсем не так, как мечтается. Так мечты мстят самим себе, ведь войны начинаются из-за них.
Прилив недавно начался, однако ял уже покачивался на волнах. В Ирландском море приливы полусуточные. На британском берегу высота их в некоторых местах бывает выше десяти метров, а на ирландском ниже, метра три-четыре. Поэтому приходится под них подстраиваться. При отливе дно обнажается, и лодка оказывается лежащей на мягком, илистом грунте. При приливе, особенно в середине его, когда скорость течения самая большая, трудно выйти в море, приходится ждать верхней его точки. Тогда уже нет приливного течения и еще нет отливного. Обычно в это время заводят в порт суда с большой осадкой.
Глубина возле яла была чуть ниже колена, поэтому Фион осталась на берегу. Я погрузил в лодку сперва свое, потом сходил за тем, что несла она.
Фион хотела что-то сказать, но не решалась. Она стояла в серовато-белой рубахе и длинном темно-сером шерстяном плаще с капюшоном, на краю которого, над ее лбом, повисло несколько капель.
– Постараюсь не утонуть, – улыбнувшись, заверил ее.
Она тоже улыбнулась, но одними губами. Голубые глаза, глядевшие из-под капюшона, потемнели, стали черными от подступивших слез. Пока она не разревелась, я пошел к ялу. Отвязав его, сел на весла. Греб, сидя лицом к берегу. Фион стояла на том же месте, смотрела на меня. Мне стало грустно, будто вижу ее в последний раз. Чтобы отогнать мрачные мысли, занялся постановкой паруса. Нижнюю шкаторину я еще вчера прикрепил к гику. Осталось присоединить его к мачте, а потом к нему – гика-шкот, а к верхнему углу паруса – фал. Ветер был норд-ост, балла четыре. Он помог преодолеть сильное приливное течение. На одних веслах я бы долго корячился.
Я выплыл в открытое море, чтобы определить, где нахожусь. На западе был высокий, гористый уэльский берег, его не перепутаешь. Значит, я на берегу Ливерпульского залива, на северо-западной оконечности полуострова Уиррэл. От Уэльса полуостров отделяет залив, который называют устьем реки Ди, хотя оно здесь шириной в несколько миль. На берегу реки Ди, но не залива, находится Честер. С противоположной стороны полуостров отделяет от материка залив, называемый устьем реки Мерси, которое даже в самом узком месте шириной около мили. На противоположном берегу этого залива есть или когда-нибудь будет построен порт Ливерпуль. В далеком будущем к заливу пророют еще и Манчестерский канал, по которому морские суда будут добираться в порт Манчестер. Оба порта я посещал, так что места знакомые.
В Ирландском море много банок. Обычно над ними кружатся или плавают чайки. Я нашел банку, удаленную от берега настолько, что меня не было видно из деревни. Незачем им знать, где и на что я ловлю рыбу. Глубина над банкой была метров шесть-семь, хватило длины веревки, к которой была привязана блесна. Опускалась она медленно. Олово – не сталь со свинцом. Зато треска взяла на втором моем рывке. Она дергает резко, а потом ослабляет сопротивление, пока не вытащишь из воды. Я быстро перебирал мокрую пеньковую веревку. Когда крупная голова с приоткрытой большой пастью приблизилась к поверхности воды, рывком перекинул треску в лодку. Рыбина, изгибаясь, громко застучала по дну лодки. Крупная, килограмм на пять. Спина бурая, в мелкую коричневую крапинку и с тремя плавниками, а брюхо белое и с двумя. Под подбородком мясистый ус. У нее печень на зависть алкоголику – почти в треть веса трески. Я сделал ей надрез ножом снизу, где голова переходит в тело, чтобы стекла кровь. Этому меня научили норвежцы. Я подсмеивался над ними, что едят кошерную рыбу. Не знаю, становится ли рыба без крови вкуснее, но, думаю, норвеги в этом лучше разбираются. Вот уж кто самые трескоедные трескоеды. Как только норвеги над ней не издеваются в кулинарном плане! Даже есть блюдо из языков трески. Вырезанием языков занимаются подростки и неплохо для своего возраста на этом зарабатывают.
Следующая треска была меньше. Зато третья тянула килограмм на десять. Ну, может, чуть меньше. Я боялся, как бы она не оборвала блесну. Чем крупнее треска, тем легче из нее выковыривать тройник. Заглатывает его глубоко, приходится почти всю кисть засовывать в пасть и помогать ножом. Благо пасть у трески широкая.
Через час лодка была полна рыбы. Я с трудом раздвинул ее ногами, пробираясь к мачте и поднимая парус. Чтобы не пропустить деревню, сразу подошел к берегу, а потом повел ял воль него на удаление пару кабельтовых (примерно 370 метров). Часовой, увидев мою лодку, протрубил один раз в рог. Звук был, скажем так, туалетный. Пока я боролся с отливом, на берег прибежала Фион. Она забрела в воду, которая доходила Фион до коленей. Подол ее рубахи всплыл. Не обращая на это внимание, она взяла носовой фал и умело привязала его к столбу морским узлом. Я привязал кормовой к другому столбу, спустил парус, намотав его на гик, который отсоединил от мачты. Спрыгнув с лодки, наконец-то заметил, что Фион стоит у переднего столба и беззвучно плачет, счастливо улыбаясь. Тут до меня дошло, что она боялась, что уплыву навсегда. Это без пасхального-то кафтана?!
Я обнял ее и сказал по-русски:
– Дура.
Она поняла и заплакала навзрыд.
Одни рождены любить, другие – быть любимыми. Я отношусь ко вторым. Мать не долюбила меня в детстве. В душе моей остался вакуум, который и втягивает любовь женщин. Наверное, это не очень хорошо, однако лучше, чем вырасти перелюбленным матерью, что случается с единственным сыном, выросшим без отца. Таких другие женщины не любят и таким не разрешают любить себя, потому что этот удел считают своим и только своим.
– Никуда я от тебя не уеду, можешь не бояться, – пообещал я.
Потому что уезжать мне некуда. В двенадцатом веке меня никто нигде не ждет. Да и в двадцать первом тоже. А как вернуться в шестой век, я не знал.
На берегу начали собираться зеваки, в основном детвора. Но пришли и Гетен с Вилли. Наверное, чтобы снисходительно улыбнуться. Надо было видеть их физиономии, когда они заглянули в лодку. Вилли даже присвистнул. А Гетен потрогал сухую сеть, как будто и так не понятно, что ее не ставили. Поскольку никаких других орудий лова не увидели, физиономии у них вытянулись еще больше.
– Чем ты ловил? – спросил Гетен.
– Я нашел место, где треска сама запрыгивают в лодку, – пошутил я.
Мне, конечно, не поверили, но больше ничего не спрашивали. Не хотели выглядеть дураками.
– Если ложе и древки для болтов готовы, то неси корзины, – сказал я Гетену.
– Ложе готово, а древки еще не все, – сообщил он.
– Уверен, что ты не обманешь, – сказал я, – поэтому сразу за все заплачу.
Гетен пошел за тарой, а я выбрал самую крупную треску, дал ее Фион, которая перестала реветь, и приказал:
– Отдай матери, пусть сварит ее всю.
Фион счастливая побежала с рыбой домой, а я перенес на берег гик с парусом, весла, сеть, сумку с блеснами и нетронутой лепешкой и водой в кувшине. Потом отобрал три рыбины покрупнее для кузнеца Йоро. Договаривались на две, но рыцарь должен быть щедрым. При таком улове это не сложно. Я поймал не меньше трех десятков, а по весу – больше центнера. Пришел Гетен с корзинами, и я предложил ему самому отобрать пятнадцать штук. Он долго перебирал треску своей беспалой рукой, выискивая самую крупную. Мелочными мы становимся именно в мелочах. Я ему не мешал. Когда Гетен закончил, попросил его сделать пять ложек деревянных. Та, что сделал я, была слишком далека от идеала. Гетен пообещал сделать, за что получил возможность взять еще одну треску. Эту он выбирал до тех пор, пока я не сказал насмешливо:
– Так ты никогда не выберешь. Разрешаю взять две, но с закрытыми глазами.
Гетен смутился и взял одну, первую попавшуюся.
Пришли Фион, Дона и Краген с корзинами из ивовых прутьев. Эйру, как самую маленькую, оставили возиться с треской.
– Что с рыбой делать? – спросила Фион.
Я пожал плечами:
– Ты хозяйка, ты и решай.
Взяв парус, сумку и сеть, в которую уложил три трески, я пошел в деревню. По пути заглянул к кузнецу, отдал ему рыбу. Йоро возился с рычагом.
– Завтра после полудня всё будет готово, – заверил кузнец.
– Сделай мне еще и нож небольшой, – попросил я.
Негоже кинжалом из дамасской стали расправляться с треской. Как бы он не обиделся.
– Возьми готовый, – предложил кузнец. – Я себе другой сделаю.
Сошлись на двух рыбинах. Нож был сантиметров двенадцать длиной, обоюдоострый, с деревянной рукояткой на трех заклепках.
Я занес парус в сарай, а сумку в дом. Там Эйра в двух больших горшках варила треску. Еще несколько кусков и голова дожидались своей участи на столе.
Девочка сказала мне шепотом, словно кто-то мог подслушать:
– Фион говорит, ты много рыбы поймал. Поменяй одну на мёд. Хоть самую маленькую.
– Обязательно, – заверил ее и пошел помогать переносить рыбу.
Возле лодки стояли несколько женщин и что-то громко обговаривали с Доной. Наверное, теща возвращала долги, не желая расставаться с золотым. Когда я подошел, все затихли.
– Что еще надо отнести домой? – взяв весла, спросил я Фион.
Она показала на полную корзину. Понесли ее вдвоем.
Дона и Краген продолжили распределять оставшуюся треску.
– Обменяй пару рыб на мед, – сказал я Фион.
Мёд явно не входил в планы ее матери, из-за чего Фион смутилась, не зная, как это мягче объяснить.
– Если будет хорошая погода, завтра еще поймаю, – пообещал я.
6
На следующий день погода была хорошая. Задул свежий западный ветер, самый частый в этих краях. На это раз я сперва пошел вдоль берега до мыса, возле которого повернул вчера к деревне. Теперь повернул от берега и пошел галсами против ветра. Банку нашел быстро. Треска и в этот день ловилась отменно. Когда сматывал снасть, заметил вдалеке судно, которое шло под прямым парусом с почти попутным ветром в устье реки Ди. Наверное, в Честер. Судно имело в длину метров двадцать или чуть больше и заостренную корму. Борта низкие. Наверное, и на веслах ходит. Грузоподъемность тонн пятьдесят. Интересно, сколько человек команды на нем? Впрочем, с моими пацанами его вряд ли захватишь.
Вернулся в деревню в самом начале отлива. Фион, Дона и Краген уже ждали меня с корзинами. Я отобрал трех рыбин для кузнеца, а по поводу остального улова высказал пожелание:
– Выменяйте пару головок сыра.
На берег уже стекались женщины из деревни. Сейчас будет маленький валлийский базар. Подозреваю, что женщины собираются на берегу не столько ради рыбы, сколько растратить большую часть из двадцати тысяч слов, которые, по утверждению ученых, природа выделяет им на день. Мужчинам достается в три раза меньше.
Йоро закончил изготовление лука, вкладышей, спускового механизма, рычага и наконечников для болтов. Сделал не хуже маститых византийских умельцев, о чем я и сказал ему.
– Ты был в Византии? – удивился кузнец.
– Приходилось, – ответил я. – Воевал на их стороне.
– С кем? – спросил он.
– В основном с кочевниками, – ответил я.
С какими – уточнять не стал, потому что не помнил, кто их них сейчас шляется в степях Приднепровья и Крыма. Для монголов еще рано. Наверное, печенеги или половцы.
– Константинополь – большой город и очень богатый, – улыбнувшись своим воспоминаниям, сообщил Йоро.
Мне показалось, что он не зря произнес эту фразу.
– Да, самый большой город в Европе, – согласился я. – В храме Святой Софии был? Видел алтарь из чистого золота? А купол какой высокий, с круглыми окнами! Чудо, правда?!
– Воистину дело рук не человеческих, а божьих! – воскликнул он, перекрестился и посмотрел на меня уже без еле уловимой подозрительности.
Я решил развить тему, повысить свой, так сказать, рейтинг.
– Командовал отрядом катафрактов в триста человек. Получал каждый день по золотой монете, – достал из ножен кинжал и показал его кузнецу. – В Константинополе купил. Отдал за него столько золота, сколько он весит.
Йоро хватило одного взгляда, чтобы опознать уникальную сталь.
– Дамаск! – произнес он восхищенно. – Я видел меч из такой стали у Роберта Нормандского, мне его слуга показывал. Говорили, что тоже заплатил золотом по весу.
– Зимой научу тебя делать такие, – пообещал я.
– Ты умеешь делать дамаск?! – не поверил Йоро.
– Делать не умею, но знаю, как. Мне выдал секрет кузнец-христианин из Дамаска, которого я вызволил из плена и помог добраться домой, – на ходу сочинил я.
Действительно, теоретически я знал, как сделать дамаск – многократно сварить и проковать твердую высокоуглеродистую сталь и мягкое железо, а также рафинированную сталь – из однородной стали выжечь все вредные примеси и равномерно распределить в ней углерод и литой булат – очень медленно охладить расплавленную высокоуглеродистую сталь или мелко ее нарубить, смешать с чугуном, а потом нагреть в тигле, пока не расплавится чугун, и резко опустить в воду со льдом, охладив до температуры восемьсот градусов, благодаря чему образуются карбидные матрицы со структурой алмаза.
– Если он меня не обманул, – на всякий случай подстраховался я: между теорией и практикой слишком много ошибок.
– Так давай проверим, – предложил кузнец.
– Зимой надо делать, – сказал я, решив начать с литого булата, как наиболее простого. Чтобы переменить тему, спросил: – А почему у тебя помощника нет? Опыт свой в могилу заберешь?
– Не лежит у нынешней молодежи душа к кузнечному делу. Все хотят быть воинами, – тяжело вздохнув, признался Йоро. – Мой внук теперь только о тебе и говорит, не до кузницы ему.
– Ты ведь тоже начинал, как воин. Может, и он со временем пойдет по твоим стопам, – сказал я.
– Я так долго не проживу! – пошутил старик.
Дома меня ждала полная тарелка вареной трески. Наверное, по меркам деревенских, так выглядит изобилие, но меня уже воротило от рыбы. На столе была и чашка с медом. Пока не было матери и сестер, мы с Эйрой уплели его весь, зачерпывая кусками лепешки.
– Скажешь, что я всё съел, – предупредил ее.
– Угу, – промычала Эйра, облизывая испачканные медом пальцы.
Я отнес лук, вставки, спусковой механизм и наконечники Гетену. Он закончил делать ложе, занялся изготовлением ложек. Объяснил ему, что, где и как присоединить, чтобы получился арбалет. Заказал и три рабочие тетивы и одну вспомогательную. Даже без двух пальцев на правой руке, Гетен ловко управлялся, по крайней мере, лучше меня.
– Пальцы тебе хоть за дело отрезали? – шутливо спросил я.
– За дело, – ответил Гетен, скривив губы в жестокой, мстительной улыбке. – Только в тот раз мои стрелы четверых отправили в ад.