В ответ старушка милостиво кивнула и улыбнулась. Глаза у нее подернулись легкой дымкой и опять стали пустыми и безразличными. Больше она не проронила ни слова. Остаток вечера просидела с отрешенным лицом.
– Не знаю, – с сомнением покосилась на нее Евдокия Петровна, – Валерий достал ей какой-то новый препарат… Говорил – консультировался со специалистами. Начали его давать, вроде бы пошло на улучшение, но только – в первые два дня. Лекарство, судя по аннотации, должно успокаивать, а Наина даже спать перестала. Надо посоветоваться с Юлей – может, пока прекратить его применение. – Евдокия Петровна сделала попытку встать, Наталья ее пресекла:
– Завтра и посоветуетесь. День уже все равно прошел.
– Не нужно мне диктовать! – неожиданно сменила тон сиделка. – Я сама знаю, что делать. А Юле давно пора вставать. Что это за манера такая?! Даже не соизволила спуститься и поздороваться. Повесили мне на шею это чудовище! – Выразительный жест рукой в сторону безучастной Наины ясно дал понять, кого она имела в виду. – Я вожусь с ней целыми днями, а Юлька только и знает, что муженька облизывать! – Голос Дульсинеи окреп в праведном, как ей казалось, гневе: – Неужели она думает, что за те гроши и подарки к праздникам, которыми они отделываются, этот… непосильный груз, этот… меня можно купить?! Да я сто раз могла устроить свою личную жизнь, если бы не они! Меня в гроб вгонят! – В голосе появились трагические нотки. – Дайте мне воды! – Аленка кинулась к фильтру, но была остановлена новым указанием: – Лучше минеральной! – Дочь сменила направление и, открыв холодильник, достала бутылку «Кашинской». – Я не пью эту гадость! – окончательно разозлилась Дульсинея. – Вчем дело? Где «Боржоми»?!
Выступление наверняка было организовано для Юленьки. С расчетом, что та немедленно спустится вниз, чтобы на коленях вымаливать прощение у приемной матери. Я вздохнула – не люблю беспричинно думать о людях плохо. Бывают моменты, когда человек просто напичкан добродетелями, а мне рядом с ним очень неуютно. Так и подмывает уйти и больше никогда с ним не встречаться. Сходное чувство возникло при первой встрече с Евдокией. Не прошло оно и сейчас.
Наверное, сумасшествие все-таки заразно. У Димки есть пара приятелей, с которыми он вместе заканчивал институт. Выбрав специализацией психиатрию, они успешно свихнулись сами. От одного ушла жена, не выдержав маниакальной подозрительности в несуществующих изменах с детсадовского возраста, другой сам сбежал от семьи, поселившись в глухой тайге. Постоянное общение с себе не подобными приводит к печальным результатам.
Я поняла это и на своем примере. Случилось сие событие еще в доперестроечный период – в эпоху разгара коммунистических идей, субботников и социалистического соревнования. Ко мне в отдел пришла худенькая симпатичная женщина – проконсультироваться по вопросу законности лишения ее прогрессивки, иными словами, премии за квартал. Начала она с того, что ее преследует руководство предприятия – естественно, за правду. Вот тут-то и выяснилось, что бедную женщину ни штык, ни пуля не берет, не говоря уже о всяких там ядах, которые систематически подсыпают ей даже в столовой. Спокойной жизни нет и дома – плакаты с различного рода угрозами встречают ее уже по дороге с работы. У себя под подушкой она каждую ночь находит окровавленные ножи, которыми ее терзают… Словом, я оказалась сообразительной и поняла, что у женщины, что называется, не все дома. Успокоила ее как могла, заявив, что с ее мучителями разберемся с помощью милиции. Теперь она может работать и спать спокойно. Довольно улыбаясь, женщина ушла.
Начальник отдела кадров подтвердил мои худшие опасения – даму взяли на работу машинисткой, не зная, что она состоит на учете в психдиспансере. Уволить ее, к сожалению, нельзя.
Я вздохнула, пожалев бедняжку. Кто ж знал, что жалеть следовало себя? Она, несчастная, принялась бегать ко мне каждый час со своим рассказом, всегда начинавшимся с одного и того же места и в строго определенной последовательности. До конца рабочего дня я еще как-то продержалась. Но утром все началось сначала… Я стала прятаться в соседнем кабинете. Девчонки закрывали его на ключ. Но она прибегала снова и снова… На третий день я пообещала директору переехать к нему в кабинет с рабочим столом и документами. Мой решительный вид, трясущиеся руки и подергивающаяся голова убедили его в твердости моих намерений. В результате была вызвана скорая психиатрическая помощь из «Кащенко». Врач попросил задержать больную разговорами у меня в кабинете, поскольку процесс доставки душевнобольных людей в клинику сопровождается определенными трудностями…
Полтора часа я добросовестно выслушивала безумные бредни, считая их ничтожной платой за избавление. Прибывшая бригада психиатрической помощи сразу же встала в тупик. Я их потом поняла и простила. Представьте себе следующую картину: сидят две женщины одинакового возраста напротив друг друга. Одна из них со спокойным мирным лицом – оно стало таким буквально за доли секунды, как только люди в белых халатах появились на пороге. Вторая – с красной, покрытой пятнами физиономией, бегающими глазами и несвязной речью. Обболтав весь язык уговорами бедняжки не пугаться мести руководства, я на вопрос врачей: «Что случилось?», выдала полную версию об изощренном преступлении администрации нашего предприятия в отношении несчастной Марины Михайловны. Глаза предводителя бригады слегка затуманились: он устал приглядываться – то ко мне, то к ней. В конце концов спросил напрямик, кто из нас Марина Михайловна. Наивный человек! Мы моментально указали друг на друга. Он переменил тактику и вкрадчиво поинтересовался, где спрятан окровавленный нож преступников? Что меня заставило заткнуться в этот решающий момент, не знаю. Судьба Ефимову хранила… Поэтому честный и прямой ответ: «под моей подушкой» прозвучал из уст Марины Михайловны. На этом можно было бы и перевести дух, ан нет! Санитары по указанию врача резво шагнули к больной. И тут она, проявив редкостную прыть и сноровку, легко маханула через стол и намертво вцепилась в меня. Дикие вопли огласили окрестности родного предприятия: «Не отдавайте меня!!! Миленькая, ну пожалуйста!!! Не отдавайте!!! Я не хочу в больницу-у-у-у!!!» Трое амбалов в белых халатах не могли оттащить болезную от меня. Я, не будь дурой, вцепилась в кресло так, как и утопающий не хватается за соломинку. В итоге мы вместе выехали из-за стола, благополучно застряв в дверях. Синяки у меня не проходили до-олго…
Спустя месяц я столкнулась с Мариной Михайловной у проходной. К встрече, естественно, не подготовилась, и мне сразу же захотелось потерять сознание. Но женщина виновато улыбнулась и попросила прощения за свой «заскок». Я проглотила комок в горле и торопливо кивнула. Больше мы не виделись. Насколько я знаю, ее убедили уволиться в порядке перевода, куда – не ведаю.
Так вот, эти рассуждения к тому, что безумная Евдокия была не лучше безумной Наины. Не знаю, отчего и как сбрендила Наина, но Евдокия определенно помешалась, корча из себя жертву обстоятельств. Оставаться рядом с ней было неприятно, и я демонстративно встала. За мной поднялась Алена. Наталья, с удивленно изогнутыми бровями, осталась сидеть.
– Немедленно уберите за собой со стола! – поступил приказ от Дульсинеи.
– Я поняла, почему лекарство действует с обратным эффектом, – тихо сказала дочь, но ее услышали все, поскольку за столом возникла беззвучная рекламная пауза. – Вы, Евдокия Петровна, порой сводите «на нет» всю его эффективность.
– Вон из моего дома!!! – заорала багровая от злости и брызгая слюной Дульсинея.
– Это не ваш дом! – запальчиво заявила Алена. – И мы не к вам приехали!
– Ошибаетесь! – злорадно проорала Дульсинея. – Этот дом оформлен на Юлю. А это значит, что он и мой. Я всегда там, где моя девочка!
– Та-а-ак! – проронила Наташка, разворачиваясь всем корпусом к нам так, что стул жалобно заскрипел. – Берите, девушки, Наину под тощи рученьки и тащите ее спать – подальше от этого безобразия… Сидеть!!! – рявкнула она на Дульсинею, пытавшуюся отстоять свои обязанности по отношению к опекаемой. – Ленусик, принеси мою походную аптечку и пару крепких простынок. Только мои не берите – брезгливая по натуре. За полчаса не ручаюсь, но минут десять – пятнадцать я, как почти потомственный врач-психиатр со среднеспециальным образованием, эту истеричку удержу. А если не удержу, считайте, что она погибла при попытке к бегству. – И Наташка всем телом развернулась обратно. Стул опять пожаловался на бесцеремонность, и одна его ножка угрожающе подвернулась. – Ну никак не удается посидеть в свое удовольствие! – с чувством произнесла подруга и встала. Дульсинея, решившая было последовать ее примеру, моментально угнездилась на своем стуле. Хватая ртом воздух, она тщетно пыталась что-то сказать.
– Да ладно вам пыхтеть-то, – отмахнулась от нее Наташка. – Даю установку на сегодняшний вечер и предстоящую ночь: из комнаты носа не высовывать! Юлию не тревожить! Нас – тем более! Реанимировать вас, кроме меня, некому. А я – не хочу. Понятно?!!
Последнее слово Наташка изрыгнула из себя с такой силой, что всех из кухни как ветром сдуло. Мы с Аленой тащили под руки покладистую Наину и удивлялись сами себе – чего испугались?
В коридорчике нас с шумом обошла Евдокия Петровна. Бормоча себе под нос обрывки проклятий и перемежая их со всхлипами, она безуспешно пыталась вставить ключ от комнаты в замочную скважину. Мы тихо стояли рядом и не мешали. На слове «сволочь!» ей наконец удалось открыть замок. Сиделка выхватила безучастную старушку из наших рук и буквально шваркнула ее в кресло. Но Наине, похоже, было все равно. Потом, очевидно, опомнившись, милая нянюшка погладила Наину по взлохмаченной голове и, опускаясь перед ней на колени, зарыдала в голос.
– Юленька, – завела старую песню немного очнувшаяся Наина. – Спасайся, Юленька…
Евдокия Петровна оборвала ее рыдания, погладив по рукам, и повернулась к двери.
– Подслушиваете?! – заорала она с новой силой. – Вы сюда специально заявились, я знаю! – погрозила сиделка нам пальцем. – Я все-о-о знаю! Юля вас боится, поэтому и не вылезает. Даже плавать не пошла!
Мы испуганно шарахнулись в сторону и понеслись к Наташке, слыша, как за спиной громко хлопнула дверь и ключ в замочной скважине повернулся.
Подруга уже успела не только помыть посуду, но и протереть пол.
– Пошли прогуляемся, – заявила она нам. – Надо передохнуть от этого сплошного безумия. Боюсь, что к моменту возвращения Бориса я буду только бессмысленно таращить глаза и пускать слюни. Ну, Дульсинея! Просто комок противоречий! На ночь настоятельно рекомендую всем снотворное. Кроме того, хочу вас порадовать – спать я переберусь к вам. Ленусик – умница: заранее переселилась. Можете дрыхнуть на кровати. Мне и на диванчике хорошо. Просто замечательно. Только закроемся – боюсь, Дульсинея придушит меня от чувств-с. Либо своими руками, либо руками Наины…
Часть вторая Улики и версии
1
Солнце неохотно уходило с чистого небосвода. Неудивительно. Дня не хватит, чтобы налюбоваться на это чудо природы, именуемое одним словом – Селигер. Это мы, ненормальные, вместе с другими ненормальными носимся и клепаем одну неприятность за другой…
В лесу быстро темнело, а над озером разливалась малиновая заря заката. В полнеба! Вода тщетно старалась запомнить и запечатлеть эту красоту. Но ей не хватало красок. Только узкая дорожка, растянувшаяся в длину, передразнивала солнце. Как завороженные, мы смотрели на последний краешек светила, медленно опускающегося в воду.
– Первые проходимцы разлетались! – прервала молчаливое единение с природой Наталья, хлопнув себя по щеке. – А говорили, комаров еще нет! Представляю себе, что летом делается. Так просто, разинув рот, не постоишь.
– Это камикадзе, – пояснила Алена. – Или от голода за зиму озверели…
Я оглянулась на особняк. Окна наших комнат выходили на лес. Юлины на втором этаже – тоже. Свет еле-еле пробивался через зашторенное окно комнаты Наины Андреевны. Более ярко освещался холл. Занавески не отличались плотностью. Я от души порадовалась, что хозяева додумались установить на всех окнах первого этажа металлические решетки. С наступлением темноты все вокруг приобретало зловещие очертания. Слух напряженно улавливал малейший шорох и треск в лесу. Возвращаться в дом не хотелось, а оставаться снаружи – жутковато.
Не сговариваясь, мы все же направились к дому. Алена шла в середине, я замыкала шествие, с трудом борясь с желанием перейти на бег. В конечном итоге на крыльцо мы просто взлетели, громко удивляясь храбрости Юленьки и Евдокии Петровны. Наина Андреевна – не в счет. Утром не причешут – сама за вурдалачку сойдет. Прежде чем отправиться к себе, по очереди проверили, хорошо ли закрыта входная дверь.
– Мало ли какой комар вломится! – шепотом сказала Наталья. – Перебудит всех среди ночи…
Устраиваясь на ночлег, немного пошипели друг на друга. Наталья категорически требовала закрыть окно на шпингалеты. Мне было душно и одновременно познабливало. Решили последовать совету Аленки и открыть окно, когда начнет светать. Добросовестно оделив снотворным себя и Алену, Наталья чертыхнулась. Кончилась упаковка с таблетками. Она долго рылась в своей аптечке, пока победно не воскликнула: «Йeс!» Открыв новую порцию, дождалась, пока я запью таблетку водой, улеглась и, жалуясь, что «фиг заснет», минут через десять перестала принимать участие в разговорной перекличке и тихонько засопела. Дочь продержалась на полчаса дольше. Мне снотворное не помогло. Бросало то в жар, то в холод, а главное – не давала покоя мысль о туалете. Выходить было страшновато, а будить никого не хотелось. Кроме того, будить Наташку прямо противопоказано. Еще наорет спросонья так, что и бежать до туалета будет уже ни к чему…
Делать нечего, пришлось сползать с кровати и тащиться в холл, где было расположено соответствующее заведение. Радость возвращения оказалась преждевременной. Не прошло и получаса, как меня снова потянуло откликнуться на зов природы. Очевидно, серьезно застудилась, поскольку почти всю первую половину ночи провела в бегах от кровати до туалета. Уж какой тут сон! В четвертом часу наконец наступило затишье, и стало действовать снотворное. Я задремала, но опять была вынуждена вскочить – где-то, кажется, наверху шла скандальная разборка. Нет, определенно в недобрый момент нас понесло вслед за мужьями и сыновьями.
Решив положить достойный, то бишь мирный, конец ночному скандалу, я пошлепала босиком в холл, но вскоре притормозила. Юля с Дульсинеей от души обзывали друг друга отнюдь не ласковыми именами и, кажется, готовы были убить то ли себя, то ли друг друга. Во всяком случае, обе убедительно орали, что каждая из них останется в доме только через труп другой. Кроме того, Дульсинея обзывала Юленьку проституткой, которая хочет попасть «из грязи в князи», и клялась, что вовремя поняла миссию заезжих гостей – не иначе как нас. Все вместе мы, оказывается, сговорились отправить всю их семью на тот свет. Странное заявление, если учесть предыдущее – насчет трупов друг друга…
Забежав по инерции в туалет, я приятно удивилась тому, что ошиблась в своих потребностях. Одновременно затих и шум скандала. Дульсинея громко топала по лестнице вниз, бурча под нос обещания выкинуть утром подлую проститутку вон прямо со второго этажа вместе с гостями. Непонятно только, как она мыслила предварительно затащить нас троих на второй этаж. Зевнув, я решила немного повременить с выходом, дабы не смущать даму своим присутствием. Кому приятно иметь свидетелей бурной семейной ссоры? Определенно следовало соблюдать нейтралитет.
На кухне Дульсинея еще немного побуянила, но без сквернословия. Шум прекратился сразу же после того, как у нее что-то грохнулось. Аж пол содрогнулся! Наверное, додумалась, что создает много шума из ничего, и решила материализовать более мощный источник этого самого шума. Надеясь, что он нас разбудит.
Я по-прежнему не решалась вылезать из туалета. Весьма неприятное положение. Выглянешь – решит, что подслушиваю. Тем более что голова у нее забита дурацкими предположениями по поводу цели нашего пребывания здесь. Я сидела и терпеливо ждала, пока окончательно не стихнет какая-то возня. Было такое впечатление, что Юлька незаметно спустилась вниз, и теперь враждующие стороны, сдавленно ворча, выпихивают друг друга из кухни и холла, причем волокут непонятно куда – то ли в коридор, то ли в подвал.
Минут через пятнадцать все окончательно стихло, и я потащилась на кухню – захотелось пить. По пути машинально дернула за ручку входной двери, на которую, в свою очередь, слегка надавила боком. Раз уж встала, почему бы лишний раз не порадоваться нашей защищенности? Ручка легко подалась, дверь распахнулась, и я неожиданно вылетела на темное крыльцо, в черноту ночи, наполненную прохладой и жутью.
Еще никогда в жизни я не действовала с такой быстротой. Как вылетела, так и влетела обратно. Нет, пожалуй, обратно – еще быстрее. Мигом закрыла дверь на два оборота ключа и уцепилась за ручку, со всей силы потянув ее на себя. Боялась, что дверь опять сама по себе откроется. Через несколько минут руки занемели, и мне пришло в голову, что кто-то из нашего окружения просто мог выйти прогуляться… Но я тут же отмела данную мысль, как абсурдную. Если я на это ни за что не решусь, почему остальные должны быть дурнее меня? Впрочем, как сказать… В смысле, насчет всех остальных. Тем не менее ручку я отпустила и легонько толкнула дверь. Она даже не пошевелилась.
– Ты зачем в закрытую дверь ломишься? – прошипел кто-то над моим ухом, и я медленно осела на пол, закрыв глаза. Может быть, решат, что я сплю? – Ирка, ты окончательно свихнулась или развлекаешься на досуге?