- Свободен. И не бегай больше от полиции.
- Спасибо дядя, - весело крикнул мальчишка. Затем вдогонку, кинул блестящий цилиндрик Зимину. - Лови, дяденька!- пока Зимин пытаясь сообразить, что же это такое, рассматривал подарок, - сказал: - Семь дней у тебя, дядя, и одно желание. Как решишь, что ты хочешь, приходи на это место. Загадаешь желание, нажмешь на кнопку и желание твое сбудется. Запомни, последний срок: седьмой день, до двенадцати ночи, только здесь и всего одно желание. Прощай, дядя!
Парнишка исчез, словно его вообще не было, а в руке Зимина осталась зажигалка пьезоэлектрическая, заводская штамповка по цене пять рублей за десять штук.
Следующую неделю Зимин провел в мучительных раздумьях. Он сомневался в реальности произошедшего с ним во время рейда, если бы не лежавшая в кармане куртки зажигалка. Она уж точно не была плодом его буйного воображения. Зимин подолгу вертел ее в руках, разглядывая так и сяк, стараясь найти в ней некий изъян, а может знак, указывающий на принадлежность попавшей к нему вещи к... К чему, собственно? К иным мирам? Магическим пространствам, инструментам колдовских обрядов? Он пытался найти таинственному и необъяснимому происшествию логическое объяснение. Логика подсказывала, что его обманули. Обвели вокруг пальца, кинули, перехитрили. Рассуждая здраво, он напоролся на парня, обладающего сильными суггестивными способностями, проще говоря, гения-гипнолога, использовавшего свой талант для спасения. Отыгравшись на Зимине, мальчишка сейчас сидит в какой-нибудь подпольной норе полукровок и весело издевается над дураком-полицейским, пытающимся открыть тайные возможности обыкновенной зажигалки. Однако существовало и другое объяснение. Если, хотя бы на мгновение, уйти от всякой логики и признать правдивость рассказов о Докторе, то получается, что Зимин встретился с самим Доктором во плоти. Косвенным подтверждением такой встречи можно считать то, что Зимин до сих пор находится у себя дома, а не отвечает на весьма неприятные вопросы дознавателей в подвалах ОВК. Патрульный покинул оцепление, задержал возможного преступника, без всяких причин отпустил его, вернулся на свое место, не доложил о случившемся командованию, и никто даже слова не сказал. Значит, Доктор не вымысел, не пустые байки развлекающихся шутников. Тогда у него, Зимина, есть одно не исполненное желание, есть время для того, чтобы решить, чего же он хочет. Смертельный вывод, ибо не оставляет сомнений относительно ближайшего будущего. IT-служащий мобильного патруля Высшей полиции второй лейтенант Зимин Игорь Владимирович - преступник.
Не без внутренних колебаний он вступил на скользкую преступную дорожку и собирался пройти по ней до конца.
Встречная машина дважды мигнула фарами. Сдавший пост полицейский приветствовал коллегу, заступающего на ночное дежурство. Зимин просигналил в ответ. До установленного Доктором срока оставалось тридцать две минуты. Зимин связался с диспетчером, подтверждая нахождение в квадрате патрулирования. Пятнадцать минут он будет колесить по кварталу, затем оставит патрульный автомобиль и бегом отправиться через весь Нижний город к пересечению Лесной и Сиреневой улиц, туда, где он встретил Доктора. Путь займет тринадцать с половиной минут. У него останется полторы минуты. Щелкнуть зажигалкой и загадать желание.
Любой хороший план, детально разработанный, проверенный и многократно перепроверенный, может погубить случайное стечение обстоятельств. Непредусмотренная мелочь, досадная помеха, непредвиденное событие. Взглянув в зеркало заднего вида, Зимин натренированным взглядом выхватил седан, весьма ловко следующий за его машиной. Преследователь особо не скрывал своего присутствия, старательно и как-то изящно сохраняя дистанцию между своим и патрульным автомобилем. Зимин притормозил, затем сбросил скорость. Едущий следом седан в точности повторил его маневр. Зимин свернул на боковую улицу, ускорился. Преследователь не отставал. Его вели, причем вели в открытую, наглядно показывая,что за ним установлена слежка. Находясь в оцеплении, он совершил преступление, но кто-то, может ОВК, может УПБ, а может и те и другие, совместно решили, что будет лучше, если Зимин останется пока на свободе. Для выявления возможных связей в криминальной среде. Наблюдение ничего не дало и теперь наблюдателям незачем скрываться, все равно объект их негласной слежки будет арестован. Зимину стало весело и досадно. Напряжение последних дней исчезло. Он решил идти до конца и это препятствие не будет для него непреодолимым. Он знает, что сделает.
Остановившись у бордюра, Зимин вышел из машины, не торопясь подошел к седану, приткнувшемуся у края тротуара в нескольких метрах от его автомобиля, постучал в стекло, и когда водитель опустил его, выстрелил в салон из "магнума-спринтера", извлеченного из набедренной кобуры, гранатой объемного взрыва. Язык пламени вырвался наружу, затем седан со скрежетом ужало к центру. Зимин этого уже не видел, он бежал прочь мощно и ровно, настолько быстро, насколько позволяла двигательная схема бронекостюма.
...желтый язычок пламени и ничего не произошло. Зимин разжал пальцы. Сверкающий цилиндрик упал, звонко цокнув об асфальт.
- Руки, Зимин, руки в стороны, чтобы я их видел! - громко крикнули за спиной. - Медленно поворачивайся, медленно, я сказал, медленно!
Зимин повернулся.
Громов, держа в правой руке пистолет, нацеленный Зимину в лицо, левой кинул ему наручники.
- Специальный консульский легат, Служба охраны государства. Лейтенант Зимин, вы задержаны по подозрению в совершении государственного преступления, статья 4, прим 10, уложение А, особо тяжкие преступления, подрывающие основы государственного строя и правопорядка. В случае неподчинения стреляю без предупреждения.
- Надевай браслеты, лейтенант, и без глупостей.
- Ошибся я в тебе, Громов, - сказал Зимин, - думал, ты дятел ОВК, а ты, сука, службист.
- А я в тебе не ошибся, Зимин. Знал, что ты предашь. Кстати, бегунок твой был нашим человеком. И ты купился, Зимин, купился на сказку о Докторе.
- Может, купился, а может морды мне ваши опротивели, до полного омерзения...
- Хватит трепать языком, Зимин, надевай наручники.
- Не спеши, службист, свои тридцать монет ты всегда успеешь...
Зимин ловко выхватил маленький двухзарядный револьвер, скрытый на внутренней стороне левого предплечья и нажал на спусковой крючок...
...похлопал парня по щеке. Зимин сидел на корточках, а там, где секунду назад лежал мальчишка, никого не было. Память Зимина напоминала магнитную ленту, порванную и небрежно склеенную. Резервная нейросеть, образованная цепочками нанороботов в его мозгу, непрерывно дублирующая поступающую информацию, оперативно восполняет образовавшиеся лакуны. Перед внутренним взором Зимина в замедленном режиме прокручиваются утерянные кадры. Мальчишка, открывает глаза, улыбается и что-то говорит. Вместо связной речи слышны какие-то обрывки слов, парнишка поднимается на ноги, исчезает из поля зрения. Зимин поворачивает голову вправо. Парень не торопясь, уходит.
- Гипнолог, мощнейший гипнолог, - думает Зимин. Вытащив "магнум", он долго и тщательно целится в спину уходящему парню и нажимает на спусковой крючок...
...рывком поднимает мальчишку на ноги, толкает стене. Тщательно обыскивает и защелкивает на запястьях мальчишки наручники.
- Все, отбегался, пацан. На основании статьи 4, прим 8, ты обвиняешься в совершении государственного преступления, подрывающего основы государственного строя и правопорядка...
...выхватив скрытый на левом предплечье маленький двухзарядный револьвер, целясь в Громова, медленно пятится назад, к возникшему в воздухе прямоугольнику в рост человека, за которым видна река и сочно-зеленый луг...
Кобальт
Ночами в городке было неспокойно. В окружавших его лесах скрывались попавшие в окружение мелкие отряды оккупантов, пробиравшиеся к линии фронта, разрозненные группы недобитков-предателей, не успевшие уйти на запад вместе со своими хозяевами, дезертиры и бесшабашные бойцы подхорунжего Селезня, лучшего друга и близкого конфидента пана полковника Дыяка-Дутого, резидента центрального провода и начальника пятого округа особой референтуры Восточного края, прославившиеся лихими налетами на подвалы винокуренного завода, не взорванного (как того требовала директива областного комитета обороны) в спешке отступления первых месяцев войны, отчаянными грабежами пассажирских поездов и безудержными штурмами вражеских полевых борделей, созданных для удовлетворения половых потребностей господ офицеров из оккупационной администрации и тыловых частей.
Поэтому редкая ночь обходилась без гулких хлопков выстрелов, свиста пуль, топота ног, заполошных свистков милиционеров, взревывающих моторов, визгливых выкриков подстреленных и тяжелого смачного мата. Новая власть, точнее старая власть, вернувшаяся в городок следом за победоносно наступающей армией, немедленно установила твердый комендантский час, начинавшийся с шести вечера до семи утра, о чем грозно предупредила население посредством расклеенных повсюду листовок, но могла бы этого и не делать, ибо жители, напуганные безнаказанной наглостью "лесных братьев" и местных бандитов, сбившихся в вооруженные шайки, с наступлением темноты без предупреждения разбегались по домам и квартирам и до утра за дверь не высовывались.
Обыватели, стиснутые между двумя противоборствующими силами, уже начали потихоньку привыкать, приноравливаться и притираться к тревожной двойственности своей жизни, находить в ней пусть и нерациональную, необъяснимую, противоестественную здравому смыслу, но все-таки систему, в которой, если приглядеться, можно было отыскать определенную каплю логики, как новая напасть, неожиданная и страшная, лишила их сна и покоя. Среди них объявился...
..."виллис" уверенно катил по пустым неосвещенным улицам. Желтые лучи фар выхватывали из темноты блестящие камни булыжной мостовой, ломаные силуэты деревьев, скользили по стенам домов, отражаясь в окнах, бесстыдно освещали белые пятна задернутых занавесок. Разбуженные шумом двигателя горожане напряженно вслушивались в доносящиеся с улицы звуки, определяя, последует ли за проездом машины перестрелка, или в этот раз им не придется бежать от стрельбы в самые дальние комнаты. Сытое урчание двигателя затихало вдалеке и горожане, успокоенные непривычной тишиной, залезали в свои еще не успевшие остыть постели, гадая, кто мог сидеть в только что проехавшей машине.
...Старший майор госбезопасности за всю дорогу не сказал ни слова, если не считать равнодушно произнесенного "поехали", после того как он ловко запрыгнул на сиденье джипа, стоявшего во внутреннем дворе областного управления госбезопасности. Он не даже не уточнил, куда поехали, полагая, видимо, что водитель и сам знает, куда. Водитель, старшина госбезопасности, задержался на несколько секунд, ожидая, что старший майор постарается исправить допущенную ошибку, четко определив конечный пункт назначения, однако майор не снизошел до более содержательной беседы и водитель, недовольный молчанием майора, с треском включив передачу, резко бросил "виллис" вперед. Майора отбросило на спинку сиденья с такой силой, что голова его ощутимо запрокинулась назад. Старшина испуганно отпустил педаль газа и джип, дернувшись еще раз, остановился. Старшина угрюмо застыл, сжимая вспотевшими ладонями шероховатую резину руля, готовясь к неизбежному начальственному разносу. Майор поправил фуражку, пронзительно глянул на притихшего старшину, а затем повторил с нажимом, вложив в голос все невысказанные в адрес проштрафившегося младшего по званию эпитеты: "пое-е-е-хали". И было в его интонации что-такое, отчего старшине стало вдруг холодно и одиноко, словно оказался он в одном исподнем посреди заснеженного поля, обдуваемый жестоким северным ветром. Наверное, нечто подобное испытывают приговоренные к смерти в тот момент, когда захлопывается за ними уродливая металлическая дверь, окрашенная грубой зеленой краской и они оказываются в узком длинном коридоре, скупо освещенном лампами, забранными в проволочную сетку, и понимают с обреченной ясностью, что этот пыльный коридор будет последним, что им придется увидеть в жизни...
...Медленно повернув ключ в замке зажигания, старшина, аккуратно выжав сцепление, плавно тронулся с места. "Виллис", притормозив перед поворотом, выехал за ворота управления, весело рыкнул мотором и бодро припустил по шоссе, оставляя за собой сизоватый дымок выхлопных газов.
Когда этого требовали обстоятельства, майор умел быть чертовски убедительным.
...Городской отдел госбезопасности располагался в двухэтажном купеческом доме, типичном обиталище лавочников средней руки, купцов третьей гильдии Солодянниковых. Построенный по всем канонам дореволюционной разночинной архитектуры, он должен был прожить унылую, безрадостную жизнь, покорно служа господам Солодянниковым в качестве магазина скобяных изделий и родового гнезда, способного вместить в себя ораву шумливых, сопливых, золотушных и прыщавых солодянниковских отпрысков и закончить свой век дряхлым, трухлявым стариком, предназначенным к сносу. Революция освободила его от этой постылой участи.
Зимой семнадцатого года красные революционные гвардейцы, возглавляемые невыразительным товарищем, затянутым с ног до головы в черную, хрустящую свежим хромом кожу, вооруженным двумя огромными воронеными маузерами и мандатом, напечатанным на серой, низкого качества бумаге, устроили в доме обыск, после чего погрузили семейство купцов в полном составе в тарахтящую полуторку русско-балтийского завода и увезли в неизвестном направлении.
Не успел еще скорбный грузовик кануть в серую муть декабрьских сумерек, как в доме объявился, по-хозяйски грохоча хромовыми офицерскими сапогами, снятыми с поднятого на трехгранные штыки мосинских винтовок балтийскими братишками-матросами с броненосного крейсера "Заря" генерала Загоруй-Ясневицкого, новый его хозяин, комиссар особой следственной комиссии по беспощадной борьбе с контрреволюцией и саботажем, товарищ Граневицкий.
Выходец из городских низов, (дед его был сапожником, отец опустился до чистильщика обуви), товарищ Граневицкий пятнадцати лет от роду вступил в группу боевиков-анархистов, но продержался в ней недолго, уйдя к социалистам-революционерам максималистского толка. У эсеров ему повезло больше. В отличие от анархистов, предпочитавших больше рассуждать о вооруженной борьбе с опостылевшим режимом, эсеры-максималисты были сугубыми практиками освободительного террора, чем и привлекли к себе кипящего священной ненавистью к эксплуататорским классам юношу Граневицкого.
В первом деле Елизарий, получивший партийную кличку Гранит, изображая мальчишку, продающего газеты, должен был взмахом картуза подать сигнал бомбистам, гуляющим с возвышенно-романтическими лицами по другой стороне улицы от перекрестка до третьего фонарного столба, под видом влюбленных студента и гимназистки-старшеклассницы.
В этот день, именно по этой улице должен был проехать кортеж начальника губернского жандармского управления полковника Матвея Устиновича Переспелова и именно в этот несчастный для боевиков и счастливый для жандармского полковника день командир его личной охраны ротмистр Берестень-Лютый собственным волевым решение, не поставив патрона в известность, изменил порядок следования по маршруту, отчего карета Матвея Ульяновича благополучно достигла губернаторской резиденции, а неудачливые террористы, проторчав в месте несостоявшейся акции лишние три четверти часа, вернулись на конспиративную квартиру несолоно хлебавши.
Следующей операцией максималистов стало убийство управляющего отделением Франко-Канадского кредитного банка и в ней товарищ Гранит вытребовал себе почетное право первым швырнуть в продажного финансиста снаряженную ртутным запалом динамитную бомбу. Подбежав к пролетке, в которой, небрежно опираясь на белую, слоновой кости трость гордо восседал управляющий, барон цу Лихтенфельд, Елизарий со всех сил метнул ему на колени адскую машину, упрятанную в докторский саквояж и не дожидаясь взрыва, пригнувшись, бросился в подворотню. Пролетка исчезла в багровой вспышке пламени.
Взрыв был настолько мощным, что кучера, барона и пролетку пришлось собирать по кусочкам. Утверждали, что челюсть барона с зажатой в зубах тлеющей сигарой обнаружилась в трех кварталах от места преступления. Следующей жертвой идейных террористов должен был стать сам генерал-губернатор князь Курбатов, но тут удача совершенно им изменила.
Первым погиб провизор Васильев - технический мозг боевой группы - нелепо взорвался в подпольной мастерской, устроенной в подвале городской аптеки вместе со всем запасом динамита, ртути и жидкого нитроглицерина. Вслед за ним на тот свет угодил связной руководителя боевой группы товарища Молота Семен Кузнецов. Он попал в засаду, устроенную агентами охранки и полицейскими на квартире покойного провизора и был убит в скоротечной перестрелке.
В руках полиции и жандармов оказались весьма ценные документы, в том числе и полный список членов максималистского подполья. Васильев был настолько самонадеян, что хранил компрометирующие документы дома, а Семен, застигнутый врасплох, не успел съесть доверенные ему бумаги. Преступная небрежность убиенного фармацевта и трагическая оплошность связного имела для эсеров последствия катастрофические.