Де Гизы, огорченные союзом между Господином Графом и маркизом д’Анкром, разделяя в этом настроения министров, хотя и руководствуясь различными побуждениями, решились помогать всему, что могло бы расстроить этот союз.
Рассматривая маркиза де Кёвра как связного — а его они также ненавидели, как и графа Суассонского, и весь этот союз, опасаясь продвижения маркиза, — они думали, что лучшим средством расстроить его было отделаться от того, кто был в нем связующим началом.
Чтобы замаскировать сию злоумышленную акцию, затеянную ими в собственных целях, шевалье де Гиз, перехватив маркиза де Кёвра из Лувра, будто бы случайно остановил его карету и попросил его выйти, желая якобы обменяться парой слов. Маркиз де Кёвр, при котором не было шпаги и который ничего не подозревал — у него не было причин для ссоры с принцем, ведь накануне вечером в кабинете Королевы они долго беседовали, а затем герцог де Гиз принимал его у себя за ужином, — тотчас же вышел из кареты. Каково же было его удивление, когда, приветствуя шевалье де Гиза, он услышал от того, что плохо говорил о нем у некой дамы и что тот здесь, дабы убить его. Удивление его возросло еще больше, когда он увидел, что тот взялся за шпагу, дабы привести угрозу в исполнение, но не настолько, чтобы совсем потеряться: заметив, что входная дверь дома нотариуса Брике открыта, он бросился туда с такой проворностью, что шевалье, которого сопровождали Монплезир с пятью или шестью лакеями при шпагах, так и не сумел его догнать.
После провала этого замысла, осужденного всеми, друзья и того, и другого сумели примирить шевалье и маркиза; но, подобно поводу к ссоре, примирение также было надуманным.
Вскоре после этого, когда Принц прибыл ко двору, граф Суассонский, готовящийся отбыть в Нормандию, чтобы провести там ассамблею сословий, и так и не договорившийся с Королевой из-за мешавших ему министров, пожелал встретиться с Принцем.
Бомон, сын первого президента Арлэ, заботящийся об интересах Принца, организовал эту встречу в своем доме неподалеку от Фонтенбло. Туда же был приглашен маркиз д’Анкр; министры были против, но он получил на это разрешение Королевы, заверив ее, что примет меры к тому, чтобы не произошло ничего такого, что могло бы нанести урон ее авторитету.
Эта встреча принесла Господину Графу желаемое: он вошел в такой тесный союз с Принцем, что они дали друг другу обещание все делать с ведома другого, а если одному из них вследствие какого-нибудь неблагоприятного события было бы суждено удалиться от двора, другой должен был последовать за ним, чтобы вернуться только вместе. Они понимали, что министры преследовали цель рассорить их, использовать одного против другого, что было противно их интересам.
Это содружество удалось на славу: никогда, невзирая ни на какие посулы, они не позволили себе усомниться в нем и сдержали данное друг другу слово. И так продолжалось до самой смерти Господина Графа, которая случилась годом позже.
Однако союз этот еще более упрочил доверие Королевы к министрам, поскольку Ее Величество с недоверием относилась к нему. Чтобы усилить свои позиции против принцев, они послали от имени Королевы за маршалом де Ледигьером, тот тотчас явился в надежде, что будут подтверждены его грамоты на герцогство и пэрство, которые были ему недавно пожалованы Королем.
Но поскольку дело это у него не выгорело, он решился отомстить и с этой целью стал следить за многими интригами и заговорами, которые зарождались в это время, а вспыхнули в последующие годы. Но поскольку тут случилась смерть герцога дю Мэна, который своим авторитетом благотворно действовал на принцев, умонастроения при дворе изменились, тем более что уже не оставалось никого, кто был бы способен сдерживать порывы. Я прерву свое повествование рассказом о герцоге дю Мэне, воспитанном в духе послушания покойному Королю и всегда верно служившем ему. Свою преданность и свои способности он доказал при осаде Амьена, когда Король хотел задать трепку испанцам, а он мудро отговорил его, заметив, что, поскольку речь шла лишь о взятии Амьена, который они ему и так уступали, его бы осудили, если случайно битва обернулась бы не в его пользу, а так победа ему уже обеспечена.
Он редко виделся с Королем — в силу различных обстоятельств, а также по причине своего возраста и необыкновенной тучности; однако Ее Величество так уважала его, что, несмотря на его заболевание, от которого он скончался уже в 1608 году, назначила его одним из своих главных советников.
Он не обманул доверие Короля: глядя после его гибели на сильных мира сего, требовавших увеличения своего содержания, он откровенно в разгар Совета заявил им, что с их стороны непорядочно наживаться на несовершеннолетии Короля, должно считать себя достаточно удовлетворенным уж тем, что можешь выполнять свои обязанности в такое время, когда, кажется, ничто тебя к этому не принуждает. Уже при смерти он благословил своего сына на двух условиях: первое — он должен оставаться католиком; второе — он всегда должен быть верен Королю. Умер он в начале октября.
Его жена также слегла и скончалась сразу после него, хоронили их вместе.
В следующем месяце умер Герцог Орлеанский78: его кончина потрясла Королеву; но если слезы заставили признать в ней мать, ее решимость показала, что она умела управлять своими чувствами в неменьшей степени, чем своим народом.
Я слышал от господина де Бетюна, что в свое время она была так мало тронута серьезной болезнью своего сына, что покойный Король, тогда еще живой, счел это странным и обвинил ее в недостаточной любви к детям. Но тот, кто умеет читать в прошлом и настоящем, поймет причину: она дорожила сыном по смерти отца больше, чем при жизни того, ведь теперь она не могла больше иметь детей.
Смерть этого принца породила некоторое недовольство при дворе: должностные лица все как один претендовали войти в дом герцога Анжуйского79, который в результате этой смерти оставался единственным братом Короля; кое-кто получил отставку. Бетюну отказали в той должности, на которую он рассчитывал; опала его брата80 должна была привести к его удалению, впрочем, уважение Вильруа, чьим союзником был Брев, сыграло ему на руку при выборе покойным Королем воспитателя для герцога Анжуйского.
Маркиз де Кёвр был также освобожден от должности управляющего гардеробом, которую он занимал при жизни покойного Короля. Министры, боясь его характера и помня о том, что он был посредником в союзе между Господином Графом и маркизом д’Анкром, донесли Королеве, что человек с подобными взглядами был бы опасен при наследнике, претендовавшем на корону.
Так как маркиз д’Анкр не оказал ему в этом деле поддержку, на которую он рассчитывал, он был так этим раздосадован, что оставил его и полностью перешел на сторону графа Суассонского.
Защищая королевскую власть от множества интриг, которые были распространены тогда при дворе, Королева одновременно делает все, чтобы сохранить союзников Короля.
В это время в Экс-ла-Шапель разгорается свара: сначала католики набросились на протестантов, затем и те, и другие — на суды, а в итоге вся буря обрушилась на иезуитов, которые были бессильны противостоять ей без защиты Ее Величества.
Причиной этой смуты было то, что Император в 1598 году исключил этот город из пределов Империи в связи с тем, что протестанты выгнали оттуда католического судью, который был восстановлен в своих правах архиепископом Кёльна: после нанесенного ему оскорбления судья запретил в городе и на его территории религиозное отправление любого культа, кроме католического.
Протестантам, которые с трудом переносили этот запрет, пришлось дожидаться 1610 года, когда город Жюлье был взят принцами Бранденбургским и Нейбургским.
Судья воспротивился этому и запретил такие действия под страхом тюрьмы и штрафа либо изгнания в случае неуплаты. Этот приговор был исполнен с такой неукоснительностью, что католики и гугеноты восстали против судьи81, одни по набожности, другие — в силу заинтересованности: все взялись за оружие, овладели городскими воротами, натянули цепи и стали хозяевами города. Приписав необходимость таких крутых мер иезуитам, они настолько разозлились на них, что разграбили их жилье и их храм, схватили их и привели в ратушу, где над их жизнью нависла смертельная опасность, к счастью, стало известно, что среди них был отец Жакино82, лицо, приближенное к Королеве.
Как только об этом стало известно, мятеж угас, добросовестные монахи были освобождены: они стали врагами мятежников только потому, что были служителями Бога. Это происшествие заставляло опасаться возможности повторения подобного, на сей раз отделались страхом, но могло произойти и нечто посерьезнее: Королеве посоветовали направить своих посланцев, чтобы раз и навсегда утихомирить бурю, — на эту роль были назначены Ла Вьёвиль и Вилье-Отман.
Они прибыли на место, встретились с посланцами принцев де Жюлье и разрешили спор таким образом; в древнем городе Карла Великого могла осуществляться лишь католическая служба, службы же других религий, дозволенных в Империи, разрешались вне городских стен; и так впредь до иного решения Императора и курфюрстов.
Отцы-иезуиты были восстановлены в своих правах, как и католические судьи, которые в этой неразберихе тоже были отстранены от своих должностей. Было постановлено: в будущем горожанам не дозволялось ни браться за оружие, ни прибегать к иным насильственным мерам. Эти условия были приняты и скреплены клятвой всеми сторонами, и грубейшим образом попранный мир был полюбовно восстановлен. Договор об этом был заключен 12 октября.
Не слишком довольные иезуиты тем не менее не посмели открыто продолжить защиту дела, предпринятого годом раньше, с целью регистрации жалованных грамот, разрешающих им публичное преподавание в Парижском коллеже. С помощью нанятых преподавателей они обучали студентов, которых им было разрешено содержать в своем доме. Университет выступил против и вновь поднял вопрос о старых претензиях, обвиняя их в том, что они были врагами королей, в незаконном захвате португальского королевства испанским королем Филиппом II, в то время, как все остальные ордены оставались безупречно верными своим королям; в том, что они одни оставили его и присоединились к так называемой партии Филиппа; в том, что некоторые из них письменно выступали против Короля; в том, что иные из них оправдывали совершенное Жаком Клеманом83; в том что если прочие ордены не считали, что их вина носит универсальный характер, то, согласно принципам их ордена, ошибки отдельных их представителей являются ошибками всего ордена, и потому весь орден, дабы искупить убийство кардинала Борроме, организованное одним из «Смиренных братьев»84, должен быть запрещен; наконец, в том, что если Парижский университет и нуждается в реформе, то не ценой разрушения всего государства, которого этот орден добивается, и не ценой разорения самого Университета, которое наступит вследствие деятельности многочисленных коллежей иезуитов, насаждаемых ими повсюду, главным образом в Париже.
Конечно, иезуиты защищались и утверждали, что готовы подчиняться законам Университета и выработанному им учению, касающемуся королей, которое преподавалось на факультете теологии в Париже; что закон не позволяет, чтобы весь иезуитский корпус страдал по вине одного частного лица, принципы которого они и сами не приемлют; что если испанцы из их числа и служили королю Испании, их французские монахи станут с такой же верностью служить французскому Королю.
Дело оспаривалось с множеством аргументов обеими сторонами и не было доведено до конца; 22 декабря появился декрет, которым стороны были включены в Совет, однако преподавать иезуитам было все же запрещено.
Мы коснулись уже разногласий между Императором и его братом Матиасом; казалось, они были улажены, но время показало, что это далеко не так, то ли потому, что ссоры, в основе которых лежат претензии на власть, вообще нельзя разрешить, особенно если они происходят между родственниками, то ли потому, что, когда одна из сторон явно ущемлена, соглашение длится лишь до того, пока у нее не появится возможность избавиться от него.
Император, лишенный братом части своих земель, превратился в тень и пытался вернуть себе былое величие. Ради этого он использовал любые предлоги, чтобы уговорить Леопольда85 прийти с армией в Прагу, притворяясь, что это делается против его желания; но Матиас и его сторонники оказались сильнее, и этот замысел лишь способствовал узурпации власти Матиасом; а Император был принужден договором с братом еще при своей жизни признать того королем Богемии, освободив своих подданных от клятвы верности, которую они ему когда-то давали.
Этот год был отмечен смертью шведского короля Карла86, отнявшего королевство у своего племянника Сигизмунда87, короля Польши: отправляясь вступить во владение другим, выборным королевством, он оставил его регентом своего, наследственного, которым тот и завладел вскоре, показав, насколько опасно предоставлять первую роль в управлении государством тому, кто является самым близким преемником.
Этот вероломный принц, управляя узурпированным им королевством, вел себя с большой осторожностью.
Его сын Густав88, которого он сделал своим преемником, прибавил к мудрости своего отца смелость и воинскую доблесть, достойную Александра Великого. Продолжение этой истории даст столько доказательств его достоинств, что я бы считал этот год незавершенным, если бы не упомянул об эпохе, в которую этот принц взошел на трон.
Смерть Антонио Переса, случившаяся в ноябре, дает мне повод показать пример хрупкости королевских доверия и привязанности к кому-либо, ненадежности фортуны, непримиримой ненависти Испании и человечного отношения Франции по отношению к иностранцам.
Антонио Перес правил от имени короля Филиппа II, государя, уважаемого за его мудрость и постоянство в решениях; однако утратил доверие короля, не совершив ни одного предосудительного поступка, лишь в результате вмешательства общественного мнения.
В интригах, которые плетутся в королевских советах, рифы гораздо более опасные, чем в самых сложных государственных делах; и уж самое опасное — вмешиваться в те дела, в которых речь идет о страстях королей.
Антонио Перес убедился в этом на своем опыте: женщины стали причиной всех его бед. Король сохранил ненависть к нему до самой смерти. Будучи осыпан милостями, Антонио Перес утратил их в одно мгновение вместе с расположением своего господина, который лишил их даже его детей, опасаясь, что те окажут помощь отцу.
В самый разгар смут он удалился во Францию, что не помешало французскому Королю принять его благожелательно и назначить ему пенсион в четыре тысячи экю, который ему регулярно выплачивался. Это позволило ему вести достойное существование.
Однако Испания не могла этого стерпеть и постаралась отнять у него жизнь: с этой целью были посланы два человека, но в Париже их распознали и казнили. Чтобы предохранить его в будущем от покушений, Король прислал ему двух швейцарцев из своей личной гвардии, и те сопровождали его в поездках по городу, стоя на подножках его кареты, и заботились о том, чтобы ни один незнакомец не проник в его жилище.
Убедившись в невозможности скрытно покушаться на него и не осмеливаясь это делать открыто, испанцы решили погубить его другими средствами. Один дворянин от имени посла Испании пообещал ему, что его король вернет ему все его достояние, если он соизволит покинуть Францию и откажется от пенсиона. Коннетабль Кастилии, будучи проездом во Франции, подтвердил ему это, надежда, подогревающая каждого в его желаниях, ослепила его до такой степени, что он отказался от пенсиона, решил покинуть Францию и распрощался с Его Величеством, который дальновидно предсказал ему, что он еще раскается в своем решении. Несмотря на предостережения Короля, он отправился в Англию — место, которое ему было указано, чтобы получить милости, на которые он так надеялся; но едва он прибыл в Дувр, как ему было запрещено покидать этот город; посол Испании умолил короля Англии выдворить его из своих владений, заявив, что, если этого не произойдет, он сам покинет Англию. Несчастный вернулся во Францию, не смея даже предстать пред очами Короля, ведь он пренебрег его милостью и советом; и все же Государь, сочувствуя его невзгодам, не преминул кое-что сделать, чтобы тот не нуждался в самом необходимом; однако он более не относился к нему как прежде: его беззаботному существованию пришел конец, и он жил частично за счет продажи мебели, которую купил в благополучные времена.
В Испании он считался умнейшим человеком, там он был государственным секретарем с солидной репутацией. Во Франции такое уважение ему не оказывалось из-за высокомерия, вообще присущего испанцам и доходящего, по мнению некоторых, почти до безумия, когда их загоняют в угол.
1612
В этом году собираются тучи, которые в дальнейшем разразятся громами и молниями. Союз, заключенный Господином Принцем и Господином Графом до удаления последнего в Нормандию, приводит к расколу и разорению тех, чье существование было совершенно необходимо для мира в обществе, и дабы добиться этого, в ход идут все средства.
Граф Суассонский возвратился из Нормандии, одержимый все той же решимостью бороться с министрами — которая еще и возрастает, стоило ему обнаружить, что маркиз д’Анкр впал в немилость, — присоединился к ним, чтобы укрепить свои позиции. Однако он заметно охладел к нему и не хотел более его видеть, между ними дошло до разрыва.
Маркиз де Кёвр, обиженный равнодушием, с которым маркиз д’Анкр повел себя в деле о месте, которое он хотел получить при Господине Принце, встал на сторону Графа и заявил маркизу д’Анкру, что желал скорее способствовать примирению с Господином Графом, чем печься о своих интересах.