Не удовлетворяясь одними учебниками и конспектами лекций, он часами просиживал в библиотеке, рылся в документах, в рукописях, стремясь прочесть все, что было когда-либо написано великими законоведами разных времен и народов. Об энергии и неутомимости Мехмана товарищи отзывались с уважением. Особенно восхищались его ораторскими способностями.
Однажды в кабинет декана профессора Меликзаде явилась седая Мелике-ханум:
- Можно к вам? - вежливо спросила учительница.
Профессор поднял голову.
- Пожалуйста, входите, - ответил он и пошел на встречу посетительнице.
- У вас учится один из моих сыновей. Зашла узнать о нем...
Профессор попросил ее сесть.
- Кто ваш сын?
- Мехман Атамогланов!
- О, замечательный молодой человек, - произнес профессор. - Прекрасное чувство логики, сила доказательства. - Профессор посмотрел на свои ручные часы. Он нажал кнопку звонка, вошла высокая, немолодая уже, подкрашенная и завитая женщина. - Через десять минут будет перерыв. Прошу вас вызвать ко мне студента первого курса Атамогланова.
Секретарша вышла не сразу. Не торопясь, она зажгла папироску, выкурила, пристально разглядывая седую Мелике-ханум. "Может быть, дочь этой женщины имеет какое-нибудь отношение к Мехману? Зачем она пришла? - беспокойно подумала секретарша. - Надо разузнать, в чем дело, и сегодня же рассказать сестре. Пусть Шехла-ханум передаст бедняжке Зулейхе... Ишь, как профессор беседует с этой старухой. Как он расхваливает Мехмана. Кто же она такая?" Но ей ничего не удалось разузнать. Раздался звонок, и секретарше пришлось уйти выполнять поручение.
Вскоре быстрыми шагами вошел Мехман. Увидев учительницу, он широко улыбнулся и, почтительно склонившись, поцеловал ей руку. Мелике-ханум обняла юношу и поцеловала в высокий выпуклый лоб. Профессор удивился.
- А разве вы не вместе с сыном живете? - спросил он. - Я почему-то думал, вы бакинка...
- Я не мать ему, а его учительница, - призналась Мелике-ханум. - Но я считаю себя его матерью...
Профессор кивнул головой:
- Прекрасно, очень хорошо, прекрасно! Я и сам нередко испытывал отцовские чувства к своим ученикам... Мехман почему-то не приходит к нам, вот я и зашла сама... Хочу узнать, как он поживает, как учится? Высоко ли держит знамя нашей школы?
- Можно с уверенностью сказать, что он очень высоко держит это знамя!
- Мы все дорожим честью своей школы.
Перерыв между лекциями окончился, снова раздался звонок. Мехман попрощался и ушел, а профессор долго еще не отпускал учительницу, расхваливая юридический факультет:
- Да, Мелике-ханум, юриспруденция - интересная, я бы сказал, великая наука. Сам Владимир Ильич по образованию был юристом. Этот гениальный человек всю жизнь посвятил борьбе за права трудящегося человека, то есть за истинную справедливость, за истинное правосудие!
- Это верно, но все же моя ребята не очень стремятся на юридический факультет, - заметила Мелике-ханум. - Им кажется, что профессия эта в будущем отомрёт...
- Нет, уважаемая Мелике-ханум, теперь положение изменилось, к нам идут очень охотно, - возразил профессор. - И вот вам живой пример - ваш воспитанник, Мехман. Одно то, что он поступил к нам, уже доказывает, что среди мыслящей молодежи пробудился большой интерес к юридическим наукам. В хороших юристах страна нуждается не менее, чем во врачах, агрономах, инженерах, учителях... "Почему?" - спросите вы.- Потому что ведь юристы наши стоят на страже законов, а наши законы охраняют интересы государства и подлинных хозяев Советского государства - миллионов трудовых людей. И нам особенно нужны люди с чистой совестью! Нечего греха таить, дорогая Мелике-ханум, среди юристов иной раз стараются найти себе пристанище темные типы, эти живые осколки прошлого - никому не нужные посредники, берущиеся "похлопотать и написать заявление", маклеры-одиночки. Немалый вред наносят они нам... - Профессор заволновался и стал говорить громче. - Они скрываются в глухих углах, эти пронырливые ходатаи, заботящиеся о личной наживе, а не об интересах своих подзащитных, ищут, как бы обойти законы. Они бросают тень на доброе имя наших работников. Надо вести беспощадную борьбу против этих хамелеонов. Ведь они... они как мухи, попавшие в чистое молоко. Они вызывают чувство тошноты и омерзения...
- Да, да, вы правы, профессор. В правом деле не обойтись без борьбы. А мой Мехман! Уж он-то от правды не отступится и борьбы не убоится. Только... - Мелике-ханум вдруг задумалась: - Доверчив он очень. Вот что меня беспокоит.
- Это - свойство молодости, - заметил профессор и добавил: - Я на Мехмана возлагаю большие надежды.
Они тепло простились, старая учительница и профессор, попечению которого она вверила своего любимого ученика.
Шел четвертый год учебы. Минула преддипломная практика, о которой Мехман отчитывался на факультете. Отчет его порадовал профессора и всех, кто его слушал, силой аргументации, наблюдательностью, глубиной, с которой Мехмаи проанализировал несколько судебных дел, разбиравшихся во время его практики в районе.
Вдумчивый отчет Мехмана дал профессору Меликзаде повод вновь поделиться с присутствующими своими мыслями, которые он неизменно отстаивал горячо и убежденно.
- Поймите, - говорил Меликзаде, - нашему народу нужны, очень нужны общественные деятели из юристов-теоретиков... Пора уже всесторонне исследовать нашу юриспруденцию, и "е поверхностно, а на научной основе, начав изучение с самых древних времен. История и государственное существование каждого народа находят свое отражение прежде всего в законодательстве. Надо создать многотомные труды по истории нашего права. По плечу ли нам такая задача? Безусловно. Молодое вино вливается в старые мехи. У нас вырастает новое, смелое и сильное пополнение. - И профессор взглядом и жестом указал на Мехмана. Тот густо покраснел. - Я хочу, - продолжал профессор, - чтобы у нас были не только юристы с высшим образованием, но и юристы-ученые, юристы-академики. Именно это будет способствовать укреплению нашего государственного строя. Мы должны создать научно-исследовательский юридический институт. И для этого мы имеем все возможности...
Мехман с уважением слушал декана. Он целиком соглашался с тем, что теоретическая работа в области юриспруденции необычайно важна, что она таит в себе много привлекательного. Но если бы его спросили, что влечет его больше - научная деятельность на кафедре института или практическая работа в любом районном суде, Мехман не смог бы сейчас ответить на этот вопрос.
6
В острых шутках школьных подруг было много правды. Зулейха была, действительно, влюблена в Мехмана. И все эти годы она напоминала ему о себе, слала ему письма, в которых то язвительно насмехалась над Мехманом, то горько сетовала на бессонные ночи, на его безжалостное молчание, писала о днях, полных тоски, ожидания... Мехман внимательно прочитывал эти письма, не раз брался за карандаш, чтобы написать ей всю правду, сказать, что напрасно все это, что он не любит ее, но невольно останавливался и отодвигал бумагу в сторону... Может, это не каприз взбалмошной девочки, ни в чем в жизни еще не знавшей отказа, а действительно серьезное чувство? Он боялся ранить обидой девичье сердце, Мехман откладывал ответ на завтра, потом - на день, а потом погружался в занятия и забывал о Зулейхе... Но через месяц-другой девушка вновь напоминала о себе.
В последнее время Зулейха стала посещать все студенческие вечера в институте, где учился Мехман. Пригласительные билеты ей доставала тетя секретарша декана. Правда, сам Мехман не всегда бывал на этих вечерах, и Зулейха подчас тщетно искала его в толпе молодежи. А если и бывал, то никогда не подходил к девушке, только здоровался издали и сразу же отводил глаза.
Несмотря на это, Зулейха снова приходила. Студенты толпились около хорошенькой девушки, охотно приглашали ее танцевать. Но Мехмана не было среди них, а Зулейха искала встречи именно с ним. И мать, и тетя-секретарша не знали, как ей помочь.
Однажды тетя достала два билета на премьеру в драматическом театре и отдала один из них Зулейхе, а другой Мехману. Конечно, хитрая женщина и не подумала предупредить, кто будет сидеть рядом с ним. Мехман чувствовал себя неловко, а Зулейха ничуть не смутилась и откровенно обрадовалась этому случаю. В театре оказалось много друзей и знакомых однокурсников Мехмана. Увидев его с красивой девушкой, они многозначительно подмигивали Мехману и украдкой поздравляли выразительными жестами...
Мехман не знал, куда деваться. В антрактах он выходил в фойе один, оставляя Зулейху. Ему хотелось уйти домой еще до окончания спектакля, но интересная пьеса, прекрасная игра актеров, бурные рукоплескания, от которых дрожал весь зрительный зал, надежда на то, что к концу представления на сцену вызовут автора и он его увидит, увлекли Мехмана. Весь зал, как один человек, молодые и старые были захвачены спектаклем. Последние антракты уже тяготили людей, всем хотелось поскорее узнать, как развернутся события, происходящие на сцене.
Мехман больше не сердился на Зулейху. Ее присутствие стало ему даже приятным. То, что они вместе видели и переживали в этом зале, сближало.
От черных шелковистых кос Зулейхи исходил нежный запах духов, круглое плечо девушки коснулось несколько раз его плеча, а мягкая ладонь - его сильной руки... Чуть затуманившиеся глаза девушки казались такими привлекательными, такими красивыми, и тени от густых ресниц так красиво падали на розовые щеки.
И когда спектакль закончился и занавес опустился, они, не сговариваясь, вышли из театра вместе...
Луна на минуту выглядывала в просвете туч и вновь скрывалась за ними. Молодые люди шли и молчали. Зулейха ждала с нетерпением, когда спутник заговорит, но он не находил слов. Они оставили позади уже много улиц, пока, наконец, Зулейха не произнесла недовольно:
- Я должна торопиться. Мама, наверное, уже волнуется.
Мехман ничего не ответил. И снова они пошли молча.
- У нас такой узкий переулок. Темный... - добавила девушка.
- Я вас провожу. Не бойтесь... - заговорил Мехман.
- Ну, стоит ли вам беспокоиться...
- Нельзя же отпускать вас одну...
- Я не боюсь. Я просто так сказала... Большое вам спасибо, но я могу и одна пойти.
Зулейха прибавила шаг, но Мехман догнал ее и, сам не зная, как получилось, взял девушку под руку.
- Нет, я не оставлю вас одну, - сказал он.
Зулейха доверчиво прижалась к нему, и они пошли дальше попрежнему молча. Впервые в своей жизни Мехман вел девушку под руку. Казалось, ее локоть излучал электрические искры, и искры эти обжигали его. Он словно опьянел, ощущая на своей щеке ее дыхание. Он не чувствовал своих шагов, летел, а не шел. И все-таки он делал усилия, чтобы не поддаться обаянию, не изменить своему обычному суховатому тону.
- Далеко ли вы живете?
- Нет, не далеко. Но, право, я не хочу вас беспокоить.
- Уверяю вас, меня это совсем не затрудняет...
Зулейха сказала печально:
- Вам, наверно, скучно со мной...
- Скучно ли, весело ли, но не годится девушке ходить ночью одной, да еще по такому глухому переулку. Вас могут напугать.
- А вам это разве не все равно?
- Нет, не все равно. Мой долг - доставить вас живой и невредимой домой.
- Долг? И только?
- А что же еще?
Зулейха как будто не расслышала. Она посмотрела на луну, всплывшую над облаками и осветившую узкую кривую улицу, обсаженную деревьями.
- Любите ли вы природу так же сильно, как свои книги? - попыталась она изменить тему разговора.
- Да, я люблю природу. Я всю вселенную люблю...
- А разве сама природа не есть большая книга?
- Вы правы, это живая книга, умная, глубокая...
- Природа плачет, природа смеется. Посмотрите, Мехман, чего только не происходит в природе: раскрываются бесчисленные цветы, а соловьи поют им свои песни, выражая свое горе. Словом, природа живет...
- Но без книг нельзя познать природу.
- Может быть, напротив, книги нельзя познать без природы?
- О, вы, оказывается, знакомы с философией, Зулейха-ханум.
- Разве философия не для того возникла, чтобы объяснить явления природы?
Мехман посмотрел на девушку с удивлением и любопытством. Он спросил уважительно:
- Значит, вы не бросили свое образование, вы продолжаете учиться? А мне казалось...
Зулейха сконфузилась.
- Нет, врачи отсоветовали мне учиться в этом году, - робко стала она объяснять. - Находят, будто я слаба здоровьем...
Мехман слегка потряс руку Зулейхи.
- Врачи, пожалуй, немного ошибаются...
- У меня учащенный пульс. Говорят, будто тяжелые переживания отразилась на моем сердце.
- Ну что вы, Зулейха! Надо избегать пустых и лишних страданий.
Так, беседуя полунамеками, они подошли к подъезду того дома, где жила Зулейха. Девушка остановилась.
- Ваша мать тоже, наверное, беспокоится, что вас так поздно нет? спросила она.
- Моя? - улыбнулся Мехман. - Нет, о сыновьях матери так не беспокоятся. - Мехман уже осмелел и чувствовал себя с Зулейхой более уверенно. Он даже мог шутить.
И вдруг девушка огорошила его. Повернув к нему лицо, бледное от лунного света, она спросила прямо:
- Почему вы не отвечали на мои письма?
Мехман промолчал, как будто не понял.
- Не только на письма, но вы не отвечаете на мой вопрос...
- Это очень сложный вопрос, Зулейха. Очень сложный.
- Но именно этот, - Зулейха сделала ударение на слове "этот", "вопрос" надорвал мое сердце, оторвал меня от учебы... Я стала такой рассеянной... такой нервной...
- Откуда нервозность у молодой, здоровой девушки? Не верьте врачам. Вам надо себя взять в руки...
- У вас каменное сердце, Мехман.
- Каменное? Почему вы так думаете?
- По всему... по вашей жестокости... По тому, как вы оставляли безответными мои письма. Ведь я так страдала... По вашей холодной философии.
- Вовсе не холодной. Разве обман лучше? Отношения между людьми должны быть правдивыми, ясными...
- Будь они не так ясны, мне не пришлось бы страдать...
- Я не хотел вас обидеть, Зулейха. Я имел в виду...
- Вы любите только свои книги, Мехман. Больше ничего...
- Я готовлюсь для жизни, для борьбы. А в книгах я черпаю для этого необходимые знания.
- Ах, Мехман, - перебила его Зулейха, - даже разговор, простой разговор вы превращаете в научную лекцию.
- Лекции - дело полезное, - пытался отшутиться Мехман.
- Какой вы сухой, Мехман!
- Я только хотел сказать, что надо стремиться к знаниям.
- Нравоучения, одни нравоучения! Сухие наставления из учебников... Вот если бы у вас в груди билось настоящее сердце!.. Тогда... Только подушка моя знает, как я мучаюсь, страдаю... Днем я скрываю слезы. Но вам этого не понять, вам не понять, в какую страшную бурю я попала!
- Если все это искренне. Если это правда... то я... то мне жаль...
Мехман был охвачен смятением. Жизнь развернула перед ним новую страницу, полную заманчивого, загадочного, непонятного содержания.
Зулейха щелкнула замочком сумки, вынула белый платочек и вытерла мокрые ресницы.
- Пусть это унизительно для девушки, но я не могу молчать. Чувство сильнее меня... Я раскрыла вам свое сердце... не смейтесь надо мной...
Мехман растерялся вконец.
Они постояли еще в каком-то неопределенном молчании, потом тихо, почти без слов, взволнованные, разошлись.
Обратно Мехман шел, как слепой. Он ничего не видел перед собой, все заслонил образ плачущей девушки.
Удастся ли ему забыть все это, оторвать, оттолкнуть от себя эти мягкие, нежные руки, удастся ли ему жить так, как он жил вчера и еще сегодня днем? Удастся ли? Он не знал этого...
7
В ярком свете ламп струились и переливались складки бархата. Просторная сцена утопала в цветах.
Актовый зал был празднично разукрашен. Около пятисот принаряженных, аккуратно причесанных студентов, студенток и преподавателей собрались здесь... На выпускной вечер пришли и родственники, и знакомые. И, конечно, тетя Зулейхи, секретарша, с сестрой и племянницей находились среди самых почетных гостей в первом ряду.
Зулейха не сводила глаз с Мехмана, сидевшего на сцене в президиуме.
И опять, как и пять лет назад, профессор Меликзаде, заканчивая свое выступление, назвал имена выпускников, сдавших экзамены на отлично. Тут же в торжественной обстановке он вручил им дипломы. Первый диплом, который Меликзаде достал из папки, принадлежал Мехману.
- Все пять лет этот студент учился только на отлично, - заметил декан и приветливо помахал рукой. - Мехман. Прошу вас подойти.
Раздались дружные аплодисменты. Мехман неловко протиснулся между тесно поставленными стульями, вышел вперед и взял свой диплом. Профессор обнял Мехмана, потом крепко пожал ему руку.
Снова в зале вспыхнули аплодисменты. И дольше всех хлопала в ладоши Зулейха. Опомнившись, она оглянулась и увидела, что аплодирует одна. Девушка смутилась и низко наклонила голову.
Мехман уже вернулся на свое место, В этот момент он с болью в сердце вспомнил свою старую учительницу, гроб которой четыре месяца назад он вместе с товарищами нес на своих плечах. Как будто седая Мелике-ханум была здесь, на этом торжестве, как будто она опять с материнской лаской разговаривала с Мехманом, наставляла его: "Сын мой, помни, чистая совесть... незапятнанное сердце..." Мехман посмотрел в зал, ему очень хотелось увидеть в этом многолюдном зале свою мать. Но Хатун не пришла, хоть он и пригласил ее. Постеснялась.
Взгляд Мехмана остановился на секретарше, скользнул по Зулейхе. Какая она эффектная сегодня. Ее красное платье пламенеет, как букет роз.
Задумчивый Мехман спустился в зал. Официальная часть закончилась. Начался концерт. В антракте секретарша подошла к Мехману, познакомила его со своей сестрой Шехла-ханум.
- Это мать нашей Зулейхи, дорогой Мехман, - сказала она многозначительно.
Полная женщина средних лет, казалось, вся сверкала - черный блестящий шелк платья, черные блестящие огненные глаза, чуть навыкате, с длинными подкрашенными ресницами.