– Который дом принадлежит Самарину Роману?
– Самарину? Ах, писателю! – Крепкий дедок сдвинул на затылок клетчатую кепочку и спросил: – А вы ему кто?
– Друзья.
– Друзья? А раз вы друзья, почему не знаете, что его дома нет? Телефонов мобильных не имеете, позвонить? Друзья!
Дедок критически посмотрел на леонидовский «пассат». Мол, на иномарке ездишь, так телефон имеешь наверняка. В руке местный житель держал топор и направлялся к лесу.
– Уж не думаете ли вы, что мы бандиты? – спросил Серега, расправив могучие плечи, обтянутые черной кожей куртки.
«Лучше бы ты помолчал», – взглядом сказал ему Алексей. И местному жителю:
– Мы из милиции.
– Из милици-и… Вот оно что-о…
– Так который его дом?
– Во-он тот. Синий, в три окна. С железной крышей. Напротив пруда.
– А бабушка, которая здесь зимует, в котором доме живет?
– Бабка Марья-то? Через два. Дом старый, бревно темное. В палисаднике липа растет. Ей лет сто, не меньше.
– Липе или бабке? – уточнил Алексей.
– Липе. Бабке Марье поменьше будет. Лет восемьдесят. Липа скоро на дом завалится. А зачем она вам?
– Липа нам не нужна. Заготовкой дров не занимаемся.
– Оно понятно, – дедок взвесил в руке топор. – А к Марье-то что за дело?
– Надо. Спасибо большое, – поблагодарил Алексей. И потянулся к рычагу, переключающему скорости.
– А что Самарин натворил? – не унимался любопытный дедок.
– Агентство ОБС, – улыбнулся Барышев, когда машина тронулась.
– Оно самое. Только «Д», не «Б». Один Дед Сообщил. Активный товарищ!
Алексей глянул в зеркало заднего вида. Дедок в лес не пошел. Вернулся обратно в деревню. Сообщить местным о гостях.
– Так мы куда? К Самарину?
– К бабке Марье. За ключом. Не в окно же ты полезешь! Тогда товарищ в клетчатой кепке кинется участковому звонить.
– Боюсь, что он и так позвонит.
– А ты не бойся. Ты действуй.
Действовали они решительно. Для начала зашли к бабке Марье. Та была на огороде. Энергично орудуя железными граблями, бороновала вскопанный клочок земли. Пахло сгоревшей соломой. На земле кое-где виднелись подпалины.
– Хозяйка! – окликнул ее Серега. Она увлеченно продолжала орудовать граблями.
Алексей вспомнил, что говорила Маргарита Лепаш. Бабушка на ухо туговата.
– Поближе подойдем, – сказал он.
И, остановившись в двух шагах, позвал:
– Бабушка!
Она вздрогнула и распрямилась.
– Ась? Вы кто?
– Из милиции. Вот документ.
На открытое удостоверение она смотрела издалека. В руки не взяла. Да и руки у нее были испачканы в земле.
– Ась? Чего надось?
– Ключи от дома Самарина у вас?
– Ромки-то? А зачем?
– Нам надо войти к нему в дом, – пояснил Алексей. И поскольку бабка с места не трогалась, повторил: – Мы из милиции.
– Сам-то где? Неужто в тюрьме? Черт непутевый! Говорила я ему, не езди пьяный в город, не езди… – заругалась бабка Марья. Потом махнула рукой: – А, пойдемте!
Вскоре она вынесла мужчинам ключи.
– А как он вообще? – спросил Алексей.
– Ась? – Она приложила ладонь-раковиной к уху.
– Как человек? Хороший? Плохой?
– Смирный он.
– А пьяный?
– И пьяный смирный. Чего натворил-то?
– Да так. Выясняем. Ключи сейчас занесем.
– А на кой они мне? Когда ж он теперь вернется-то? Али сядет?
– Не знаем, – покачал головой Алексей. – А ключи занесем. Вдруг родственники приедут, будут спрашивать.
– Ась?
Они направились к Самарину. Дом у него был старый, но добротный. Самарин оборудовал все так, как его устраивало. На железной крыше была пристроена спутниковая антенна. Звонок у входной двери электрический. А замок навесной, амбарный. Алексей загремел ключами. Снял замок, пригласил Барышева:
– Заходи.
Сначала они попали в сени. На лавочке стояли в ряд ведра с водой, лежали инструменты, столярные, слесарные. На стене, на добротно сработанной хозяином вешалке висела теплая одежда: куртки, пара телогреек, дубленка. Здесь был порядок. Самарин оказался человеком аккуратным. На двери, ведущей в комнаты, тоже висел тяжелый замок. Ключей на связке было два. Алексей отодвинул тот, что уже был в работе, и отпер другую дверь. Зашли во внутреннее помещение.
– О, черт! – раздалась громкая ругань. Серега ударился о низкую притолоку и теперь потирал шишку на голове.
– Осторожнее. Сие называется изба. Настоящая деревенская изба. Это передняя. Пойдемка, Сергей, в комнату.
– И что тебя здесь интересует? – спросил тот, оглядывая просторное помещение.
– Смотри, – Алексей указал на стену. Здесь тоже висела шпага. Но одна. Самарин не предполагал устраивать у себя в доме бои. Либо второе оружие у него было припрятано. Но форму он поддерживал. Определенно. В углу стояло чучело, каким пользуются фехтовальщики для тренировок. Манекен был весь исколот. Алексей оглядел его внимательно.
– И что ты хотел найти? – не унимался Барышев.
– Во-первых, фотографии. У него должен быть альбом…
– Почему ты так думаешь?
– Судя по тому, какой сценарий написал Самарин, – он человек сентиментальный. А посиди-ка ты здесь зимой! За окошком темно, вьюга завывает. Самое время предаться воспоминаниям. И альбом с фотографиями полистать. Должен быть альбом.
Алексей огляделся. Комнат на первом этаже было две. И небольшая кухонька, оборудованная в передней. Большую ее часть занимала русская печь. Настоящая, с лежанкой, устьем и тяжелой заслонкой. Здесь же, в кухне, стоял холодильник, хороший, новый. И телевизор в комнате был цветной, модель дорогая. Самарин на бытовой технике не экономил. Работал он на компьютере. Видимо, зарабатывал неплохо, раз сумел купить компьютер, дорогой телевизор и спутниковую антенну водрузить на крышу. Не писательством зарабатывал, оно доходов как раз не приносило. А вот дачное строительство оказалось предприятием доходным. Самарин не жил здесь летом, огорода не заводил, заготовок на зиму не делал. Предпочитал все покупать. В отличие от бытовой техники, мебель в его доме была потрепанная и дешевая. Зато книг много. В том числе и на иностранных языках. Алексей взял это на заметку. Альбом с фотографиями оказался в книжном шкафу. Он был ниже книг, среди которых стоял, и значительно шире, потому Алексей сразу его заметил.
– Вот что мне нужно, – сказал он Сереге Барышеву и потянул с полки альбом.
Как он и предполагал, на первой странице была фотография Маргариты Лепаш. Черно-белая, девять на двенадцать, сделанная, должно быть, лет двадцать назад. Марго на ней совсем еще юная. Были и другие фотографии. Самарин бережно хранил свой главный роман, который назывался «Маргарита Лепаш». Марго в шляпе, Марго в меховой накидке, Марго в ромашках, на лугу, Марго на пляже…
– И других женщин здесь нет, – покачал головой Барышев.
– Он по натуре однолюб. Тут уж ничего не поделаешь.
– А невесты, которых он бросил?
– Зачем они ему? – пожал плечами Алексей. – Вот ведь удивительный человек! Какое редкое постоянство! Разве она могла устоять? А?
– Не он один такой, – засопел Серега.
– Понимаю. И все же. Любить можно по-разному. Можно сделать любовь частью своей жизни и мирно сосуществовать, а можно возвести в культ. До фанатизма. У каждого человека есть то, чем он не поступится ни при каких условиях. Что бы ни случилось. Самарин, например, пожертвует всем ради своей любви к Марго. Он ради этого живет.
– К чему ты мне это говоришь?
– А вот увидишь. Нас с тобой ждет драма, Сережа. Великая драма. Это убийство – спектакль. Поставленный хорошим режиссером. Но такой развязки он никак не ожидал… А вот эту фотографию я, пожалуй, возьму. Для дела.
Он вытащил из альбома ту самую фотографию, которая висела на стене в зале у Евгения Рощина. Которой дорожил тренер по фехтованию Аркадий Иванович. И которая, разумеется, была в альбоме у Самарина. Четверка шпажистов, выигравшая Кубок.
– Неужели ради нее мы сюда и тащились? Мог бы у Настасьи Вячеславовны попросить.
– Пока у меня нет результата, я к ней не поеду, – отрезал Алексей. – И не только это меня интересовало… Вот, смотри, студенческий билет Ролана Самарина. Ага… Самарин Ролан Олегович, – прочитал он.
– И что? Документ как документ. Что не так?
– С документом все так. Но обрати внимание, у Самарина на щеке нет шрама.
– Ну и что?
– Шрам меня с самого начала беспокоил. Марго сказала, что Самарин был ранен на афганской войне. И меня это немного успокоило. Но ведь, насколько я знаю, он пошел в армию сразу после школы, так?
– Допустим.
– Значит, в институт поступил уже после армии! После, Сережа! Ранение получено не в бою. То есть в бою, но… В поединке фехтовальщиков. В том, где не надевают масок. Но это еще надо подтвердить фактами. Вдруг он просто напился, споткнулся, упал и наткнулся на сучок? На Самарина это похоже.
– Ты предполагаешь, он где-то тренировался? Самарин?
– Все они где-то тренировались, – пожал плечами Алексей. – Даже Петр Андреевич Воловой. А ведь у него спина болела! Вот для чего мне нужна фотография. Я хочу знать – который? Кому из них поставили такой замечательный удар? Внутренний, как назвал его Аркадий Иванович. Удар убийцы.
– Ты предполагаешь, он где-то тренировался? Самарин?
– Все они где-то тренировались, – пожал плечами Алексей. – Даже Петр Андреевич Воловой. А ведь у него спина болела! Вот для чего мне нужна фотография. Я хочу знать – который? Кому из них поставили такой замечательный удар? Внутренний, как назвал его Аркадий Иванович. Удар убийцы.
– Рощина можно исключить сразу. Он – жертва.
– Согласен.
– Волового тоже.
– Увы! Петр Андреевич никак не мог драться с Рощиным, потому что в это время его сбила машина. Уж лучше бы он сошелся в поединке с Рощиным, чем так!
– Значит, Самарин или Белкин? А если кто-то посторонний? Тот, кого мы пока не вычислили?
– Тогда возникает вопрос, как он появился в квартире? Ведь никого чужого во дворе не видели! Там же было полно народу!
– Черный ход.
– Если он знал про черный ход, то он не посторонний. А ключ? Рощин открыл? А как тогда дверь была заперта? Ведь он не выходил через парадное! Его бы увидели!
– Рощин дал ключ от двери черного хода. Либо убийца сам взял.
– Ну, тогда он тем более не посторонний. Раз знал, где лежит ключ.
– Слушай, а может, и в самом деле жена? А?
– Валерия Станиславовна фехтует на шпагах? Не смеши! И не обращай внимания на слухи. Это глупости. Чушь.
– Тогда я ничего не понимаю!
– Поехали в театр. Сейчас самое время.
Алексей засунул фотографию в барсетку.
В отличие от друга юности Евгения Рощина, Самарин не стал ее увеличивать и реставрировать. Фотография как была, так и осталась: девять на двенадцать. Самарин молился другим богам. Точнее, богине.
Оставалось выяснить, насколько уверенно он держал в руке шпагу.
Обмен ударами
Все билеты на спектакль были проданы. Маленький театр процветал. Внимательно изучив афишу, Алексей спросил у лучшего друга:
– Серега, ты в театре давно был?
– Года четыре назад. Анька водила.
– Водила! На поводке, что ли? Тебе людей показывала или тебя людям?
– Все шутишь.
– Ничуть. Ты того стоишь. Чтобы на тебя посмотреть.
– Разве что в спортзале, – скромно ответил Серега.
– Как же нам туда попасть?
– В спортзал? – с энтузиазмом откликнулся лучший друг. – Не проблема!
– В театр! Нам, Сережа, надо сегодня в театр.
– Ты уверен? Может, у входа подождем?
– Смеешься? Прийти в театр и весь спектакль простоять у входа! Это все равно что пойти в ресторан и весь вечер просидеть за пустым столом, глядя, как другие наедаются от пуза. Погоди. Пойдем-ка к служебному входу. Удостоверение доставай. Сейчас будем впечатлять.
У служебного входа стояла парочка крепких парней. Увидев парочку таких же крепких парней, они машинально напрягли бицепсы и трицепсы. А также лица.
– Здравствуйте! – жизнерадостно сказал Алексей, чтобы снять напряжение.
– Добрый день. Касса там, – один из охранников махнул рукой. Посылая непрошеных гостей налево.
– Но билетов нет, – пожаловался Алексей.
– Такое у нас случается, – вздохнул парень.
– И каждый день, – поддакнул другой.
– Зарплату, значит, хорошую получаете, – резюмировал Алексей.
О деньгах говорить не стоило. Таковы люди. Стоит заговорить об их зарплате, доброжелательности нет и следа. Лица каменеют, души захлопываются. Даже если это очень маленькие деньги, секрет все равно очень большой.
– Шли бы вы, ребята, – сказал тот, что повыше, и едва заметно выставил вперед правую ногу. А также каменное плечо. Правое. Судя по левой руке якобы в полном бессилии опущенной вдоль тела, Алексей понял, что парень левша. И машинально потер челюсть.
– Ладно, хватит. – Барышев полез в карман и достал удостоверение. – Мы из милиции. Рощина в воскресенье грохнули, слышали про такого?
– А как же! – парни переглянулись. – С нашим главным друганы.
– Есть у вас такая…
– Александра Рощина, – продолжил фразу Алексей.
– А как же! Это ж его бывшая жена! Которого грохнули!
– Вот мы бы и хотели с ней поговорить.
– Ну проходите.
Парни посторонились, освобождая проход.
– Главный у себя? – спросил Алексей.
– А как же! У гардеробщицы спросите. Она проводит.
Спектакль уже начался. В маленьком, но уютном холле гардеробщица сплетничала с женщиной, продающей программки. Увидев двух зайцев, просочившихся через служебный вход, обе переглянулись и двинулись наперерез.
– Мы к главному, из милиции, – поспешил с пояснениями Алексей, в планы которого не входила схватка с дамами постбальзаковского возраста. Да и бальзаковского тоже. Равно как и с юными девицами, и с женщинами вообще. Он был джентльменом.
Барышев, который был еще большим джентльменом, если таковое вообще возможно, вежливо сказал:
– Извините.
Попав в театр, Серега сделался вдруг сам на себя не похож. Все здесь его смущало. Даже гардеробщица.
– Боже мой! Милиция! – Гардеробщица запаниковала: – У нас кража, да? Но я никакой милиции не вызывала! Почему же они сначала не обратились ко мне!
– Все в порядке, – успокоил ее Алексей. – Мы не по поводу кражи.
Гардеробщица все равно нервничала, пока вела их в кабинет главрежа. У маленького театра был большой режиссер. И в смысле таланта, и в смысле общепринятом. За столом сидел тучный человек огромного роста и разговаривал по мобильному телефону. В пепельнице дымился окурок, в свободной от телефона руке режиссер держал зажженную сигарету и энергично жестикулировал. Увидев гостей, он ткнул сигаретой в сторону кожаного дивана: садитесь, садитесь. Судя и по мебели тоже, маленький театр процветал.
Гости присели. Алексей первым делом огляделся: нет ли попугая или другого какого-нибудь кота? Но большой человек, видимо, не любил маленьких животных. В кабинете он жил и работал один. Закончив разговор по мобильному телефону, спросил:
– Вы ко мне?
Алексей удивился: а разве здесь есть еще кто-нибудь?
– Да. К вам, – ответил Серега.
– А в чем дело?
– Убит Евгений Рощин, – печально сказал Алексей.
Главреж, видимо, был в курсе, потому что вскочил из-за стола, взмахнул руками и, совершая движение по кабинету под названием взад-вперед, взволнованно заговорил:
– Да! Какая ужасная трагедия! До сих пор в себя не могу прийти! Умер в расцвете лет и таланта! Кто же мог совершить такое ужасное злодеяние?
– Да? Кто? – спросил Алексей.
– Варвар! Дикарь! Сикамбр!
Барышев напрягся: незнакомая фамилия. «Сиди, не дергайся», – тронул его за плечо Алексей. Все ж таки его жена преподавала литературу в школе и пьесу М. Горького «На дне» он листал. Изучение быта и нравов людей дна входило в обязательную школьную программу. Главреж, видимо, тоже был знаком с содержанием.
– Значит, вы из милиции? – Огромный человек замер.
– Точно.
– И ко мне?
– К вам.
– Да, я был его другом, – честно признался главреж. – Я восхищался им. Женя не боялся экспериментировать. То, что он сделал для современного театра, это, это, это…
– Величайшее достижение, – подсказал Алексей.
– Именно! – Могучая рука совершила движение под названием вверх-вниз. Рубанула воздух. – Но чем я могу помочь?
– У вас работает Александра Рощина.
– Саша? – Он смутился. Потом замялся. Потом, наконец, сказал: – Да, работает. Видите ли, Женя попросил и… Я не смог ему отказать.
– Мы хотели бы с ней поговорить.
– Ну конечно! Конечно! У нее небольшой эпизод в первом акте. Потом она свободна. И в конце спектакля тоже эпизод. Очень важный. Небольшой, но… Но это все, что я смог для нее сделать!
И он побагровел.
– Значит, у нас есть полчаса? – уточнил Алексей.
– Больше! Гораздо больше! Спектакль длится два часа плюс антракт. Сейчас она уже освободится. Прошу!
Он указал на дверь своего кабинета. Гости прошли вперед. В коридоре хозяин возглавил группу и повел ее за кулисы.
За кулисами пахло театральной пылью. Специфический запах грима, слежавшихся театральных костюмов, духов и сигарет. Все это появляется и исчезает, оставляя в воздухе след.
Следы скапливаются, слеживаются и в итоге становятся пылью. Прошедшаяся по полу швабра сама пропитывается этим запахом вместо того, чтобы его искоренить. Да и незачем. Еще за кулисами были голоса. На сцене шло действо. Алексей прислушался. Вроде как классика. Но кто конкретно? Вот ведь! Жена литературу преподает, а муж не может сообразить, что за пьесу смотрит! То есть слушает. И покосился на Барышева. Серега вообще смотрел в потолок.
– Сюда, – шепотом позвал режиссер. – Вот она. Александра Рощина.
У женщины, одетой в длинное платье и затянутой в корсет, был пышный бюст. Режиссер, видимо, тоже смотрел на бюст. И зрители. Бюст был значительно открыт. Значение этого открытия переоценить было трудно. Алексей заподозрил, что между главрежем и бюстом есть связь. В этот момент женщина произнесла какие-то слова. Какие-то, потому что по сравнению с бюстом они не впечатляли. И не запоминались. Актриса она была отвратительная. Режиссер вздохнул и сказал: